Ужин с семьёй Ризван (продолжение)
Григорий Петрович поднялся из-за стола и, прочистив горло, бросил жене тихое:
— Пойдём.
Мать Марка казалось до сих пор не могла оправиться от шока. Все ее реакции и движения были несколько заторможены. Женщина не сводила с меня глаз, всё время повторяя:
— Удивительно! Как же такое может быть? Уму не постижимо! Через столько лет… — словно сомнамбула твердила Вера Павловна. И пока муж не взял её за дрожащую ладонь, приводя в чувство, женщина не могла оторвать от меня изумленного взгляда. — Гриша, ты знал? В тот день Кира тоже…
— Да, — глухо ответил Григорий Петрович, утягивая жену из гостиной. — Идём, милая. Идём же.
Лицо Марка превратилось в маску. Холодную. Бесстрастную, как у судьи, маску отстраненности, маску безучастия. Зато его глаза словно два темнеющих омута притягивали, гипнотизировали, требовали немедленных ответов на повисшие в воздухе вопросы. Марк готов был добиться правды любыми методами. И, кажется, он мне не верил.
— Твои родители… — неровно пробормотала, запнувшись в конце предложения.
— Проявили уважение к твоим чувствам.
Вообще-то я хотела сказать, что они оставили нас наедине, но трактовка мужчины попала точно в цель.
— Совсем не похоже на них. — Марк с холодным прищуром склонил голову на бок, продолжая подавлять меня тяжелой властной аурой. — Но если вы заранее договорились — это, конечно, всё объясняет.
Я молчала не потому что в чём-то виновата перед ним. Сама мысль, что мне придётся в такой ситуации доказывать правду, приводила в ступор. Я готова была зареветь от обиды и чувствовала себя самым беспомощным существом на свете.
Марк грубо обхватил мои плечи, притянув ближе к себе. Теперь я слышала, как бьется его сердце. Мощные удары, казалось, готовы были этим стуком пробить твёрдую грудь мужчины и одним ударом уложить на лопатки меня.
— Рассказывай! — приглушенно зарычал Марк.
Я отрицательно покачала головой, не желая переживать тот день вновь.
— Клянусь, расскажешь, Кира. Ты всё мне расскажешь. — Мужчина выпрямил плечи и резко выдал: — Ego te rogo. Dic mihi omnia.
Мои глаза широко распахнулись. Картинки из прошлого бесконтрольным вихрем ворвались в сознание.
Всех детей, находившихся в заложниках тогда, проводили в светлый кабинет, из которого они вышли другими. Точнее они вновь стали собой и их поведение стало обычным, будто ничего не случилось, хотя до этого они плакали. Глядели на горящую школу, цеплялись друг за дружку и ревели, словно в том пожаре сгорели и наши души. Не знаю почему на меня гипноз доктора подействовал криво. В отличие от остальных, я помнила. Не всё, но основную часть точно.
— Timor et tremor. Spes et desperatio. De sene, et morte, — безжалостно произнёс Марк.
Процесс разблокировки памяти оказался весьма болезненным. Сначала закололо где-то в районе затылка, затем боль перешла в височную область. Всё завершилось яркой вспышкой, от которой я начала стремительно оседать на пол. Если бы не крепкие руки, вовремя перехватившие меня за талию, точно бы рухнула без чувств. И в этот момент мой босс поставил точку:
— Dic mihi, puella.
Я невольно вздрогнула, услышав весь набор кодовых слов, позволяющих отворить дверь в чертоги памяти и вернуть меня в тот злополучный день.
Не задумываясь о том, что Марк со всем присущим ему хладнокровием применил гипноз, чтобы добраться до закрытой информации, я с бесконтрольным желанием всё рассказать, распахнула сухие губы.
