Ее голова со стоном откидывается назад, ее ногти впиваются в плоть на моей шее, пока я повторяю это движение снова и снова.

Все, что я слышу, — это ее дыхание, все, что я вижу, — это эйфорию в ее глазах, все, что я чувствую, — это то, как ее горячая киска охватывает меня, и все, что я могу попробовать, — это сладкие остатки ее губ на моих.

Усиливая хватку, прижимая ее к дереву еще сильнее, пока не убеждаюсь, что на ее спине останутся отметины, когда мы закончим, я слегка меняю угол наклона.

— Черт возьми. Вот так. Прямо здесь, — стонет она легким, почти капризным голосом, за мгновение до того, как вскрикивает от удовольствия. Ее сердцевина сжимается вокруг моего члена, забирая у меня все, когда она достигает оргазма.

Видеть ее, слышать ее, ощущать, как она распадается на части, — это слишком. Никогда в моих самых смелых гребаных мечтах ничего не было таким… как это.

Я не могу сдерживаться. Я не хочу.

Мой лоб опускается на ее плечо, а пальцы впиваются в ее бедра, когда я нахожу разрядку. Мои движения становятся неровными, отчаянными и опьяняющими, пока накатываем волна за волной удовольствия.

Медленно, как только я могу хотя бы подумать о том, чтобы пошевелиться, я снова опускаюсь на колени, укладывая ее на траву, прежде чем вытащить свой член. Мои веки закрываются, когда я пытаюсь отдышаться.

— Твою мать. — Мои слова вырываются хрипом, горло горит от черт знает чего, когда я заставляю себя снова открыть глаза, чтобы посмотреть на нее. Я мгновенно хмурюсь, когда обнаруживаю, что она стоит передо мной, натягивая брюки на место, прежде чем начать поправлять топ и лифчик. — Что ты делаешь?

— Ухожу.

— Пока нет, ты не уйдешь, — ворчу я, в моей голове чертов водоворот мыслей, которые я не могу собрать воедино.

— Уйду, — заявляет она, потянувшись за своим плащом. Она набрасывает его на плечи, как будто я не лежу как дрожащее месиво на земле.

— Нам нужно поговорить об этом, Адди.

— Нам не нужно ни о чем говорить, Броуди. — Она бросает на меня многозначительный взгляд, как будто это конец, но это так далеко от истины, что она даже не догадывается.

— Адди. — Это мольба, гребаная мольба срывается с моих губ, и в ответ она дарит мне то, что я могу описать только как сочувственную улыбку.

Присев передо мной на корточки, она наклоняется вперед, запечатлевая легкий, как перышко, поцелуй в уголке моих губ.

— Спасибо, но ты был средством для достижения цели.

— Что, блядь, это значит? — Рычу я, мой член все еще полутвердый и обнаженный с презервативом на нем. Я в полном ахуе. Гребанном ахуе. Это все ее вина, и я ничего не могу с этим поделать.

— Это значит, что ты вытрахал меня из свой головы, и я позаботилась о том, чтобы Кассиан отъебался от меня нахуй, — объясняет она с улыбкой, снова вставая.

— И как это понимать? — Спрашиваю я, заинтригованный тем, где находится ее голова, поскольку в моей полный бардак.

Она пожимает плечами. — Я трахнулась с его другом. Теперь он оставит меня в покое.

Я смеюсь. Этот звук придает мне сил встать и снять презерватив с члена, прежде чем спрятать его в штаны. Она стоит и хмурится, глядя на меня, когда мой смех переходит в усмешку.

— Что смешного? — Она не смогла удержаться от вопроса, и неуверенность в ее глазах только подтверждает, что она не готова к ответу.

— Увидишь, — отвечаю я, подмигивая, прежде чем сократить расстояние между нами. Я поднимаю руку к ее щеке, и когда она не отталкивает меня немедленно, я торжествующе улыбаюсь, прежде чем провести языком по ее нижней губе. Дрожь, которая охватывает ее, — это блаженство, и не я один это чувствую. — И, кстати… ты определенно не покинула моей головы.

ТРИДЦАТЬДВА

РАЙДЕН

— Г

де Броуди? Он должен был помогать нам, — выдавливаю я, расхаживая по гостиной своей комнаты в ожидании самого приводящего в бешенство мага, которого я когда-либо встречал.

