Шишак слетает с головы.

На миг воцаряется тишина. Оглядываюсь – вокруг жаждущие моей крови враги. Рвутся с цепей церберы.

Сколько тут всего народу? Двадцать, тридцать? Плевать!

– Ха! В бой, сука! – выкрикиваю я, выхватываю из рук какого-то прыщавого растяпы меч – тот, видимо, и не заметил – и тут начинается танец.

Никуда они не годятся, прославленные головорезы Блуда. Почему они такие медлительные? Мычат, как коровы, лица перекошены.

Машу мечом направо и налево. Отлетают, разбрызгивая кровь, конечности, жалобно взвизгивают собачки, от капель крови на лице кожа пылает, я как пьяная, я – невеста костлявого на балу смерти.

Вверх, вниз, выпад, наискось, отскок, уворот, пируэт, парирование, и снова вверх, вниз, выпад. Клацают пасти, разрезают воздух сабли, кинжалы, топоры – мимо!

Отрубленные пальцы, порезы, царапины, расцветающие на телах багровые язвы. Черная мамба жалит смертельно. Неотвратимо.

Крики боли разрывают перепонки, и мне больно, но я не останавливаюсь. Я не могу остановиться.

Вижу, как наемники бросаются врассыпную. Псы скулят, зализывая раны, отползая, волоча за собой внутренности. Полосы крови. Густые, блестящие, атласные потоки крови. Не поскользнуться бы.

Ворота в особняк распахиваются, каторжане напирают, сминают уцелевших после бойни, учиненной мной. Чью-то голову дробит молот. Каша из мозгов и обломков черепа.

Тошно.

Заходят. Осторожно. Осматриваются. Я, наконец, прекращаю. Как бешено колотится сердце! Кружится голова.

Куча грязных черных угрюмых людей, больше похожих на чертей из самых глубин ада, с обрывками цепей на тощих шеях, полуголые, в лохмотьях, с камнями в руках, с палками, дубинами, вилами, ножами.

– Я готова! – кричу я, стоя среди гор изувеченных мною людей. Кровь пропитала рубаху насквозь. Противно липнет к спине. – Ну? Что встали? Налетай!

– Лео! – слышу я сквозь стоны, вздымающиеся, как волны. Стоны – неумолчная скорбная песнь грядущего небытия. – Лео, остановись!

Толпу каторжан отрезвляет увиденное в вестибюле. Они замирают в ужасе. Дантеро загораживает меня. Поднимает руки вверх.

– Уйди! – рычу я. – Дай перебить эту свору. Уйди, я сказала! Я всех поубиваю!

– Нет! Нет, Лео, хватит! – увещевает меня Дантеро, после чего говорит собравшимся: – Послушайте! Внимательно послушайте! Расступитесь, дайте пройти и я обещаю, что она, – показывает на меня пальцем, дрожащим пальцем, – вас не убьет. Иначе – посмотрите! – Дантеро показывает на корчащиеся в лужах крови тела, – Видите? Взгляните, на них! Чтобы расправиться с ними у нее ушла минута. Минута! Уходите!

(Минута?)

Толпа каторжан подаётся назад.

Дантеро смотрит на меня, протягивает руку.

– Всё, – мягко говорит он. – Хватит на сегодня смертей, Лео. Идём со мной! Ну?

Кажется, режим берсерка заканчивается. Ушла пульсация крови, притупились чувства, голову словно стянуло обручем. Давит, стучит в висках. Дантеро замечает изменения и шепчет:

– Держись, не подавай виду. Нам надо пройти сквозь строй каторжан, помни об этом. Еще немного.

– Да, – с трудом отвечаю я, хотя усталость и дурнота охватывают всё сильнее. Даже меч начинает оттягивать руку. – Постараюсь.

Идём. На нас с опаской, ненавистью, с интересом взирает темная масса кривых ущербных лиц. Люди, долгие годы занимавшиеся тяжелейшим трудом в самых неблагоприятных условиях. Одно неверное движение и мы трупы. От расправы над нами их удерживает только моя дурная слава и то ошеломительное представление, которое я устроила.

Выходим из ворот. Смотрю на небо – вечереет. Высоко в небе парит, высматривая добычу, орел. Справа тянутся вверх струйки дыма. Дантеро ведёт меня за руку.

– А ведьма-то сдулась! – слышу я. – Глядите, глядите-ка, еле на ногах стоит! А ну-ка, братцы, берём её. Довершим начатое дигником! Сожжем ведьму!

