Может, вся эта история с Ларисой и окончилась бы мирно, полюбовались-помиловались бы они, да и разошлись, если б не Надежда Павловна. Но она зачастила в приемную; часами ожидая встречи с руководителями МОСХа, она рассказывала секретаршам про сожительство Маковеева с Ларисой. Слух об этом дошел и до мастерских на Масловке, и Глеб был поставлен перед выбором: или — или… Выведенный из себя, Маковеев купил билеты на самолет и улетел вместе с Ларисой в Адлер.

Надежда Павловна всю эту историю знала. Знала, что уже две недели Маковеев и Чернова отдыхают в Сочи, а все эти ее вздохи и слезливость были напускными, неискренними.

Марина сказала, что Наташа теперь чувствует себя лучше, дней через десять ее выпишут, но у них нет денег на обратную дорогу.

— Хорошо, я разыщу этого паршивца! — пообещала мать.

Не желая тревожить дочь, Надежда Павловна выслала телеграфом деньги. Но сделала это так, будто отсылал их Глеб. В месте, отведенном для письма, она написала: «Будь здорова. Хорошего отдыха. Целую», И подпись: «Глеб». А на другой день отправила письмо, в котором писала, что Глеб много работает, что он одинок и заброшен и было бы хорошо, если бы Марина поскорее возвратилась.

Несмотря на непредвиденные расходы, связанные с болезнью дочери, Марина все же купила в Феодосии вино и фрукты. Она думала, что их возвращение принесет в дом радость.

А вышло все по-иному.

Глеб не встретил их на вокзале, хотя она послала ему телеграмму. Пришлось взять носильщика. Неразговорчивый парень выкатил тележку с их вещами на самый центр привокзальной площади. Был вечер. Накрапывал дождь. Длинная вереница людей стояла в ожидании такси. Марина сняла свои вещи с тележки носильщика и встала в очередь.

На Песчаную они добрались уже в сумерках. Марина открыла дверь и сразу все поняла.

Квартира, походившая ранее на музей, была пуста. В прихожей и примыкающей к ней комнате Наташи всегда висели самые лучшие полотна Глеба, с которыми ему ни за что не хотелось расставаться. Висели ранние его работы, алтайские; висели темрюкские этюды: мать и отец, кухонька, заросшая сиренью, и тропинка, ведущая к лиману, которой они ходили купаться.

Теперь картин на стенах не было, лишь темнели на их месте обои, не успевшие выгореть от света. Не было картин и в гостиной. Остался только висевший на кухне портрет Олега Колотова.

Марина позвонила матери.

— Не плачь, голубка. Он не стоит твоих слез, — сказала Надежда Павловна. — Я сейчас приеду.

Марина поспешила уложить девочку в постель — ей не хотелось, чтобы она вникала в разговор взрослых. Вскоре явилась Надежда Павловна. Марина провела мать на кухню, усадила за стол, сама пристроилась напротив. Они не пили — ни вино не шло, ни чай. Просто сидели за столом и беседовали.

Грустная была их беседа.

— Где он теперь? — спросила Марина, выслушав рассказ матери о том, как неожиданно исчез Глеб.

— Третьего дня вернулись. Ночует в мастерской. Видно, у крали не ахти какие хоромы.

— Я хочу с ним поговорить!

— Говорить с ним не о чем, — ворчала Надежда Павловна. — Иди в секретариат. Пусть с ним там поговорят. А самой тебе нечего перед ним унижаться!

Однако, соглашаясь с матерью, Марина все ж не удержалась, на другой день утром позвонила в мастерские. Она попросила Маковеева. Сторож сказал, что Глеба Николаевича нет.

— А где он? — нетерпеливо спросила Марина.

— А я почем знаю. Он мне не докладывает, — отвечал дед Егорий.

Она хотела еще что-то спросить, но старик положил трубку. «Он знает все, знает, что я брошенная жена, и не хочет со мной разговаривать», — решила Марина. Сгорая от стыда и уязвленного самолюбия, она позвонила вновь.

— Это говорят из живописной секции! — сказала Марина нарочито бодрым голосом. — Будьте добры, позовите товарища Маковеева.

Пробурчав что-то, дед Егорий отправился звать Глеба. Оказывается, тот был на месте, в мастерской.

— Да! Я слушаю!

