Это «угу!» оброненное сквозь зубы, не располагало к продолжению разговора. Марина замолкла и с еще большим ожесточением стала тереть мочалкой.

— Я пошел на боковую, — сказал Олег.

— Иди. Я тоже скоро приду.

Олег ушел.

Марина грустно вздохнула. «Ничего! — тут же успокоила она саму себя. — Все само собой придет. Только не надо быть назойливой».

Она снова перестала мыть посуду, задумалась.

Думая так и этак о теперешней своей жизни, Марина утешала себя тем, что с Олегом все же лучше, чем одной. Мало того, иногда ей казалось, что с Олегом даже лучше, чем с Глебом. С мужем-художником постоянно приходилось быть начеку: то он раздражителен и надо постараться выведать, почему, то вдруг за ужином заговорит о выставке Петрова-Водкина, а Марина не видела картин и потому молчала, не зная, что сказать. Одним словом, с Маковеевым Марина редко бывала сама собой, с ним надо было притворяться. Может, это не то слово — притворяться, — во всяком случае, постоянные разговоры о высоких материях — о мазке, о пейзаже, о цвете — заставляли ее все время держаться в каком-то напряжении. Казаться умной, начитанной перед мужем и перед его друзьями было порой в тягость Марине. С Олегом же все куда проще. Он не заводил разговоров о вещах возвышенных. Его интересы сводились к одному: хорошо поесть, вдоволь полежать на тахте, предаваясь лености и бог весть каким размышлениям. В обращении с Мариной Олег был ровен; не сюсюкал, не егозил перед нею, как, бывало, егозил Маковеев; о чувствах своих к ней он говорил просто, даже, пожалуй, грубовато, но после высокопарных речей Глеба такая мужская грубоватость Олега даже нравилась ей.

Олег не жеманничал, говорил ей то, что чувствовал.

Вот хоть теперь. Помыв посуду, Марина переоделась в ванной и вошла в спальню. Олег еще не спал, но и не курил, а просто мечтал о чем-то при уютном свете торшера.

Марина скинула халат и, стоя перед зеркалом, босая, в ночной рубашке, принялась накручивать локоны на бигуди. Олег молча наблюдал за ней. Смотрел-смотрел на нее, а потом вдруг искренне, словно только сейчас увидел впервой ее, сказал:

— Старуха! — сказал он. — А знаешь, фигурка у тебя ничего! Грудки, конечно, маловаты, но с этим уж ничего не поделаешь. — Потянулся, заложил руки под голову и принялся сочинять (да, да, сочинять! Марина уже знала его слабость). — Первой весной на целине, это уже вернулся я с больницы… Бригадный стан разбит был в красивом месте, на берегу озера. Жили все в большой армейской палатке. По одну сторону девушки, по другую ребята. Потеха, да и только! Там целуются, там плачет кто-то. Был у меня в ту пору роман с одной девицей. Шикарная была баба! Груди — о! Не груди, а колокола.

— Что ж ты не женился на ней?

— Жадна была до денег. А я не люблю жадных.

— Маловаты, говоришь? — Марина оглядела себя в зеркало. — Значит, критикуешь? Ну, я тоже тебя могла бы кое за что покритиковать.

— Есть за что, критикуй!

— Хотя бы за то… — Марина замялась. — Ну, хотя бы за то, что говоришь глупости. — Она подошла и села с краю постели.

— Правильно! — Олег заулыбался. — Критику признаю. Исправлюсь.

Некоторое время они лежали при свете. Потом Олег щелкнул выключателем и, зевнув, повернулся набок. Марина долго ворочалась, не могла заснуть. Она думала о том, что жизнь ее снова налаживается. С Олегом ей было хорошо, спокойно. Лишь одно обстоятельство не давало ей почувствовать себя окончательно счастливой — связь со студентом. Марина опасалась, что Анатолий не сдержится и позвонит ей. И, что самое страшное, он может позвонить когда она будет на работе. А если вдруг он явится сюда? Тогда будет скандал.

Марина знала, что лучше всего объясниться бы, но у нее не поворачивался язык сказать Олегу про студента. И теперь, ворочаясь с боку на бок, она в душе ругала себя за нерешительность. Сколько раз она думала рассказать ему все при удобном случае. Однако всякий раз, когда такие случаи подвертывались, Марина почему-то не решалась. Она понимала, что такое объяснение могло быть с человеком, которого любишь, в котором ты уверена. Уверена, что чистосердечным признанием не отпугнешь его. В Олеге она не была уверена, поэтому она не решалась рассказать ему о студенте.

