Этот вопрос весь вечер вертелся у него на языке. Я наблюдала за тем, как он пытается проглотить его обратно, тревожа его кончиком языка, словно тыкая в больное место. Я наблюдала, как он размышляет, стоит ли дать ему волю или проглотить обратно.

Но Закари никогда не уклонялся от вопросов, какими бы сложными они ни были.

Философ в нем никогда бы не позволил ему этого.

Я медленно покачала головой. — Нечего.

Это не совсем ложь. На каникулах ничего не произошло. Разговор с отцом не считается чем-то. Узнать, что я не буду учиться в университете и перееду в Россию, чтобы жить с ним и быть брошенной, как кусок мяса, на прилавок брачного рынка, — ну, это, может, и считается, но как я смогу сказать об этом Закари?

Смогу ли я вообще ему сказать?

Он беспокоится обо мне, и если бы наши позиции поменялись местами, я бы тоже беспокоилась о нем.

Я колеблюсь и добавляю: — Атмосфера в доме моей семьи… немного напряженная.

Он сжимает мою руку в знак молчаливого признания. — Я могу это понять, поверь мне.

— Напряженное лето в замке Блэквуд? — спрашиваю я.

"Напряженное лето в поместье Блэквуд", — поправляет он меня с полуулыбкой.

Отношения между мной и Закари никогда раньше не позволяли делиться подобной информацией. В прошлом границы между нами всегда были четкими. Мы могли обсуждать любые темы, лишь бы они не были личными. Мы избегали всего, что могло бы перевести наше соперничество на территорию дружбы.

Но, похоже, все, что нам удалось сделать, — это миновать дружбу и попасть в нечто другое, гораздо более мутное и сложное.

— Напряженная ситуация в целом или напряженная ситуация для вас? — спрашиваю я.

— И то, и другое, — отвечает он.

Ветер сопровождает его слова внезапным порывом, от которого листья шелестят, как от вздоха.

— Не могу представить, как лорд и леди Блэквуд могут быть тобой недовольны, — говорю я.

— Если честно, я тоже, — отвечает он. — Я бы считал себя идеальным сыном.

Я подавляю смех, завидуя его самоуверенности.

— Ты бы так и сделал, правда? — пробормотала я. — Идеальный сын: умный, красивый, скромный…

— Ты считаешь меня красивым?

— Я сказала умный и скромный.

— Ты сказала "красивый", — говорит он. Свободной рукой он достает из кармана телефон и бормочет: —Я добавляю это в свою коллекцию комплиментов.

— По-моему, я никогда в жизни не делал тебе комплиментов.

Он открывает заметку и направляет на меня экран своего телефона. — Вот. Письменное, датированное доказательство.

Я смотрю на его экран. — Не помню, чтобы я когда-нибудь хвалил твой почерк.

— Это настораживает, — бормочет Закари, набирая текст на своем телефоне. — Может, ты заполнила свою память таким количеством строф Китса, что не оставила места для каких-то основных воспоминаний.

— Я не думаю, что сказать тебе, что у тебя красивый почерк, считается основным воспоминанием.

Он качает головой.

— Ну, то, что ты назвала меня красавчиком, считается одним из моих основных воспоминаний — и теперь ты никогда не сможешь этого отрицать. — Он показывает мне свой экран. — Вот — три комплимента. Три комплимента за почти семь лет. Вот как ты скуп на них.

— И все это только для того, чтобы ты не рассказывал мне, чем ты раздражал своих родителей.

Он смеется. — Ты не спрашивала.

— Я спрашиваю.

— Я ничего не делала.

Я закатываю глаза, хотя он не смотрит на меня. — Конечно, нет.

— Они хотят, чтобы я занялся политикой, — говорит он после недолгого молчания. — А я не намерен этого делать. Поскольку у них нет возможности заставить меня, возникла патовая ситуация, которая привела к напряжению за обеденным столом. Вот так.

Я не ожидала, что он будет настолько откровенен, что у него будет столько информации. Не знаю, почему, ведь Закари никогда не уклоняется от вопросов и не отвечает на них. Закари, при всем его остроумии, высокомерии и сарказме, живет, опираясь на правду.