Марина чуть было не расплакалась, услыхав его голос. Она с трудом совладала с собой. Мысль напряженно работала: что сказать? Что спросить? Поначалу она решила разжалобить его: рассказала ему о болезни Наташи, о том, как девочка, теряя сознание от высокой температуры, все звала отца. Глеб слушал ее, не перебивая. Справившись с первым волнением, Марина успокоилась. О том, как они провели целый месяц с Наташей в больнице, она говорила уже спокойно.

— А как теперь она себя чувствует? — спросил он.

— А разве ты не хочешь ее повидать? — в голосе Марины теплилась надежда.

— Как-нибудь в другой раз, — отвечал Глеб уклончиво. И, помолчав, добавил: — Ты знаешь, Марина, я нанял юриста и подал заявление о разводе. Я разлюбил тебя. Я уже давно был равнодушен к тебе, но меня удерживала Наташа. Теперь я наконец решился. Вы с матерью издергали меня, обозлили. Я не могу так больше. Признаюсь, когда я вернулся домой с вокзала, проводив вас, я бросился на тахту и от радости захохотал. Я вдруг почувствовал себя свободным человеком. Я радовался, зная, что за мной нет слежки, тайной проверки телефонными звонками. Что никто теперь не будет мне выворачивать карманы брюк…

Марина слушала ошеломленная.

— Лег на тахту и хохотал?! — невольно повторила она.

Хотелось унизить его. Но как? Сказать, что он трус, не предупредив, сбежал с любовницей? Ну, хорошо. А вдруг он ответит: «Почему трус? Я купил билеты на самолет, и мы полетели. И я рад. Потому что мы очень хорошо провели время. Чудесно отдохнули!» Прикинув так и этак, Марина подумала, что жалостью его не проймешь. Она знала, что Глеб труслив, и для начала решила припугнуть его.

— Ты вор! — жестко, голосом Надежды Павловны сказала Марина. — Обрадовался, что в доме нет никого, взял и обокрал жену и дочь! Украл даже книги, подаренные мне папой. Я сейчас же позову следователя.

— Я… я был не один, — заюлил Глеб. — Я брал только свое и при свидетелях.

— Тем лучше! Придется назвать и свидетелей.

— Назову, кому надо.

— Ну что ж, хорошо. Ты еще попляшешь у меня!

Марине казалось, что после такого разговора Маковеев тотчас же явится к ней, бросится на колени и в слезах станет просить у нее прощения. Но прошел день, прошел второй, Глеб не являлся. На третий день в сумерках — Наташа только что вернулась от подруги, и они сидели на кухне, пили чай — кто-то позвонил.

Марина открыла дверь. На пороге стоял Андрей Хилков. В обеих руках он держал связки книг.

— Вот Глеб просил передать.

Марина очень обрадовалась Андрею. Наконец-то она пробила брешь! Пусть явился не сам Глеб, но Андрей — его лучший друг. Он был неизменным участником всех застолий в доме Маковеевых. Небось час назад Андрей виделся с Глебом и тот наставлял его, что сказать Марине.

— Андрей! — Марина не могла скрыть своей радости. — Выпей с нами чашку чая.

Хилков опустил на пол книги, потоптался на месте.

— Я спешу. Меня такси внизу ждет. — Андрей сказал не всю правду: в такси его поджидал Глеб.

— Хоть на минуточку!

— Нет, Марина. Может, потом когда-нибудь. Теперь не могу. В семь бюро секции.

— Так еще уйма времени! Успеешь.

— Не могу. Спешу.

— Ну, ладно, — сдалась Марина. — Не хочешь чаю, тогда расскажи хоть, как он живет. В мастерской или у нее?

— Он снял комнату где-то в пригороде. Кажется, по Казанке. Сказал, что деньги Наташе будет присылать в середине месяца.

Помолчали.

— Значит, это ты, Андрей, был с ним, когда он тут шуровал?

— Я и Виктор Постников. Но мы ни о чем не знали. Мы приехали на такси. Чемодан у него был уже собран. Картины сняты. Он сказал, что надумал купить дачу, а денег не хватает.

— Трус! Даже перед друзьями врет, изворачивается.

— Так я побегу. — Андрею явно наскучил их разговор.

— Беги.

Хилков надел шляпу и захлопнул за собой дверь.

Марина с трудом сдержала слезы.