Кажется, боец, который вернулся за мной в здание за пару секунд до взрыва, тоже пострадал. А кроме меня и его никто не знал, что в школе остались ещё три человека.

Головная боль утянула меня в состояние сильной пульсации. Не известно сколько времени прошло, потому что когда я открыла глаза, врача рядом не было. Зато возле соседней машины скорой помощи собралась возбужденная толпа. Среди них был и тот седой противный дядька.

Один из бойцов резко обернулся и посмотрел в мою сторону.

В голове снова сильно запульсировало. Я судорожно вздохнула отворачиваясь. Через мгновение надо мной склонился голубоглазый.

— Спасибо тебе, — перевёл взгляд куда-то вверх, потом снова на меня, — Кира.

По моей нахмуренной физиономии он понял, что я нуждаюсь в подробной информации о выживших, а не в благодарностях.

— Живы, — кивнул. — Оба.

— Аа…

— Женщина погибла.

Я кивнула, принимая его ответ. Но кое-что покое мне всё-таки не давало. Мужчина со злющими глазами, что кричал матом на лестнице. Если бы он прошёл тогда мимо, если бы не окликнул своего товарища, который выводил из здания Вику, если бы не заставил его вернуться, я бы оказалась под бетонными завалами. Он сейчас борется за жизнь. А я ничем помочь не могу.

Потянулась здоровой рукой к шее. Нащупала крестик. Попыталась снять через голову, но тут же взвыла от боли.

Голубоглазый сообразив, помог мне снять золотую цепочку.

— Хочешь передать? — задал он верный вопрос.

Моргнула, подтвердив.

— Кому?

— З…ло…м…у.

Парень удивленно вздергивает брови вверх.

— Командиру, что ли?

Откуда мне знать. Я помню только его злые глаза.

— Передам, — ухмыляется боец. — Поправляйся давай.

— М! — мычу, давая понять, что хочу сказать ещё одну важную вещь.

Голубоглазый дергается в сторону и в следующий миг возвращается ко мне с листком, на котором я пишу: "Никому не рассказывай".

В тот момент я просто испугалась. Испугалась, что мужчина с яркими злыми очами решит найти меня, но не для того, чтобы поблагодарить, а чтобы обвинить. Наверное так будет лучше. Пусть никто не знает, о том, что случилось после взрыва. Пусть думают, что голубоглазый решил проверить черный выход и спас их. К нему претензий не будет. Он свой. А девочке, которая якобы сидела весь день в подсобке, а потом спокойно вышла из неё — нет.

— Ты сейчас не права, — сказал он, прежде чем уйти. — Вы всё равно встретитесь.

Над головой раздаётся встревоженное щебетание Вики и других ребят.

— Кира! Как ты?

Голубоглазый уходит.

— Блин… Это дьявольщина какая-то… Тебя ведь с нами не было.

— Да. В актовом её не было! — подтверждает кто-то из ребят.

— Но почему-то ты пострадала.

— Она была с нами! — перебила всех Вика. — Со мной и Машей.

Вот поэтому я попросила того бойца никому ничего не рассказывать. Никто не поверит мне. Вполне могут посчитать помощницей директрисы. Тем более, что она всегда выделяла меня среди других ребят. Вот это я называю — попадос.

— А… Во как! Под самый замес в музыкалку пришла, да, Кир? — продолжают допрос девчонки.

— Отвалите от неё! — шипит подруга.

Новый взрыв раздаётся так неожиданно, что вздрагивают абсолютно все. Некоторые ребята начинают плакать и тесниться друг к дружке, в поисках защиты. Я медленно поворачиваю голову влево, чтобы навсегда попрощаться с детством и мечтой.

Долгое лечение перелома, разработка пальцев и вердикт врачей: пианисткой мне не быть. Если те два бойца не выжили, то я ещё мало получила. Могла же тогда закричать, предупредить о коварной директрисе. Нет. Стояла и тормозила. До сих пор простить себе этого не могу. Если бы мама не развелась с отцом и не увезла меня на другой конец земли, я бы наверное не смогла жить в родном городе. Воспоминания того дня душили. Мне снились кошмары. А ещё мне снился холодный злой взгляд.