«Ах вы сволочи! – вяло проносится в моей голове. – Что ж, еще рывок, последний…»

И я сношу подстрекателю голову. Еле удержала меч в руках, он прочерчивает на песке черту. Фонтаном выплескивается из обезглавленного тела кровь. Уже не сладкая, не приятная, не теплая. Противная. Голова покатилась, ткнулась в ноги Дантеро, замерла.

Дурно. Тошно. Хватаюсь за Дантеро.

– Кто еще хочет испытать меня на прочность? – хриплю я, глядя на каторжан исподлобья. – А?

Дантеро подкрепляет мои слова вынув пистолет. Молчание. Пятятся, юродивые. Страшно им.

– Идем, – тянет меня Дантеро. – Не останавливайся. Поторопись, а то их надолго не хватит.

Ковыляем, я опираюсь на красавчика. За воротами – каторжане. Кто стоит, хмуро поглядывая на нас, кто сидит на земле, кто слоняется без дела. Ни одного ландскнехта – смылись, ушлые. А чего еще от таких ожидать? Такие всегда бегут, едва запахнет жареным.

Тогда кем являлись те, в вестибюле, кого я, воистину, как героиня Умы Турман из фильма «Убить Билла», отправила к праотцам? Верные? Личная гвардия? Что ж, теперь их нет. Оставшихся добили каторжане.

Вместе с ландскнехтами исчезли пушки, ружья и всё остальное. Ни одного коня, телеги, повозки, ничего. Куда идти?

И тут в особняке Блуда грохает. Со звоном вылетают стекла вместе с пылью, осыпают собравшихся в здании людей. Впрочем, не так громко, там же не боезапас, рвануть так, чтобы разорвать всех в клочья – такое вряд ли возможно. Оглядываюсь – реакция вялая, видно в каменоломнях и не такое видели. Невольники заходят в особняк. Грабить.

Глупцы.

– Куда двинем? – спрашиваю я.

– В городок, и далее к реке, – отвечает Дантеро, придерживая меня. – Там есть такой укромный закуток, нас ждет там лодка, заблаговременно припрятанная мною.

– Подготовился, значит?

– Естественно! А как иначе, по-твоему?

– Придется тебе тащить меня, Данте, ноги еле идут. Хватанула гадости, как бы не скопытиться.

– Не волнуйся, не скопытишься.

– Если подохну, брось меня, спасайся сам. Кто знает, что на уме у этих оборванцев.

– Не говори глупостей. Ты не умрешь.

– Откуда ты знаешь? Видел бы ты Петьку…

– Перестань, лучше поднажми. И будь начеку.

– Плохо мне, Данте. Весь запал на боевиков истратила.

– Ты справишься.

– А что с этими будет?

– Лучше не думай об этом.

– Ничего хорошего, да?

Так и плетемся. Пробираемся между лачуг. Тут безлюдно – народ собрался у особняка. У меня возникает мысль, а не превратятся ли они в этих… как там в «Ведьмаке»? Гулей, падальщиков?

И фиг с ними. Мне так хреново, что держусь в сознании каким-то чудом. Спускаемся к реке, идем по берегу. Темнеет. У косогора лежат вповалку клетки – старые, гнутые, ржавые. Присматриваюсь – внутри скованные цепями скелеты. Кое-где мумифицированные тела, с непропорционально развитыми конечностями, трехрукие, одноногие, у некоторых вместо рта бахрома иссохших змееподобных кистей. Хоровод уродств на все вкусы. Кунсткамера под открытым небом.

– Боже, – шепчу я ошеломленно. – Это еще что такое?

– Жертвы экспериментов Герхарда Рейшо. В пещерах есть живые, кстати.

– Ужас!.. Куда я попала…

В небольшом гроте схоронилась лодка, привалена сухостоем. Дантеро спускает ее на воду, помогает залезть в нее. Падаю, обессиленная вконец. Меч выронила – красавчик поднял его, положил рядом со мной.

Выплываем.

– Скоро будем в нашем убежище, Лео, – говорит он, мерно взмахивая веслами. Тихо плещется за бортом вода, такой ласковый умиротворяющий звук. – Держись, осталось совсем немного. Потерпи, милая.

Едва слышу его.

Теряю сознание.

(в пути)

Почему так легко?

Лодка качается лениво плещутся о борта волны но я не в ней я на облаке лежу на невесомом невидимом облаке сотканном из грёз из мыслей слов звуков шорохов прикосновений. И уплываю уплываю уплываю сносит куда-то в сторону сносит покачивая сносит убаюкивая усыпляя нежно трепетно и если открыть глаза если внезапно окунуться в реальность то волшебство разобьётся.