— А, да, — плечи опускаются. — Еще одна. Конечно.

Он кивает, потирая затылок и морщась.

— Да. Именно это я и сказал.

Ганнер запрыгивает на диван, несколько раз кружится, устраиваясь поудобнее, но я не могу отвести взгляд от Тёрнера, стоящего всего в нескольких футах. Легкая щетина подчеркивает резкий овал лица, и, несмотря на его крепкое телосложение, он выглядит усталым.

Что с тобой случилось?

Хочу спросить. Хочу узнать, всегда ли он был таким. Он говорил о хобби и жизни, так что, возможно, когда-то в его жизни все было иначе. Стараюсь представить его без этого напряжения — без его дикого взгляда. Теряюсь в образе, пока он не прочищает горло, и я понимаю, что загораживаю ему путь.

— Мне нужно в душ.

— Ах, да, прости.

Отхожу в сторону, чтобы он мог пройти.

— Ты голоден?

Он останавливается, и оглядывается на меня.

— Да, но я приготовлю ужин сам. Я твой должник.

Хмурюсь, пока он исчезает в спальне и закрывает дверь. Не понимаю, что за хрень здесь происходит. Качаю головой, убирая волосы с лица. Находиться здесь утомительно, и чем быстрее я отсюда выберусь, тем лучше… Но я знаю, что этого странного человека я не забуду никогда. Сажусь рядом с Ганнером на диван, поглаживая его темную шерсть.

— С ним что-то не так, верно? — вздыхаю. Ганнер тоже издает тяжелый вздох, как будто отвечает мне. Слушаю звук льющейся воды и представляю Тёрнера под струями, смывающего с себя загадку последних двух дней. Сжимаю бедра, реагируя на свои мысли, и закатываю глаза.

Он — плохая, очень плохая идея.

Двадцать минут спустя Тёрнер возвращается, на этот раз в темных джинсах и сером хенли¹¹. Его темные волосы еще влажные, когда он заходит на кухню, мягкий свет подчеркивает капли воды на его теле. Он молчит, возясь с каким-то блюдом, которое ставит в духовку, а я наблюдаю за ним издали.

Борюсь с желанием заговорить, заполнить тишину, и вместо этого жду, — моя неуверенность сильнее потребности начать разговор. Тёрнер, похоже, ставит таймер на духовке, а затем неожиданно присоединяется ко мне в гостиной.

— Вижу, ты справилась, — его глубокий голос звучит хрипло, пока он усаживается в кресло напротив меня. — Не осознавал, сколько времени прошло.

— Да, всё нормально, — слежу за ним настороженно, и сердце подпрыгивает к горлу, когда его глаза задерживаются на моем лице. — Просто начала беспокоиться.

Его взгляд кажется удивленным, брови сдвигаются.

— Почему?

Сжимаю губы.

— Потому что тебя не было почти два дня. Это слишком долго, чтобы обходиться без еды или еще чего-то…

Неожиданно он усмехается.

— Ты врешь.

Сглатываю комок в горле, проводя ладонями по бедрам.

— Не понимаю, о чем ты.

— Почему ты беспокоилась?

— Ты исчез на два дня, — повторяю с оттенком раздражения в голосе. — Весомая причина для беспокойства.

— Из-за того, что я не ел?

— Из-за того, что ты мог быть мертв, — выпаливаю, игнорируя его ухмылку на чертовски красивом лице, которая сводит меня с ума.

Тёрнер наклоняется, упираясь локтями в колени.

— Чтобы убить меня, нужно куда больше, Эмерсин. Поверь.

— Рада это слышать, — бормочу я, чувствуя, как грудь вздымается, вдыхая запах его нового одеколона. Заставляю себя отвести глаза. — Приму это к сведению.

Он приподнимает бровь.

— Интересная вещь, на которую стоит обратить внимание.

— Ты цепляешься к каждому моему слову, — отвечаю ему. — Будто это я пропала на два дня.

Тёрнер пожимает плечами, но его взгляд темнеет, когда он вновь ловит мой.

— Мне нравится, когда ты вся на взводе, Эм.

Мои рот приоткрывается, но я не могу подобрать слов, когда Тёрнер встает, оставляя меня сидеть на диване и следить за тем, как он уходит. Глаза провожают его до самой кухни. Не хочу признавать, что его слова произвели на меня впечатление — или как он повлиял на меня той ночью в спальне, — но когда я меняю положение, чтобы устроиться поудобнее, влажность между ног говорит сама за себя.