Очертания гостиной старинного особняка, принадлежащего семье Ризван, потихоньку проступали в моём сознании. Несколько медленных вдохов и длинный выход. Вот уже показался огонек камеры видеонаблюдения в уголке картины. Тяжелая люстра с множеством хрустальных побрякушек, грозящая упасть на меня. Мужчина, чей мускусный запах взял меня будто в капкан. И эти льдистые злые глаза. Вот он мой спаситель! Мой злодей. Живой. Спустя столько лет мы встретились вновь.

Осторожный поцелуй. Губы мужчины горячие и твёрдые. Поцелуй подразумевался нежный, трепетный, благодарный, но очень быстро из романтично чувственного он стал обжигающе острым, требовательным. Видимо что-то в этом мире не меняется. Например, реакция Марка на меня.

Свобода от груза прошлого волной пробежалась по моему телу, даря ему лёгкость, беззаботность. До тех пор, пока не схлестнулась с другой волной. Жаркой. Бешеной. Неутомимой.

Он меня не отпустит. Не теперь, когда видит в моих глазах желание простить его за зло, причиненное мне в порыве слепой страсти. И если в моем сердце поселяется долгожданный покой и смирением перед судьбой, в сердце мужчины с новой силой разгорается пожар черной страсти. И будто в подтверждение моих слов, босс хрипло обещает:

— Ты моя. Даже смерть не отберет тебя у меня. Никому не отдам. Никому и никогда.

Что посеешь, то и пожнешь

Восемь лет назад…

Высокий мужчина с иссиня-черной бородой уверенно переступил порог приёмной директора ДШИ.

— Всё готово? — с акцентом спросил он Аллу Альбертовну, игнорируя её испуганный вид.

— Да, Надир, — сцепив руки в замок отозвалась женщина, приглашая уважаемого гостя занять место за столом.

Чёрные глаза с характерным прищуром обдали женский силуэт холодом. Намеренно проигнорировав деловое приглашение, мужчина обошел рабочий стол и коршуном навис над Аллой.

— Девок сколько будет?

— Двое, — с сожалением ответила Алла Альбертовна, чем вызвала ярость у собеседника.

— Почему так мало? — хлопнул он кулаком по деревянной поверхности директорского стола. — Договор был на пятерых! Остальные где?

Нервно облизав губы, Алла нехотя призналась:

— Сезон гриппа, Надир. Две девочки ушли на больничный.

— Вытащи их. Придумай что-то.

— Невозможно! Вирусные пневмонии. Без необходимого лечения они не доедут до турецкой границы.

Мужчина недовольно покрутил головой.

— Это двое. Что с последней?

— В хоровой группе была одна, но…

— Что? — бородач окончательно вышел из себя, заскрипев зубами. — Шайтан! Женщина ты ходишь по граю ножа.

— Оглянись, Надир! В школе трёхдневный траур. Одна из учениц покончила с собой, — голубые глаза директора школы наполнились чем-то незнакомым для матерого, искушенного женской игрой, мужчины. Это было похоже на сожаление, но откуда ему было взяться в глазах той, кто, не задумываясь, продал в бордель свои учениц? В это Надир не верил. — Глупость, которую никто не остановил. К сожалению, в этом возрасте они поступают так из-за безответной любви. Жаль. Очень жаль. Эта девочка была мне дорога.

— Дорога, говоришь… — оскалился посетитель. — В таких, как ты, нет жалости.

Алла Альбертовна нахмурилась, скосив взгляд на рукоятку пистолета, выглядывающую из-за пазухи бородача.

— У меня не было выхода.

— Не важно! Часть сделки ты провалила, Алла, — заключил визитёр, поглаживая густую бороду и смотря на женщину свысока, — тем крупно подставив меня. Может отправить в турецкий бордель и твою дочь? Что скажешь? Кажется, возраст у неё подходящий.

— Прости, Надир! Я правда сделала всё, что могла. Девочки высший сорт. Возраст и внешность соответствуют критериям. Они чистые. Без вредных привычек, из полных семей. Воспитанные, умненькие, — скороговоркой выдала директор школы и, испуганно сгорбившись, сжалась в мягком кресле. — Одну я закрою в подсобке на втором этаже утром, другую под лестницей в правом крыле ближе к вашему приходу. Ключ передам Умару.