И часть меня знает, что он никогда не откажет мне в том, о чем я спрошу.

— Откуда ты знаешь? — спрашиваю я. Мой голос почти срывается. — Откуда ты знаешь, что у них нет способа заставить тебя?

Он пожимает плечами.

— А что они собираются делать? Запрут меня и заполнят за меня мои заявления в университет? Заставят сдавать экзамены под дулом пистолета? Приковать меня к скамье в зале заседаний Палаты лордов?

Его ответ, как и он сам, полон воздушного высокомерия и сарказма. Но он пронзает меня до глубины души.

Я задаю себе тот же вопрос: как мой отец мог заставить меня вернуться в Россию? Взять меня в аэропорту под дулом пистолета? Запереть меня в своем доме и приковать к любому мужу, которого он для меня выберет?

Моя кровь холодеет. Мой отец печально известен как человек, готовый пойти на все, чтобы получить желаемое. Я бы не стала ему перечить.

Закари поворачивается и смотрит на меня с любопытством. Может быть, он почувствовал лед в моих венах — каким-то образом ощутил его. Он хмурится. — Так что случилось с вашей семьей? Почему атмосфера была напряженной?

Я сглатываю, стараясь, чтобы мой голос не выдал слишком многого.

— То же, что и у тебя, — говорю я наконец. — Общие разногласия по поводу будущего.

— О. — Он замолкает на мгновение, и я понимаю, что мы добрались до здания для девочек шестого класса. Мы стоим у подножия лестницы и смотрим друг на друга. Он поднимает бровь. — И?

— И ничего. — Я улыбаюсь. — Будущее — это просто будущее. Есть ли смысл беспокоиться о том, что нельзя изменить и что еще не произошло?

Он хмурится. — Не уверен, что согласен с этим.

— Это не дискуссионный клуб, Закари, — говорю я. — Это просто то, что я думаю. Ты не можешь со мной спорить.

Он берет мою руку в свою и смотрит на меня с театральной меланхолией. — Очень жаль. Я очень люблю с тобой спорить.

— Ты очень любишь звук собственного голоса, — поправляю я его.

— Я тоже очень люблю звук твоего голоса.

Он целует мои костяшки пальцев, и тепло тает во мне, как расплавленный сахар, сладкое и успокаивающее. Я издаю небольшой смешок и убираю руку обратно. — Ты бесстыжая. Тебе нужно идти.

Но я тянусь вверх и целую его в щеку. Его кожа гладкая на моих губах, его запах заполняет все мои чувства, и мне приходится сопротивляться желанию прижаться ближе, окутать себя его присутствием, его объятиями, его теплом.

— Спасибо за еду, Зак.

— В любое время. — Веселье исчезает с его лица, сменяясь торжественной серьезностью. — Я серьезно. В любое время.

— Я знаю. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, Тео.

Мы расстаемся, но его тепло и парфюм прилипают к моей коже до конца вечера, прогоняя подкрадывающееся оцепенение.

На следующий день я сажусь за свой стол и методично перечисляю причины, по которым я должен принять и отклонить приглашение мистера Эмброуза на программу "Апостолы".

Причины, по которым я должна отказаться:

Программа будет очень сложной, а я и так с трудом справляюсь с академическими успехами по своим предметам, а также балансирую между своим откровенно шатким психическим здоровьем и социальными обязанностями.

Кроме того, мне нужно беспокоиться о своих обязанностях старосты.

Если я приму участие в программе и выиграю — а я сделаю для этого все, что в моих силах, — то отниму приз у того, кому он действительно может пригодиться, например у Закари.

Потому что если я выиграю — а я выиграю, у меня не будет выбора, — я не смогу забрать приз, как бы сильно я этого ни хотела. Мне придется признаться мистеру Эмброузу, что я не собираюсь поступать в университет.

Причины, по которым я должна принять приглашение:

Выиграть и получить конкретное доказательство своего интеллектуального превосходства над Закари.

Победа над Закари — это то, чего я всегда хотела, приз, которого я давно жаждала.