Так быстро меня еще никто не возбуждал.

Со мной что-то не так. Он, вероятно, убьет меня, а я всё больше возбуждаюсь и привязываюсь к нему.

Прикусываю губу, когда он прислоняется к стойке, сложив руки на широкой груди. Он замкнутый и сложный, но это не мешает мне отчаянно хотеть узнать о нем больше. Даже не могу объяснить, почему. В нем есть что-то опасное, но и что-то сломленное…

И это притягивает меня больше, чем хочется признавать.

В голове снова всплывают воспоминания о его прикосновениях, что пугает меня так же, как и возбуждает. Тёрнер — ходячий красный флаг, но стоит его взгляду смягчиться, и все сирены умолкают, — и это пугает почти так же сильно, как снежная буря.

Ругаю себя мысленно.

Это просто потому, что я хочу отвлечься… Вот и всё. Должно быть именно так.

Глава 9

Я заставил ее покраснеть, и после двух дней, проведенных между сном и явью, я чувствую себя немного лучше. Она пришла искать меня, и я воспринимаю это, как своего рода, комплимент. Конечно, если бы я переборщил с дозировкой, она бы нашла мой труп, разлагающийся на протяжении сорока восьми часов.

Но никто не искал меня уже много лет. Она пришла за мной через два дня, и не потому, что ей было сложно разжечь огонь или нужна была помощь. Она просто волновалась… обо мне.

И это всё, о чем я могу думать, сидя напротив нее за столом и разделяя паршивый ужин из макарон, и замороженной курицы с пармезаном. Мне не хотелось прилагать усилия, чтобы приготовить что-то получше, но и заставлять ее готовить я тоже не собирался.

— Отстой, знаю, — говорю, когда она подносит вилку с макаронами ко рту.

Она пожимает плечами.

— Бывало и похуже.

— Расскажи. Что самое отвратительное ты когда-либо ела?

Эмерсин улыбается.

— Ну, наверное, тот раз, когда я поела в рыбном ресторане, и рыба оказалась недожаренной.

— Рыбу можно есть сырой, — возражаю я. — Так что, возможно, она и была дерьмовой на вкус, но, по крайней мере, она бы тебя не убила.

Ее красивые зеленые глаза сужаются при виде моей усмешки.

— Если только ее не хранили неправильно.

Что ж, рад, что ты выжила.

Я усмехаюсь, чувствуя легкость в теле после сна. Знаю, что не могу позволить себе расслабиться, но сейчас я в порядке. Никакого сильного желания убить ее в затуманенном яростью состоянии. Голова ясная, и, черт возьми, я сижу за столом с привлекательной женщиной — той, от которой не могу отвести взгляд. Может, дело в том, что нас засыпало снегом или в том, что я давно не был рядом с людьми, но это кажется чем-то бо̀льшим. Она заряжает воздух вокруг меня.

— А что самое ужасное, что ты когда-либо ел? — она кладет вилку рядом с почти опустевшей тарелкой.

— Хм, не знаю, — я ерзаю на стуле. — Наверное, мясной рулет моей мамы.

— Это жестоко, — она смеется, ее легкий и звонкий голос пробирает меня до костей. — Бедная твоя мама.

— Не думаю, что она в состоянии беспокоиться об этом, находясь на шести футов¹² под землей, — хмурюсь, убивая свое хорошее настроение.

Эмерсин замолкает на несколько мгновений, и я снова начинаю себя ненавидеть.

— Сожалею о твоей утрате, — наконец произносит она.

Я игнорирую ее слова, ненавидя эту фразу, но решаю не показывать этого. Она не знает ничего о моей жизни. Провожу вилкой по тарелке.

— А что насчет твоей семьи?

Возможно, если она будет говорить только о себе, мы сможем обойти разговоры обо мне.

— Что насчет них? — она опирается подбородком на руку, ее брови слегка приподнимаются.

Маленький жест, но он притягивает мое внимание. Член напрягается, когда я представляю ее подо мной с этим же выражением лица, когда вхожу в нее.

Сон, похоже, не решил эту проблему.

— Тёрнер?

— Прости, — бормочу я. — Эм, я просто хотел, чтобы ты рассказала о своей семье. Не знаю…

Опускаю глаза на еду в тарелке, вид которой тут же помогает справиться с возбуждением.