Слово за слово разговорились. Олег вспомнил о том, как Маковеев рисовал его.

— Весна была дождливая, — рассказывал он. — В бригады ехать не хочется: грязища, холод. Сижу как-то в столовой, вдруг кричат: «Колотов, художник тебя спрашивает». Выхожу. Маковеев. На райкомовском «газике» его привезли. Думаю, птица важная. Ну, пригласил я его к себе. Квартира у меня хорошая. Писал на террасе. Дня три мучил. Обед нам из столовой приносили на дом. Выпьем, поедим — разговоры у нас до самой полуночи. И все он про вас: «Моя Марина! Моя Марина!»

— Да, вот как бывает! — вздыхала Марина. — И сразу все позабыто. Мы с Наташей уехали на юг, а он тут шашни завел с молоденькой искусствоведкой. — Она подробно рассказала, как все было: и про болезнь девочки, и про то, как он валялся на тахте и хохотал, и про ограбление квартиры.

Колотов слушал, не перебивая, только изредка повторял одно и то же:

— Ну и оригинал! Большой оригинал!

После завтрака Олег засобирался в Петровский пассаж. Ему хотелось купить пальто, костюм, рубашку, одним словом, приодеться.

— Купили бы в Ленинграде, — советовала Марина. — Там небось есть, с кем посоветоваться.

— Кто меня там ждет?

— А жена?

— Я убежденный холостяк! — не то в шутку, не то всерьез сказал Олег. — Есть сестра, но она замужем. Трое детей. У нее своих забот хватает.

Помолчали.

Марина вдруг вспомнила, что ей тоже нужны кое-какие безделушки, и они решили отправиться вместе. Она давно никуда не выбиралась, и этот выход вместе с Олегом был для нее все равно что праздник. Олег взял такси, и они поехали в центр. И как только Марина очутилась в сутолоке Петровки, она почувствовала себя молодой; к ней возвратилось ее обычное состояние игривости, кокетливости. Она шутила над Олегом, когда он примерял костюм-тройку. Костюм был дорогой, югославский и хорошо сшит; однако жилет был широковат и болтался на его поджарой фигуре.

— В этот жилет можно двух Олегов завернуть, — говорила Марина.

— Ничего! — Колотов продолжал застегивать пуговицы. — Я человек дальновидный. Покупаю с расчетом на соцнакопление.

— А вы думаете, оно так быстро приобретается?

— Я решил махнуть на юг. Три года не отдыхал. А чем же мне там заниматься? Буду есть и спать. Отращу себе брюшко, усы и бороду, а щеки наем вот такие! — Он надул щеки и тут же прыснул со смеху.

В Пассаже они купили костюм, но пальто не подыскали, пришлось пойти в Мосторг, а затем и в ГУМ. Постепенно им удалось купить необходимое. Причем Олег не скупился, он покупал все самое дорогое, заграничное: югославский костюм, чешское пальто, английские нейлоновые сорочки, японские носки. Мало того, он и по отношению к Марине был очень щедр. Если она приценялась к чему-либо, он тут же бежал к кассе и платил. Олег накупил ей и Наташе уйму подарков. С ним было очень приятно шататься по Москве, легко и весело. Купив все необходимое, Олег зашел в «Гастроном», взял шампанского, коньяку, яблок. Пакеты, свертки, бутылки — полно такси.

Наташа уже вернулась из школы, и обедали все вместе, и обед был очень хорош. Олег открыл шампанское, и они пили с Мариной вино и болтали обо всем, что приходило на ум. После обеда Марина предложила гостю отдохнуть с дороги-то, но он отказался. Олег переоделся во все новое; с непринужденностью, которая обычно приходит лишь после долгого знакомства, он попросил Марину повязать ему галстук.

— Итак, — сказал он, с улыбкой глядя на Марину, — могу ли я в таком наряде предстать перед выдающимся художником современности Глебом Маковеевым?

— Вполне!

— Тогда я поехал. — Олег сунул в карман листок с адресом мастерских, ухарски надвинул шляпу и взялся за дверную скобу. Марина провожала его. Он уже приоткрыл дверь, но на пороге задержался, спросил, где она намерена быть вечером.

Марина пожала плечами: где же ей быть, дома.

— Я позвоню часов в семь. Мы проведем чудный вечерок! — сказал Олег.

— Сумасшедший! — Она искренне улыбнулась ему.

