Забыл как надо разжимать кулак? Вот это раздраконили мужика…

Сегодня мне точно кирдык и уже не важно от чьей руки он придёт.

Вечер перестаёт быть томным

Из замка мы сбегали впопыхах. Точнее сказать, торопился Марк, а я мрачно волоклась за ним, не понимая причин такого поведения.

Старший Ризван попытался было перехватить меня, но Марк тараном шёл к выходу, не разжимая крепкого кистевого захвата.

Оказавшись на улице, я на ходу поймала губами первый снег.

Зима в этом году пришла к нам весьма неожиданно. Просто дождливые дни в одночасье сменил пушистый снегопад. Моя душа требовала таких перемен. Я остро чувствовала, что жизнь готовит преподнести мне какой-то приятный сюрприз. Это будет нечто новое, непредвиденное и столь же прекрасное, как этот первый снег. Говорят, если загадать желание в этот день — оно обязательно сбудется. Чего бы мне хотелось? Стереть из памяти последнюю неделю и начать всё с чистого листа? Отчасти, да. Марк мог бы стать тем самым грозным и недосягаемым генеральным директором крупной фирмы, а я маленьким незаметным сотрудником. Возможно мы бы заговорили когда-нибудь на едином языке, на том самом, который уничтожает статусы и отделяет всё живое от неживого и бесчеловечного. Тогда у нас было бы больше времени узнать друг друга и сделать это постепенно. Из нас могла бы получиться эдакая пара приятелей, которых объединяет общее покрытое мраком прошлое. Но если нет, то я бы хотела всё забыть и попытаться стать счастливой. Где-нибудь в другом городе. Снять небольшой уютный домик, рядом с которым обязательно будет городской парк. Я бы завела собаку и каждое утро бегала с ней по ухоженным дорожкам, с удовольствием встречая новый день. И отчего люди не могут сразу получать всё, что хотят? Ну кому от этого сделается хуже? Разве может один человек пострадать от исполнения желаний другого? Вообще-то… ещё как может. В тот день, когда воплотились в реальность порочные желания Марка, худо стало мне. В нашем мире всё взаимосвязано. И если моё желание не сбывается, значит ещё не время. Ну или другие существа не готовы стать частью моего желания.

— Марк!

Обернувшись, я заметила, Григория Петровича, не отстающего от нас ни на шаг.

— Что произошло у вас? — поинтересовался мужчина, ровняясь с сыном.

— В нашей жизни есть вещи, которые не меняются, папа, — бесстрастно ответил Марк.

— Чтобы там не случилось, не обижайся на мать, — устало протянул Ризван старший. — Возможно ты единственный человек, на этом свете, к кому она испытывает привязанность. Ей было тяжело жить со мной все эти годы. Но она старалась ради тебя.

Марк как-то озадаченно хмыкнул, сумрачно взглянув на отца.

— Если человек любит… мужа, сына, зверушку, игрушку, да хоть кого-нибудь… он хочет жить. Его голову не посетит мысль всё закончить. Те, кто хотят конца, на самом деле любят только себя. Они такие же эгоистичные, как моя мать. Им нравится манипулировать, использовать людей в своих целях, играть судьбами и чувствовать свою безграничную власть над теми, кто им предан. Это лишь игра и ничего кроме неё. Возможно, когда-нибудь эта простая истина дойдет до тебя, — разочарованно произнёс он севшим голосом.

Григорий Ризван сокрушённо покачал головой и, остановившись около пассажирской двери автомобиля, галантным жестом открыл для меня дверь. Пока Марк занимал водительское кресло, его отец обратился ко мне:

— Кира, когда тебе понадобится помощь, скажи об этом мне. В жизни всякое случается. И хорошо, если при этом есть тот, кто позаботится о тебе, как о родной дочери. Договорились?

— Хорошо, Григорий Петрович. Я поняла.

Мужчина помог мне занять место в салоне автомобиля, сдержанно кивнул на прощание и отошёл на несколько шагов, уступая Марку место для манёвра.

Я подняла взор на окна особняка, заметив в одном из них женский силуэт. Вера Ризван удовлетворенно наблюдала с балкона второго этажа за нашим бегством. Помахав мне в след холеной ручкой с длинными ногтями, она шустро задернула плотную штору, скрываясь из виду.

Любопытная всё-таки женщина. Не привычный для меня тип людей.

