Мы вышли из машины, уселись на песке, молча смотрели на дорогу, ведущую к Ак-Кую. Солнце, появившись над горизонтом, слепило глаза. День обещал быть тихим и жарким. И вот вдали показались машины. Первым шел штабной «козел».

— Кто едет, не разберу, — сказал Курбатов, — неужели сам Стожарский?

— Нет, — отозвался Калугин, — для начальника экспедиции мы слишком мелкая сошка. В лучшем случае, главинжа пошлет, а то старшего мелиоратора.

Следом в просвеченной солнцем пыли двигался грузовик, в котором ехали баскаковцы.

Не доезжая до нашей машины, «козел» остановился. Из него спиной вперед вылез маленький сухой Вахрушев, старший мелиоратор штаба, в черной бобриковой кепке, в черной рабочей спецовке с широким воротом, открывающим очень худую жилистую шею. От резкого движения полевая сумка, висевшая через плечо, съехала наперед. Вахрушев сердито отбросил ее за спину. Его темное, туго обтянутое кожей лицо с редкими, плохо выбритыми кустиками серой щетины было нахмурено. Щурясь, Вахрушев протер полой спецовки запыленные стекла очков, сдержанно поклонился.

Шофер потащил было из «козла» огромный деревянный ящик с планшетами аэрофотосъемки. Вахрушев кинулся к нему, выхватил футляр.

— Не трогай! Я сам!

Он сел там, где стоял, вынул нужный планшет, никого не замечая, стал рассматривать снимок, словно находился один в песках.

В экспедиции Вахрушева уважали, но и посмеивались над ним, — одинокий старый холостяк, он всю жизнь отдал борьбе с подвижными песками, много лет пытающимися выжить человека из Каракумов.

Просмотрев планшет, Вахрушев осторожно уложил его обратно, запер футляр на ключ и, ни на кого не глядя, бросил отрывисто:

— Здесь — стык участков. С кого начнем?

— Все равно, — сказал Курбатов, — можно с нас.

Вахрушев быстро поднялся, не отряхиваясь от песка, круто свернул влево, на наш участок. Он шел к вешкам проходящего вблизи геодезического хода, где уже были проведены изыскания.

Специалисты обоих отрядов двинулись следом. Баскаков был на голову выше всех. Чтобы не опередить Вахрушева, он шел вполшага.

Я смотрел на него. Любой с первого взгляда скажет: «Вот начальник!» — с таким спокойным достоинством двигался он по пустыне. Баскаков не носил темных очков, глаза его давно привыкли к каракумскому солнцу. Густые серебристые кудри прикрывала парчовая тюбетейка. От нее над головой Льва Леонидовича временами вспыхивало мгновенное сияние. В ногу с Баскаковым шла Агнесса Андреевна в черных обвислых, словно пустых, шароварах, в белой блузке с сатиновыми нарукавниками. Громадная войлочная шляпа — «каракумка» почти скрывала лицо. Баскаковы, увидев меня, поздоровались сдержанно, как с незнакомым: я был для них сейчас только курбатовцем.

Метров сто все шли молча. Перед спуском в очередную котловину Лев Леонидович произнес:

— Что-то долго летит над нами тихий ангел.

Идущий сзади Аполлон Фомич, похожий на бритого гнома, как яблочко румяный, курносый старичок в пикейной панамке, в полосатой ковбойке, с множеством красных пуговок, тихонько фыркнул. Баскаков, не оглядываясь, сказал:

— Что, смехунчик напал, Аполлон Фомич? В народе говорят — не к добру.

— Почему? — робко спросил геодезист.

— Плакать, дорогой, скоро придется, — часика через два-три товарищ Курбатов обнаружит у тебя огрехи в работе. Он геодезист первого класса.

Я взглянул на Курбатова. Тот молчал. А ведь это был со стороны Баскакова пусть легкий, но вызов. Он намекнул: соперник только хороший специалист, не более, а какой из него руководитель — еще неизвестно.

Снова наступила тишина, И вдруг стало слышно, как Лариса, баскаковский геоботаник, широко шагавшая в стороне от всех, громко насвистывает «Танец маленьких лебедей». Агнесса Андреевна резко обернулась. Лариса спокойно встретила ее взгляд и переменила мотив — засвистела «Неаполитанский танец». Это был уже вызов явный. Но кому: нам или Баскакову? Взоры всех невольно обратились к Вахрушеву — представителю штаба. Он ничего не замечал и, словно выбившись уже из сил, плелся вялым, спотыкающимся шагом.

