Время для размышлений, однако, истекло: волчица сумела усилить себя маной и разорвала путы, вскакивая на ноги и устремляясь в атаку так быстро, что в глазу мага превратилась в размытое пятно. Получив в грудь могучий удар, выбивший воздух из лёгких, он отлетел на несколько ярдов и рухнул на пол безвольной куклой. В левой руке что-то неприятно хрустнуло в момент падения, сознание захлестнула режущая боль, прострелившая повреждённую конечность, и Алан не сдержал болезненного вскрика. Зарфи облизала пересохшие губы, оскалилась и приблизилась, занося левую лапу для последнего удара.

«Прости, Зар», — успел подумать маг, напитывая маной лежавший рядом меч. Лезвие со свистом рассекло воздух, и на землю рядом с Аланом с влажным шлепком приземлилась отрубленная по локоть конечность. Волчица отпрянула, ошалело хватаясь за обрубок, и завыла от боли. Вой, смешавшийся с хрипами и скулежом, оглушительно хлестнули по ушам, заставив мага поморщиться. Он собрал последние силы, поднялся на ноги и рванул к спутнице, налегая на неё всем телом. Повалил на спину, прижав здоровую лапу к камням своим коленом, и нанёс несколько тяжёлых, сильных ударов по лицу зверолюдки, продолжая серию до тех пор, пока она не потеряла сознание от боли и шока. Лишь когда Зарфи затихла, истекая кровью, маг потратил часть драгоценной маны, чтобы оплавить плоть на обрубке, а также затянуть свои раны от когтей девушки.

И даже после этого боя ничего не произошло. Дверь не открылась, голоса за ней стихли, а статуя всё так же сверлила мага зелёными глазами.

— Что тебе нужно? — устало выдохнул некромант, не обращаясь ни к кому конкретно.

«Кажется, я начала понимать», — раздался в голове тихий голос Мортис. Алан поморщился. И когда она успела научиться взаимодействовать с ним без прямого контакта с кинжалом?

— Что ты поняла?

«Если всё так, как я думаю… Для ритуала нужна жизнь».

— Я уже думал об этом… Но я не хочу убивать Зарфи по прихоти какой-то неведомой сущности.

«Тогда убей себя? Если всё так, как я поняла, разницы нет. Один умрёт, второй освободится».

— Ещё не легче, — вымученно усмехнулся Алан. — А если никто не умрёт?

«Либо вы оба подохните от голода и истощения, либо твоя подружка всё-таки вскроет тебя рано или поздно… Она потеряла контроль, разве не видишь?»

— Вижу. — Маг посмотрел на рвано вздымающуюся грудь волчицы. Мортис была права, как бы ни хотелось это признать. Но убить Зарфи у парня отчего-то не поднималась рука. Ему не было жалко, стыдно, страшно, ни одно из известных ему чувств не походило на нежелание обрывать жизнь Зар.

«Может, стоило дать ей убить себя?», — мысленно усмехнулся Алан, приближаясь к статуе женщины в балахоне.

«Может, и так», — отозвалась Мортис.

«Прекрасно, ты теперь и мысли мои читаешь?»

«Всегда читала, — усмехнулась душа. — Просто весело было наблюдать, как ты бормочешь мне что-то, словно сумасшедший».

«Заткнись». — Обмениваться словоблудием уже не было ни сил, ни желания. Маг бросил вымученный взгляд на череп в руке скульптуры, безвольно опустив здоровую руку.

— Скажи мне, молчаливая сука, чего тебе надо? — В голосе некроманта не было ни ненависти, ни злости, ни раздражения — только усталость и полное непонимание. Но ответа не было, и лишь глупец мог надеяться его услышать. Статуя была беззвучна и бесстрастно взирала на маленького человека холодным взглядом зелёных глаз.

— Жизнь…

Одновременно с ледяным, проникающим в сознание шёпотом Алан ощутил, как в его тело вошло нечто. Чуть ниже его взгляда в отсветах горящих глаз статуи сверкнуло окровавленное лезвие меча некроманта, который он оставил на земле неподалёку от неподвижной спутницы. Клинок торчал из груди, и на миг магу даже показалось, что он чувствует, как разорванное в клочья сердце делает последние попытки прогнать кровь по венам. Но алая жидкость вместо этого поднималась выше, увлажняя губы и оставляя на них привкус железа. Боль, которая в первые мгновения ощущалась очень чётко, стала какой-то размазанной, будто её разметало по всему организму одновременно, глаза заслезились, и мир начал плыть. Ни вдохнуть, ни выдохнуть. Перед тем, как безвольным мешком рухнуть на твёрдый пол, Алан почувствовал на шее горячее дыхание волчицы, хладнокровно прикончившей его ударом собственного меча в сердце. Он хотел о чём-то подумать, но мысль ускользнула из влажных пальцев окровавленного разума, а на большее не хватило сил. Нутро заполнила холодная, безжизненная пустота.