— Мне было четырнадцать…
Мне было четырнадцать. Я училась на инструментальном отделении детской музыкальной школы последний год. Неоднократно ездила на конкурсы и занимала первые места. Педагоги сулили мне славу пианистки. Я жила мечтой. Не пропускала ни одного профильного занятия. Всегда приходила на урок пораньше, чтобы успеть разыграться, повторить материал. Занятие начиналось в 10:20. В тот день я пришла за час до этого времени. В коридоре школы меня перехватила Алла Альбертовна, сообщив, что сегодня моего учителя не будет. Как объяснила директор школы, по приказу сверху, ей пришлось отправить основной костяк преподавателей на повышение квалификации за счёт бюджетных средств. Такая возможность — редкость и она ею воспользовалась. Сотовых телефонов тогда не было. Никого о срыве уроков не предупредили. Предсказать, что подобная ситуация произойдёт было нельзя. А предугадать дальнейшие события и вовсе невозможно. Алла Альбертовна попросила помочь ей подготовить актовый зал к субботе, к отчётному концерту, раз я теперь свободна. Сказала, что инвентарь есть в подсобке. Но стоило мне оказаться в узком помещении с высоченным шкафом, как в замке входной двери щелкнул замок. Директор ушла, оставив меня одну в коморке, слабо освященный тусклой лампой. Я стучала, звала на помощь, пока не охрипла. Меня никто не слышал. Через какое-то время в здании раздались крики и автоматная очередь. Я замерла, услышав в коридоре шаги. Стала прислушиваться к голосам, говорящим на незнакомом языке, но ничего разобрать не смогла. Обессиленно прислонилась спиной к шкафу, гипнотизируя взглядом дверь. Потом просто отключилась. Может прошло несколько минут, а может часов. Окон в подсобке не было. Точное время назвать я бы не решилась. Но когда в коридоре раздалась тяжелая поступь, я вскочила на ноги, будто до этого вовсе не дремала.
В подсобку вошел мужчина в камуфляже с автоматом наперевес. Он крутил в руках ключ от двери и долго смотрел на меня, потом что-то сказал. Я не поняла что. И тогда он на ломаном русском спросил про мой возраст. Узнав, что мне четырнадцать, присвистнул, заявив, что на его родине таких девушек, как я уже отдают в жены. Его руки были спрятаны в тонкие перчатки. Одной он придерживал автомат, а другую потянул к моей щеке. Я дёрнулась, хлестко ударив его по пальцам и практически в тот же миг получила по лицу. Удар был такой силы, что я, потеряв равновесие, полетела на пол. Глупостью с моей стороны было пытаться смягчить падение выставленной вперед рукой. Упала я неудачно. Влажное запястье соскользнуло по холодной плитке и вывернулось, издав противный хруст. В коридоре снова раздалась автоматная очередь. Незваный визитёр грубо выругался и, включив рацию, позвал какого-то "Ахмеда". В это время из коридора послышался крик. Кричал кто-то из детей. Мужчина выбежал, забыв запереть дверь коморки. Я сквозь пелену слёз увидела вертикальную полоску света, идущую от выхода. Мысль, что мужчина с иссиня-черной бородой вернётся, придала мне ускорения. Сцепив зубы, я встала, прижимая ноющее запястье к груди и медленно пошла к двери.
Мне повезло, что в коридоре никого не оказалось. Незнакомая грубая речь мужчин звучала где-то на лестнице, поэтому я не рискнула побежать на первый этаж к выходу из здания, а скользнула в соседнюю дверь, которая вела в женский туалет.
Открыв деревянную створку, я увидела женщину в чёрном длинном платье, похожим на рясу священнослужителя. Она стояла ко мне спиной, а когда обернулась на шум, я заметила на ней жилет, из нагрудных карманов которого торчали трехцветные проводки.
Смертница! Выходит, нашу школу захватили террористы. Я видела такое только по телевизору и не могла представить, что когда-нибудь сама окажусь на месте заложницы.
Женщина прикрикнула что-то резкое на своём языке. Потом приблизилась и толкнула меня в плечо, чтобы я переместилась к двум девочкам, с побелевшими лицами наблюдавшими за происходящим. Среди них была моя подруга Вика. Она первой схватила меня за ткань кофты и прижала ближе к себе, пока женщина в черной хламиде вызывала кого-то по рации. Вторую девочку звали Маша и она находилась буквально на грани истерики. Когда в туалет ворвались трое вооруженных мужчин, Машу затрясло и она упала на кафель. Из её рта пошла белая пена. Мужчины выскочили в коридор, где продолжился их разговор на повышенных тонах. Женщина в жителе последовала за ними.
— Помоги мне, — попросила Вика, пытаясь перевернуть Машу на левый бок.
