— Надеюсь, это правда было нужно, — мрачно сказал Афель, опуская глаза и излучая чувство вины.

— Я верну ему этот долг, когда придёт время. Не хороните парня прежде срока. — Лич кивнул двоим на прощание, подозвал Зарфи и Лангейр, которые сидели у костра неподалёку, и направился к выходу из грота.

— Дракон милосердный. — Эйзентар подошёл к мальцу, которого Алан осторожно уложил на длинный стол, и окинул его тяжёлым взглядом. — Почему этот пацан? Разве он маг смерти?

— Да, — ответил лич. — Недавно сбежал от охотников после инициации и прибился к осколку. Видимо, его не радовала перспектива всю жизнь сидеть на коротком поводке.

— Молодой ещё… — Король устало вздохнул, присев рядом.

— Я обещал парню, что это не конец.

— Зачем? Лучше бы ему знать, что для него всё кончено.

— Нет. — Алан покачал головой и перевёл взгляд с бледного Кантера на Эйзентара. — Когда придёт время, он вернётся ко мне.

— Не нравится мне всё это. Но лучше так, чем…

— Согласен. Я сделал всё, что мог, чтобы у ваших вассалов и подданных не было подозрений. Одна просьба — сделайте всё быстро, не мучайте. Он ничего не знает о делах Альянса, так что не нужно его пытать.

— Я уже понял. — Король потёр лицо ладонями. — Хорошо. Теперь уходи, и пусть Дракон никогда больше нас не сведёт, иначе всё кончится очень плохо.

— Да будет так. — Алан склонил голову и вышел из шатра. Зарфи и Лангейр встретили его вопрошающими взглядами.

— Идём. Нам пора на север.

Не говоря больше ни слова, троица покинула пределы лагеря и направилась по заснеженной, едва проглядывающейся сквозь толщу снега тропе. Каждый думал о своём.

Алан — о том, что ждёт их на краю мира.

Зарфи — что делать, когда Алан добьётся своей цели и обретёт свободу от обязательства, данного Вельсигг.

А Фисс думала о том, для чего судьба свела её с этими созданиями.

Но ни у одного из них не было ответа на поставленный вопрос. Пока что не было.

Зима на севере Айнзельда вошла в полную силу. Всё реже прекращал задувать промозглый ветер, запускающий свои ледяные щупальца под одежду. Всё чаще снежные бури болезненно секли по замерзающим лицам спутников. Все сложнее становилось разжечь костёр, растопив промороженные до самой сердцевины тонкие стволы редких деревьев. И тяжелее было согреться, укрыться от бесконечных потоков воздуха, вонзающих в кожу тысячи острых игл. Тёмными ночами девушки тряслись в засыпанной снегом палатке, забираясь вдвоём в один спальник, чтобы хоть как-то компенсировать теряемое тепло, пока Алан неподвижно сидел снаружи, охраняя беспокойный сон спутниц и время от времени отбиваясь от не на шутку голодных северных тварей, которые в погоне за хоть какой-то добычей теряли всякое чувство самосохранения и бросались в атаку, даже если инстинкты кричали, что нужно бежать. Лич убивал их быстро и милосердно: либо сворачивал шею гибким хлыстом, либо вгонял в пасть длинный меч. Затем выпивал всю жизненную энергию и оживлял, чтобы, когда трое доберутся до хребта, продать в одной из деревень их замёрзшие туши. А чтобы эту молчаливую и мрачную церемонию не встретили люди, троица брела далеко в стороне от мало-мальски проходимых дорог. И потому их путь был очень медленным.

Дневные переходы тоже редко бывали спокойными. Лишь изредка, когда между тяжёлых туч проглядывал свет, а снег ненадолго прекращал метаться морозными вихрями, девушки позволяли себе немного подурачиться — побегать друг за другом, громко смеясь, и то делали это по большей части ради того, чтобы согреться и не сойти с ума. В такие моменты Алан останавливался и смотрел на них, всё больше понимая, как сильно он изменился и как много потерял вместе со своей новообретённой силой. Даже мысли о родном мире, доме, родителях и немногих друзьях не вызывали никаких чувств: лишь отдалённо где-то в памяти всплывали воспоминания о том, как сильно эта тема задевала мага за живое.

