— Вы опять убежите в свою келью? — спросила она.

— Да. Мне осталось совсем немного дочитать.

— А что вы читаете, если не секрет?

— У меня свое. Я читаю Репина.

— Никуда не убежит ваш Репин, — сказала Эльвира, беря его за руку и улыбаясь, чтобы он знал, что она шутит. — Давайте-ка лучше сыграем в домино.

— Что вы! Сидеть час в прокуренной комнате!

— Ну и что же… — Лицо ее было особенно мило в эту минуту, когда она упрашивала его. — Ну, Игорь, хоть одну партию!

Игорь считал, что играть в домино пошло. Это значит — убивать зря время, которого и без того не хватает ему для работы.

Но Эльвира посмотрела на него с такой надеждой, что он согласился. Согласился потому, что игра давала возможность повнимательнее вглядеться в лицо Эльвиры. И не только в лицо — ему вообще хотелось понаблюдать за ней. Ведь именно в игре нагляднее всего проявляется характер человека: азартен ли он, или, наоборот, флегматичен. Скрытный ли, или покладистый и компанейский?

В домино играли все отдыхающие. Играли всюду. Солнечным днем — на улице, на столах, спрятанных в парке под деревьями; вечером или в дождливую погоду — на террасах, в клубе, в каждом корпусе. Но самые горячие, нетерпеливые игроки  з а б и в а л и  козла тут же, на террасе столовой.

Игорь знал в лицо всех, кто играл. Случалось ему, правда редко, пережидая дождь, наблюдать за отчаянной игрой супермастеров, игравших  н а  в ы с а д к у  и  н а  п е т у х а. Скучившись возле стола, за которым сидели игроки, стояли болельщики. Зевак почему-то всегда было много, но желающих кричать петухом находилось мало.

Теперь за столом сидели: шахтер, их сосед, со своим другом, шофером, — рослым малым с бабьим лицом, который к тому же попивал; противниками их были двое железнодорожников в черных форменных фуражках, — этих людей Кудинов раньше не видал.

— Чур на высадку! — крикнула Эльвира, подходя к столу.

— На высадку! — подхватили толпившиеся за спинами игроков болельщики. — Кто проиграет, залезай под стол и кричи петухом!

Ждать пришлось недолго. Их сосед-шахтер все никак не мог сбыть с рук  д у б л и. Они постоянно оставались у него, и шахтер со своим напарником проиграли. Шахтер и его напарник сняли пиджаки и на четвереньках полезли под стол. Но кукарекали не очень громко, для виду. Однако зевакам и этого было достаточно: важен был предлог для потехи.

Игорю  к у к а р е к а н ь е  это было противно; противен был и смех толпившихся возле стола зевак — молодых парней и стариков. Но отступать было уже поздно, и они с Эльвирой сели. Они сели, и Эльвира привычно протянула руки к косточкам, которые неторопливо помешивал железнодорожник.

— Разбирай! — он прикрыл ладонью свои, а все бросились разбирать оставшиеся.

И Кудинов взял свои фишки. И когда он устроил их у себя на левой ладони, увидел, что игры у него никакой нет. Было, правда, у него три единички, но с дублем, которым он тут же и пошел. Однако когда он пошел, Эльвира тотчас же пристально посмотрела на него и улыбнулась, У молодого железнодорожника, сидевшего слева от Игоря, было хорошее настроение. Он выставил сражу же  о д и н — т р и . Игорь догадался, что у него было много троек. Поэтому у него и было хорошее настроение, и он то и дело весело повторял: «Кто-то закукаречет у нас петухом!» Эльвира тут же закрыла тройку, выставив  т р и — п я т ь, и в тон железнодорожнику сказала: «Кто-то закукаречет!..»

Игорю ничего другого не оставалось, как только внимательно следить за выражением Эльвириного лица и, по возможности, угадывать ее настроение. И он смотрел.

Эльвира то задумывалась, прикидывая, какие костяшки вышли, какие на руках, и лицо ее с широко расставленными глазами было строго-задумчиво; то улыбалась какой-то своей мысли. Игорь смотрел на это лицо и думал: сколько же лет Эльвире? Она, пожалуй, постарше его. Ей, наверное, двадцать семь. Да-да: двадцать семь! Вон морщинки под глазами и возле губ, — и вообще…

Но вот Эльвира приняла какое-то решение и вдруг, резко взмахнув своей красивой кистью, ударила косточкой по столу. Стукнула, открыла карту, улыбнулась, словно спрашивая: так? Игорь увидел карту: она снова пошла по  п я т и. Кивнул головой: так! И тогда, помогая ей, он тоже вошел в азарт и стукнул, выставил пятерку. Карта оказалась кстати — ее-то и ждала Эльвира. Она вдруг засияла вся, радостно приподняла брови, и он, не спускавший с нее глаз, мысленно укорил себя: «Скажешь тоже — двадцать семь. Дурак. Надо спросить у нее. Она, небось, ровесница мне».