Стоило выехать из лесного лабиринта на городское шоссе, как мне поплохело.

Первым тревожным симптомом стало резкое головокружение. За ним последовала дрожь. Меня бросало то в жар, то в холод. Щеки горели, а руки были ледяные. А ещё вяло тянуло низ живота, куда нестерпимо хотелось положить руку и почему-то надавить, чтобы потом в этом месте всё сладко запульсировало.

— М-м… — промычала я, начиная хныкать от новой волны жара.

— Так и знал, что с этим чёртовым чаем не всё ладно, — пробасил Марк, отвлекаясь от дороги каждый раз, когда я вздрагивала от мурашек.

Не выдержав скрестила ноги, сжав те сильнее и откинула голову назад, хватая ртом наэлектризованный кислород.

Ризван выругался и свернул в тёмный проулок между высотками.

Проехав немного, мы оказались где-то в конце улицы.

Марк выключил свет в машине и только полная луна частично освещала его движения.

Я сцепила зубы, не позволяя стонам оглушительно звучать в тишине салона.

— Иди сюда, — сказал мужчина, обхватив меня за талию и переместив к себе на колени — так я оказалась спиной к его твёрдому телу.

— Ах, Марк… — сбивчиво пробормотала, поелозив попкой по твёрдой выпуклости, грозящей порвать мужские брюки.

В юные годы у меня была хорошенькая кошечка, которая подросла и начала сильно пятить хвост. Помнится, мама отвезла её тогда в клинику. А через несколько лет наша Матильда превратилась в большой шар. Она ела всё, что можно и что нельзя тоже ела. А вот котят от неё я так и не дождалась. Маленькая была. Смысл слова "стерилизация" был для меня тогда не доступен. Но сейчас я чувствовала себя этой самой Матильдой с оттопыренной попой.

— Можно тебя поласкать? — раздался возле уха сиплый голос директора.

— Да. Да! Пожалуйста…

Марк потянулся к бардачку, чтобы достать антисептик, отчего его возбуждённая плоть дёрнулась подо мной, надавив на какую-то особенно чувствительную точку. У меня даже в голове потемнело от острого чувства наслаждения.

— М… Ещё… Прошу тебя… Сделай так ещё, Марк!

— Я сделаю всё, что ты хочешь, маленькая, — проникновенным шёпотом пообещал он, обрабатывая руки.

Как перед операцией, честное слово.

— Раздвинь ножки.

Марк казался таким большим, что мне пришлось широко раздвинуть ноги, чтобы обхватить коленями внешнюю сторону мужских бедер.

Не теряя времени, он задрал вверх жемчужный шелк моего платья и, отодвинув в сторону ткань кружевных трусиков, запустил пальцы во влажные складочки.

Смазки было столько, что она сочилась сквозь пальцы Марка и прозрачными разводами отпечатывалась на черной ткани мужских брюк.

Я захныкала, сильнее оттопыривая попу и налегая спиной на твёрдую грудь директора.

Он творил со мной что-то потрясающе запретное, сладко порочное. Я кончила спустя минуту как только начались ритмичные надавливания на клитор и тут же разревелась от позора за свое поведение.

— Тихо, маленькая моя, — нежно шептали мужские губы. — Я всё понимаю.

— Боже, как стыдно — продолжала всхлипывать, чувствуя приближение следующей волны возбуждения, — Ох! Нет… Марк… Я опять хочу этого…

Потеряв контроль над собственным телом, я начала ритмично тереться о член, пока ещё скрытый тканью мужских брюк.

— Марк… дай… — я просила, умоляла его освободить меня от неконтролируемой похоти, застилающей всё вокруг сплошным туманом разврата, но он продолжал меня мучить.

— Нельзя, — пророкотал босс, продолжая неторопливо массировать клитор.

— Пожалуйста, миленький… Я очень — очень хочу… — подпрыгнула на возбуждённой мужской плоти, тихонько заскулив от обиды.

— Кира… — Ризван дышал, как марафонец, после бега, опаляя меня своим жаром, — здесь нельзя, солнышко моё. Если я в тебя сейчас войду… Ох, бля… Тебя сильнее накроет, Кир. И меня вместе с тобой. Мы отсюда вообще не уедем тогда. Нужно как-то добраться до дома, — Марк прижал меня к себе так, что я вскрикнула. — Домой, Кирюша. Там — всё что захочешь. Обещаю.