Крилл пожимает плечами, как будто это не имеет значения, и я смотрю на него с яростью во взгляде, но он даже не замечает этого, как обычно. Как мне удалось продержаться с этими придурками столько времени, ума не приложу. Они заставляют меня сомневаться в каждом принятом решении, но почему-то я не могу от них уйти.

Думаю, именно это раздражает меня больше всего. Они из тех семей, которые проникают тебе под кожу, заставляя любить их безоговорочно, без твоего разрешения, и почему-то я даже не злюсь из-за этого.

На самом деле, нам сейчас нужны трое, но Кассиан где-то хандрит, а Броуди — черт знает где. В данный момент я не могу угнаться за своими друзьями и их гребанными эмоциями. Кажется, Кассиан поглощен всем тем дерьмом, что произошло в пятницу вечером в закусочной. Не понимаю, почему он разозлился на Адди на боевом занятии. Она предложила ему свободу от себя, а он отказался. Это какая-то ерунда. И в довершение всего, он решает, что она должна сидеть с нами.

Нам не нужна эта драма. У меня и так хватает забот с Вэлли, без добавления какой-то раздражающей фейри, которой нравится действовать мне на нервы больше, чем Броуди.

Вздыхая, я сжимаю переносицу, пытаясь унять нарастающее внутри меня напряжение, но на данном этапе это бессмысленно.

Воспоминание о виноградных лозах, обвивших мои ботинки, когда она неторопливо уходила, вспыхивает в моей голове, раздражая меня еще больше. Я чувствую, как сжимается моя грудь, а это не то, что мне сейчас нужно. Мне нужно оставаться сосредоточенным.

Блядь.

— Давай просто покончим с этим, — заявляет Крилл, как будто чувствует внутреннее смятение, охватившее меня, и я качаю головой.

— Нам нужен еще один человек.

— Я знаю, но у нас нет никого, кому мы могли бы доверять, так что либо мы идем вдвоем, либо вообще не появляемся. — Его равнодушный тон бесит меня.

— Мы не можем не появиться, — говорю я сквозь зубы, и его глаза расширяются, как будто он уже знал это, а я просто туплю.

— Тогда пошли, — я подхожу ко входной двери и с яростью распахиваю ее, чтобы увидеть Броуди, стоящего по другую сторону с поднятой рукой, готового постучать.

— Привет, ребята, — говорит он, весь такой спокойный и невозмутимый, проходя мимо меня, чтобы дать пять Криллу, который смотрит на него в замешательстве.

— Где, блядь, ты был? — рявкаю я, и мой гнев возрастает, когда он пожимает плечами.

— Где-то поблизости.

— Что это за чертова самодовольная ухмылка у тебя на лице? — Спрашивает Крилл, скрещивая руки на груди, оценивая нашего с ним друга.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — слишком быстро отвечает Броуди, но уголки его рта приподнимаются в усмешке, когда он смотрит куда угодно, только не на нас.

— Еще как понимаешь, — ворчу я, теперь мне не терпится узнать, какого хрена он был так занят, что опоздал, но все, что он делает, это снова пожимает плечами.

— Он трахался. Это очевидно, — заявляет Крилл, заставляя меня замереть, и я оборачиваюсь, чтобы посмотреть на ублюдка.

— Значит ли это, что ты наконец-то покончил с этой несчастной сучкой фейри? — Спрашиваю я, зная о проблемах, с которыми он столкнулся в выходные, безуспешно пытаясь забыть ее.

— Не называй ее так, — огрызается он, поворачиваясь ко мне с яростью в глазах. Похоже, я задел его за живое. Что за хрень?

— Тебе нужно смириться с этим, чувак. Ты ведешь с ней проигрышную битву. Она никогда тебя и близко к себе не подпустит, — ворчу я, раздраженный тем, что мы все еще ведем эту дискуссию, но я не упускаю из виду дерьмовую ухмылку, которая расползается по его лицу, прежде чем он отворачивается, подставляя нам с Криллом спину.

Я бросаю взгляд на Крилла, который кивает в знак молчаливого согласия, а затем смотрю на ублюдка, который нас игнорирует.

Это она.

Он трахнул ее.

Он определенно трахнул ее.

Если ухмылка на его лице не сказала мне об этом, то мои уши слышат бешеный стук его сердца.

Мое нутро сжимается, ноздри раздуваются, а пульс учащается. Я отказываюсь вникать в причину этого, хотя мое подсознание точно знает, ответ.