Кудинов подумал: ее надо писать. Она создана для полотна — с этим живым лицом, с серыми глазами. Иногда он настолько погружался в свои мысли, что не замечал того, что все сидят и ждут его хода. Игорь торопливо ставил заранее приготовленную фишку, а сосед-железнодорожник тут же «забивал» ее и все время подначивал: «Кто-то закукарекает у нас петухом!» Но говорил он это уже с меньшим энтузиазмом, чем вначале. А Эльвира, наоборот, все громче, все увереннее кричала: «Кто-то сейчас запоет! Запоет!» — и азартно стучала косточками.

Эльвира замечала, что Игорь наблюдает за ней, за выражением ее лица. Она, как женщина, догадывалась, о чем он думает, но вида не подавала. «Запоет! Запоет!» — восторженно повторяла она, бросая быстрый взгляд на Игоря. И вдруг — стук! — ладонью по столу:

— Все, считайте очки!

Железнодорожник, сосед Кудинова, от неожиданности разинул рот. Куртку свою черную с алюминиевыми пуговицами снимать не стал, как сделал шахтер, — а так и полез под стол в узкой куртке. Он закукарекал, и все закричали на его напарника, требуя, чтобы они кукарекали вместе.

Эльвира, довольная, смеялась.

На смену железнодорожникам села еще одна пара. Игорь не раз видел их за этим столом и понимал, что это профессионалы. Игра была трудная: у Игоря оказалось три  д у б л я — и все большие. Когда он выставлял их — один за другим, — Эльвира одобрительно кивала головой: так, мол, так, ты только не мешай моей игре!

И он не мешал, и они снова выиграли.

С каждой партией азарт все возрастал; все больше и больше становилось желающих сразиться с ними. Игорь понимал, что все дело случая, но остановиться, сказать: «Простите. Хватит» — он уже не мог. Может, он-то бы и мог, но Эльвира всякий раз, когда под столом кричали петуха, сдержанно говорила новым соперникам:

— Мешайте!

И они мешали косточки, брали, и Эльвира брала, зажимала их в ладони и слегка улыбалась Игорю: разделаем и этих, что ли? И щурилась, прикидывая, как может сложиться игра.

Однако недаром говорится: как ни долго вьется веревочка, а конец у нее бывает. Подобралась пара молодых шахтеров — страстных, расчетливых игроков, а может, и умеющих шельмовать. Игорь не знал точно, не замечал, чтобы они подмигивали друг другу или шептались. Знал только, что не то пятую, не то шестую партию (он уже сбился со счета) они с Эльвирой проиграли.

— Ну, ладно, так и быть: под стол пусть лезут, но без кукареканья! — сказал рябой и, видимо, добрый по натуре шахтер.

— Нет уж — уговор дороже денег! — возразил его напарник.

— А мы не отступники! — заносчиво отвечала Эльвира.

Она отодвинула стул, на котором сидела, подобрала бахрому скатерти, свисавшую почти до пола, и, пригнувшись, на четвереньках скрылась под столом. Это было гадко, унизительно, однако Игорь тоже согнулся в три погибели и пополз. Его душила злоба на себя за то, что он смалодушничал, уступил бабе, согласившись на игру. Он был так обескуражен своим поведением, что не сразу в темноте увидал Эльвиру — они столкнулись лоб об лоб.

Игорь был мрачен, Эльвира же, наоборот, смеялась так, что он видел ее зубы; глаза ее блестели, и все лицо пылало от озорства. Она поцеловала его влажными и теплыми губами в щеку.

— Это вам награда за ваше геройство… — шепнула Эльвира и громко выкрикнула: — Ку-ка-ре-ку!

Теперь уж Игорь нигде не ощущал спокойствия, уравновешенности, без чего, по его понятию, не могло быть творчества. Даже на этюдах, при полном одиночестве, его не оставляло ощущение какой-то неловкости за все, что он делал, говорил, как вел себя. Нет, Эльвира не навязывалась с ним на этюды. Для этого у нее хватало такта. Она не уподоблялась всякого рода бездельникам, которые сами ничего не делают и людям мешают работать. Таких людей немало. Игорь их терпеть не мог. Они его раздражали. Встанут за его спиной трое-четверо подобных зевак и стоят, наблюдая за тем, как он наносит мазок за мазком. Обернувшись, Игорь говорил, не скрывая раздражения: «Вы мне мешаете! Что у вас, другого дела нет, как только мешать людям?!» После этих слов зеваки уходили. Даже дети уходили! И Эльвире он не постеснялся бы сказать, если бы она вот так же стояла за спиной.