Опасаясь неприятностей, Марина стремилась к тому, чтобы Олег как можно меньше бывал дома. И теперь, уже засыпая, она вспомнила вдруг, что не придумала еще, чем занять его завтра. Но тут же придумала и, ласкаясь к нему, сказала:

— Олежек, ты не сиди завтра дома, а лучше сходи по делам.

— А какие у меня дела? — отозвался он.

— Как какие?! А кто обещал мне на этой неделе сходить к начальнику паспортного стола и разузнать насчет прописки?

— А-а! Схожу как-нибудь.

— Сходи завтра, дорогой!

— Что-то нет настроения… — Олег снова зевнул, затих и через некоторое время раздался его глуховатый храп.

Марина вслушивалась в его мерное дыхание. Как всегда при бессоннице, в голову лезли всякие мысли. Вспомнились слова матери. «Мариночка, — поучала ее Надежда Павловна. — Ты загляни как-нибудь в его паспорт. Он пойдет в ванну, а ты сделай вид, что убираешься в комнате. Возьми его пиджак и, прежде чем повесить в шкаф, отыщи его паспорт. Проверь, не женат ли он, выписался ли он из Хандыги? А то он, может, решил позабавиться, провести весело отпуск. Поживет месяц — и был таков!»

В паспорт Марина не стала заглядывать, а решила попытать его хитростью. Как-то за ужином она заговорила о том, что-де приходил участковый, интересовался, почему Олег проживает без прописки. Марина стала возмущаться соседями: мол, суют нос во все дыры, доглядывают! Какое им дело, живет, ну и хорошо. Никакой участковый, конечно, не являлся, но Марина возмущалась так искренне, что Олег не на шутку забеспокоился. «Я завтра же схожу до начальника отделения милиции, — сказал он, — и подыму скандал. Кто дал право участковому являться в дом? Я… я… — он порылся в боковом кармане пиджака и достал паспорт. — Фу, черт! — вырвалось у него. — А я, знаешь, старуха, позабыл выписаться с Хандыги. Но ты не волнуйся. У меня есть справка об отпуске».

Оттого-то Марина и волновалась. «Ехал, чтобы вступить в законный брак, — думала она, — и не выписался. Позабыл?! Смешно». Матери, правда, она об этом не сказала, и, видимо, еще и потому, что не с кем было поделиться своими сомнениями, всякие тревожные мысли одолевали ее все чаще и чаще.

— Олег, я пошла! — сказала Марина. — Завтрак на столе. Поспи еще. Я позвоню.

Наклонившись, она поцеловала его в щеку и вышла. Еще миг, и звякнула защелка английского замка на входной двери.

Олег остался один.

Этот миг — миг, когда Марина закрывала за собой дверь и он оставался в квартире один (Наташа уходила в школу раньше), был самым счастливым для Олега. Сознание того, что наконец-то он может распоряжаться в квартире, как ему вздумается, наполняло все его существо радостью. Он не мог больше спать. Он тут же вставал с постели, распахивал занавески и открывал балконную дверь. Набросив на плечи халат, выходил на балкон. Яркое солнце слепило, и он, щурясь, смотрел вниз, на сновавших по тротуару людей. Он находил в толпе Марину. Направляясь к троллейбусу, она то и дело оглядывалась и, увидя его, махала ему рукой. Олег ответно кивал ей головой и улыбался. Иногда очередь была очень большой и Марина пропускала машины три подряд, поджидая троллейбус посвободнее. И тогда Олег стоял на балконе еще минуты две-три и все махал ей рукой и посылал воздушные поцелуи. Наконец троллейбус подбирал остатки очереди и Олег, убедившись, что Марина уехала, спешил с балкона на кухню. Первым делом он открывал холодильник. На дверце холодильника в карманах для бутылок всегда стояло три или четыре посудины с вином. Все были откупорены, едва начаты или выпиты наполовину. Оглядывая их, он размышлял, какого вина отпробовать.

Сегодня взгляд остановился на фиолетовой этикетке югославского «рубина». Олег вынул холодную посудину, наполнил рюмку, выпил и, бросив в рот ломтик лимона, пососал. Потом он завернул крышку, поставил бутылку на место и захлопнул холодильник.