Впервые за долгое время сознание, вечно задававшееся вопросами «кто я?», «где я?» и «зачем я существую?», было кристально чистым от, несомненно, важных тем мироздания и самоопределения. Не были больше важны ни имя, ни принадлежность к биологическому виду, ни даже такие вещи, как жизнь и смерть. Место, то самое ничто, нигде и никогда, в котором оказалась бессмертная душа, было девственно чистым от всего, что характеризовало любые «земные» свойства объекта или субъекта.

К сожалению, преисполниться этой звенящей тишиной тому, кого прежде звали Аланом, не дали.

— Теперь и ты знаешь, как это — умереть. Правда здорово? — Смутно, отдалённо знакомый голос звучал со всех сторон, от него нельзя было спрятаться или закрыть несуществующие уши. Правда, голос этот даже не то чтобы именно звучал — душа просто понимала, что это кто-то, кого прежде доводилось встречать там, внизу.

— Здо… Здорово…

— Да-а, сначала очень тут непривычно, — снова зазвенел голос бесконечным эхом. — Но ты быстро освоишься.

— Что… Что теперь будет?

— Не знаю. Твоя подружка пырнула тебя насмерть. Технически, если я правильно думала, она должна была закончить этот ваш странный ритуал. Но когда ты умер, меня тоже отрезало от мира.

— Подружка…

Память, если её можно было так назвать, подбрасывала смутные образы, проносящиеся мимо, как на ускоренной перемотке. Все последние события медленно выстраивались в вердикт, который не получилось бы опровергнуть при всём желании.

— Значит, я умер.

— Какой догадливый, — усмехнулся голос, в котором душа Алана наконец распознала Мортис.

— Но… Ты была заточена?

— С твоей смертью чары утратили силу. Мы оба снова в этой дурацкой, скучной пустоте.

— Больше никого?

— Тебе стоит радоваться, что ты не один. Я чуть с ума не сошла, когда вечность слушала только свой голос.

Душа Алана осознала, что уже забыла, как чувствовать радость, настолько чужеродным и блеклым было это ощущение. Осталась лишь потерянность: неясно, что делать теперь, оказавшись в этой пустоте, где не было ничего. Звенящая тишина, сначала казавшаяся облегчением, начала обретать неприятную тяжесть.

Грудь волчицы сдавило незримыми канатами, когда безжизненное тело товарища ухнуло на каменный пол, заливая его потоками тёмно-красной крови, ритмично изливающимися из раны, окрашивающими его побелевшие губы в цвета смерти. К тупой, пульсирующей боли в отсечённой лапе, которую Зарфи как будто ещё чувствовала, прибавилась другая: она обжигающе-ледяной хваткой стискивала внутренности, пытаясь выдавить из зверолюдки жизнь. Плотный туман, окутывавший сознание Зарфи, начал рассеиваться, и необъяснимая ярость, вынудившая её биться со смутными размытыми образами, сменилась осознанием всего случившегося, ломая реальность.

Мелко трясясь, Зарфи села на колени рядом с холодеющим телом, чувствуя, как её штаны начали пропитываться кровью парня, и посмотрела в его остекленевший глаз. Артефакт в левой глазнице потух и выглядел таким же безжизненным, как и сам Алан.

Она даже не обратила внимание на то, что череп в руке у статуи подёрнулся дымкой, глубокие глазницы его начали сиять тем же проклятым бледно-зелёным светом, пульсирующим в том же ритме, что и покидающая тело Алана кровь, как будто издеваясь. Не заметила волчица и того, что этой пульсации начал вторить амулет, валяющийся возле выкопанного не так давно мешка. Зверолюдка дотронулась окровавленными пальцами правой руки до лица парня: кожа была холодной и больше не излучала того привычного тепла, что раньше. Она на глазах начала сначала бледнеть, а потом сереть, истончаться, словно лист, иссыхающийся из года в год лист бумаги, и осыпаться, медленно превращая безмятежное лицо мёртвого товарища в уродливое изваяние сумасшедшего скульптора. Вместо истлевшего носа показалось отверстие в черепе, здоровый глаз стал зияющей глазницей, под губами открылись слегка пожелтевшие зубы, торчащие из скалящихся челюстей. Волосы осыпались на камень горкой сухой серой соломы, которую вместе с кусочками кожи разметал по комнате сквозняк. На глазах у Зарфи Алан превратился в покрытый одеждой скелет, но даже это длилось недолго: кости пошли сетью мелких трещин, с хрустом ломаясь под собственным весом, и стали россыпью костной муки, покрывшей снаряжение спутника. Лишь металлический глаз, валяющийся в этой кучке пыли, смотрел на волчицу крохотным магическим камнем, когда по комнате эхом прокатился душераздирающий вой, сорвавший голос зверолюдки до сиплого хрипения.