К Марине вновь вернулось то оживленно-радостное настроение, которое она испытывала утром во время хождения с Олегом по магазинам. Она позвонила Надежде Павловне, чтобы мать приехала и посидела вечером с Наташей. На всякий случай сходила в парикмахерскую. Поправила прическу, сделала маникюр. Вернувшись из парикмахерской, принялась за наряды. Марина одела шерстяное зеленое платье с вышивкой, которое очень шло ей, туфли на высоком каблуке, надушилась.

Надежда Павловна была очень удивлена и обрадована переменой, случившейся с дочерью.

В семь часов позвонил Олег.

— Мариночка! Бери такси и подъезжай к Соколовскому «Яру». Да, ресторан «Советский». Я тебя жду в холле.

Через четверть часа, постукивая каблуками, она уже поднималась по гранитным ступенькам ресторана. В просторном холле, освещенном старинными люстрами и бра, толпилось много народа. Однако Олег сразу же увидел ее. Едва она вошла, оглядываясь, он тут же подбежал к ней и, учтиво раскланявшись, как с дамой, которую давно ждет, подхватил ее под руку, повел к гардеробу. Олег был чуть-чуть навеселе; от него пахло шашлыком и табачным дымом, и, может, поэтому был чрезмерно учтив и любезен.

— Мариночка, разрешите за вами поухаживать, — он сам снял с нее шубу и передал швейцару. — А теперь крепче держись за меня, — он взял ее под руку, и они пошли.

В большом зале ресторана на эстраде играл оркестр. Танцевали пары; сновали официанты; слышался звон тонкого стекла; над столиками курился дым сигарет и горячих яств; доносился приглушенный музыкой многоголосый говор, и от всего этого у Марины выступили на глазах слезы. Это так живо напомнило ей недавние, милые, но потерянные насовсем времена, когда она была с Глебом. После каждого вернисажа Маковеев и его друзья вваливались в ресторан с женами, с членами выставкома, сдвигали в один ряд три, а то и все четыре стола; ели и пили до полуночи, и тостам и радости, казалось, не будет конца.

— Прошу! — Олег освободил ее руку и указал на столик, стоявший обособленно возле окна.

Марина шагнула вперед и остановилась, пораженная: за столом сидел Глеб. В желтом пятне настольной лампы она увидела его лицо и руки, державшие ножик и вилку. Услышав голос Олега, сказавшего: «Прошу!» — Глеб поднял глаза и, подслеповато щурясь, глянул на Марину. Нож и вилка разом выпали из его рук, звякнув о край тарелки. И по этому звуку, и, главное, по растерянному взгляду Глеба Марина догадалась, что Олег не предупредил его о гостье, которую он выходил встречать в холл.

— Надеюсь, знакомить не надо, — сказал Олег, присаживаясь.

— Здравствуй, Глеб!

— Здравствуй, — Маковеев слегка привстал.

— Целуй руку! — сказал Олег, и по выражению его лица трудно было понять, шутит он или говорит всерьез.

Глеб никогда не целовал Марине руку. Другим женщинам, особенно на вернисажах или, как вот теперь, в ресторане, целовал, а ей никогда! И теперь он из-под очков глядел то на Марину, то на Олега.

Марина, выжидая, снимала перчатки.

— Ну! — Олег подался вперед. — Ты знаешь мой нрав, я не отступлюсь.

Маковеев, не желая противиться, взял Маринину руку и поцеловал. И по тому, как он взял ее руку и приложился недрогнувшими губами, Марина поняла, что  в с е  к о н ч е н о. Глеб холоден, как камень. Она ему безразлична, он глядит на нее, словно на стену, возле которой сидит, не замечая ее.

Справившись с первым волнением, Марина села за стол, огляделась.

Мужчины пили коньяк; бутылка «армянского», наполовину опорожненная, стояла в окружении тарелок и подносов с закусками. С краю стола, у самой стены, красовалось ведерко с шампанским во льду.

— Я думаю, что самое время открыть шампанское! — сказал Олег и, улыбнувшись, подмигнул Марине: дескать, ничего. Не падай духом, все обойдется.

Марина ответно улыбнулась. Она была благодарна Олегу за эту встречу.

Олег открыл шампанское, наполнил вином бокалы.

— Итак, друзья! — Он обернулся сначала к Марине, затем к Глебу. — Я люблю вас обоих, дьяволы вы такие! Ну-ка, Глеб, посмотри на Марину! Ну? Так! Неужели ты думаешь, что в мире сыщется женщина, более обаятельная и более верная тебе, чем Марина? Я знал ее только по твоим рассказам. Но когда я увидел ее и провел с ней лишь один день, я понял, какую ты глупость совершил, уйдя из семьи. Я хочу, чтобы вы помирились. Итак, за мир и согласие!