Снова спустились в котловину между буграми.

Баскаков поравнялся с Вахрушевым.

— Георгий Александрович, не пора ли бросить беглый взгляд?

— Ладно, давайте, — промямлил Вахрушев. Он сразу, как подкошенный, сел на землю.

Все собрались в кружок, в центре которого сидел старший мелиоратор. Курбатов передал Баскакову свернутый в трубку ватман.

Дальнозорко держа его на отлете, Баскаков бегло просмотрел контуры.

— Ну что ж… пески крупнобугристые, и растет на них илак, селин да саксаул, — он почти пропел это. — Все верно.

Но вот Лев Леонидович вынул из кармана очки, не спеша надел их, стал всматриваться в ватман.

— Э-ге-ге… А вот дальше мне не очень нравится… «Пески полузаросшие». Почему же? Они крепенькие, здоровые, надежно прошиты илаком. Боюсь, геоботаник здесь поскользнулся.

Я спокойно подвинулся к Баскакову — волноваться нечего, работать приходится с двумя десятками видов, не более. Любой середняк освоит в полмесяца. Обидно было другое — Баскаков, казалось, забыл о нашей встрече, о беседе по душам.

Я сказал холодно:

— Напрасно вы сомневаетесь в моих выводах. Густота илака обманчива. Давайте пересчитаем кустики. Тогда станет ясно, кто из нас ошибается.

— Не возражаю, не возражаю, — вежливо отозвался Баскаков.

Складным метром я отмерил квадрат, опустился на колени, начал пересчитывать кустики. Я намеренно не сокращал операции, хотелось поэффектнее посадить высокомерного Баскакова. Чтобы не сбиться, вырывал кустики по одному, пучками складывал возле себя. Было приятно заставлять Баскакова ждать.

Но тот совсем не выказывал признаков нетерпения. Стоя надо мной, как судья на ринге, Лев Леонидович смотрел на выгнутые по форме запястья золотые часы. Короткая тень от его массивной фигуры накрыла меня, заслонив солнце.

Калугин, Костя, наш начальник, Инна Васильевна отвернулись — досадовали, что я считаю слишком медленно и тем подвожу отряд.

Но вот все кустики пересчитаны. Я поднялся, назвал их количество.

— Как видите, мой вывод подтверждается.

Баскаков опустил руку.

— Пять тридцать две.

Я не понял.

— Что это?

— Перебор во времени. Сверх нормы пять минут тридцать две секунды. Многовато, даже учитывая психологическую поправку на некую нарочитую замедленность темпа.

Я взглянул в лицо Льва Леонидовича — глаза его смеялись. Он понял все, видел меня насквозь. Да, с таким соревноваться — наверняка проиграть. Но сейчас об этом уже было поздно думать. Виновата во всем Инна Васильевна — подбила мужа на безрассудный вызов…

Неожиданно мне на выручку пришла Агнесса Андреевна.

— Постой, Лев Леонидович, что ж так сразу налетать? Ты лучше посоветуй, помоги молодежи.

— Да, да, «помоги», — добродушно проворчал Баскаков, — на свою голову помоги, а они отблагодарят — нас же обскачут.

Агнесса Андреевна печально вздохнула.

— Ничего не поделаешь, мы — старики, судьба у нас такая…

— Судьба, говоришь? — Баскаков обернулся к своему геодезисту. — Аполлон Фомич, дай-ка нашу метровочку.

Старичок снял с плеч рюкзак, вытащил четыре сложенных вместе планки с натянутой на них веревочной сеткой.

— Мое скромное изобретение, — пояснил Баскаков, — неплохо экономит минуты, из коих как учил древле Пифагор, слагаются часы и дни нашего бренного бытия.

Он сделал еле уловимое движение, и веревочная сетка плавно опустилась на илаковый ковер.

— Дело не хитрое: подсчитываете кустики не все сплошь, а только в одной ячейке, потом умножаете на число ячеек.

Припав на колено, Баскаков проделал расчет, поднялся.

— Нет, я, старый воробей, дал маху, все правильно, — он виновато развел руками, — жалко даром потраченного времени, труда… Ведь вы сотни раз вот так-то пересчитывали кустики…

Не оборачиваясь, он кинул через плечо сложенную метровку. Аполлон Фомич ловко поймал ее на лету, бережно уложил в рюкзак.