Обещание Вельсигг. Сейчас стремление исполнить его было скорее машинальным, отчасти, быть может, потому, что это давало хоть какую-то конкретику, когда Алан задавался вопросом, что ему делать в этом мире. Мире, полном разных народов, рас, государств, религий, приключений, магических тварей, загадок и тайн. Представляя, как он проживёт здесь десятки, сотни или, чем Дракон не шутит, тысячи лет, некромант не мог чётко ответить на вопрос, чего именно хочет. Ремесло? Им он занимался потому, что это приносило удовольствие, но чувства радости Алан больше не испытывал. Путешествия с целью постичь тайны мира? Возможно, но здесь снова вставал вопрос «ради чего?»

Про семью даже не приходилось заикаться: какая семья может быть у разумной нежити без всяких эмоций? В некоторой степени Алан мог бы назвать своей семьёй тех, которые остались с ним даже после метаморфоз, произошедших с ним за всё время с момента их встречи. Но эта семья не подходила под общепринятое понимание. В какой-то момент маг даже сравнил своё состояние с той подвешенной неопределённостью, когда он умер и оказался в пустоте. Единственная разница заключалась в том, что здесь был мир. Неразрешимой проблемой стало лишь полное отсутствие мотивации к его изучению, по крайней мере, сейчас.

Алан много раз возвращался в своих мыслях к разговорам с Сайфером и Эйзентаром, которые назвали его чудовищем — и делали это вполне справедливо по меркам человеческой морали. Зарфи, наверное, была рада тому, что встреченный ею нытик, который пёкся о своей человечности, обрёл силу и перестал задаваться глупыми, по её мнению, вопросами. Но даже она больше не испытывала к магу прежних чувств: не исходило от неё былого возбуждения при взгляде на некроманта, не горели глаза, и игривые взгляды начали блекнуть в памяти. Причиной тому были не только изменения в самом Алане, но и события в логове лича. Изменился, в конце концов, не только он. Лангейр же стала несколько более открытой в выражении своих мыслей и переживаний. Но Алан осознавал, что рано или поздно даже этим двоим больше не будет нужды таскаться за ним по пятам, и тогда он останется один. Одиночество не пугало. Некромант просто привык к спутницам и их постоянному присутствию подле себя.

— О чём думаешь? — Фисс посмотрела на шагающего по глубокому снегу лича, с трудом рассекая сапогами сугробы.

— О будущем, — отозвался он. — Не знаю, чем всё кончится, но мне кажется, что скоро наши жизни сделают крутой поворот. И не факт, что в одну сторону.

— Может быть. — Лангейр кивнула и некоторое время сосредоточенно смотрела перед собой, не переставая преодолевать белые барханы. — Это не конец жизни.

— Знаю.

— Добьёшься своей цели — поставишь новую. И будешь идти к ней. Как и мы с Зарфи. Какие именно это окажутся цели — дело второстепенное.

— Да уж, — хрипло усмехнулся Алан. — Разница в том, что я теперь, если не подставлюсь под смертельный удар, буду жить вечно, а ваш срок жизни ограничен старостью. И у вас есть чувства, стремления, желания… Вы сможете ценить и ощущать каждый миг вашей жизни.

— Мои стремления и чувства остались под землёй вместе с трупами бывших… Соратников. Но ты, наверное, прав.

Зарфи бодро шла чуть впереди отряда, то и дело навостряя уши и оглядываясь. По её взгляду было сложно понять, о чём размышляла зверолюдка, но она явно одним ухом слушала, о чём говорили спутники.

— Ещё не решила, чем займёшься, когда всё закончится?

— Сперва надо это закончить, — покачала головой Лангейр.

— Зарфи! — Ничего не ответив на слова Фисс, Алан громко позвал волчицу. Та обернулась и вопросительно посмотрела на мага. Дождалась, когда двое поравняются с ней, и сбавила шаг.

— Что такое? Тебя оштрафовали за прогулы на кладбище? — Зарфи звонко расхохоталась от собственной шутки, Лангейр не смогла сдержать улыбки, и даже сам Алан оценил её по достоинству. С момента превращения волчица то и дело подшучивала над его внешним видом.

— Если бы. — Некромант качнул головой и окинул взглядом светящихся зеленью глаз обрубок руки волчицы. — Прежде, чем пойти в обход хребта, мы заглянем в нашу шахту.