— Какого черта ты тут делаешь? — взрывается он, и его голос заставляет меня съежиться. Поднимаю руки в знак капитуляции, замечая, что его глаза направлены не на меня, а на фотографии на полках.

— Тёрнер, прости… Я просто хотела посмотреть в окно…

— Убирайся.

Он поднимает винтовку, нацеливая ее в центр моей груди. Его глаза темные. Пустые. Сосредоточенные только на моей груди.

— Убирайся.

— Ладно, — слова застревают в горле, сердце грохочет в ушах. Но я не могу уйти. Он блокирует дверь. — Мне просто… нужно пройти…

Он не двигается, и, собравшись с духом, я встречаю его взгляд… Но он такой… мертвый внутри.

— Тёрнер…

Мой голос затихает.

— Прости.

Но кажется, он не слышит меня, даже когда делает шаг ко мне. Ствол его винтовки всего в нескольких футах от меня, и я чувствую, как в уголках глаз собираются слезы. Пятясь назад, я уклоняюсь вправо, пытаясь уйти из-под прицела.

И тогда он стреляет.

Крик срывается с моих губ, и я бросаюсь к двери, когда раздается второй выстрел. Паника охватывает меня, когда я слышу, как затвор снова перезаряжается где-то позади.

— Убирайся! — кричит Тёрнер.

Его голос звучит так, словно он пытается перекричать шумный концерт, но выстрелы продолжают звучать, сотрясая стены хижины. Спотыкаясь на лестнице, я почти врезаюсь в Ганнера, который бежит на крик Тёрнера, раздающийся у меня за спиной.

Добежав до кухни, я слышу, как на фоне хаоса всё еще играет бодрая поп-музыка. Гулкие шаги Тёрнера раздаются на лестнице, и он продолжает кричать одно и то же слово снова и снова. Я не понимаю. Но я слышу звук еще двух выстрелов со стороны лестницы.

Блядь, он собирается меня убить.

Хватаю куртку и мчусь к входной двери, распахивая ее и выскакивая на ледяной воздух. Ветер такой резкий, я проваливаюсь в глубокий снег по колено, крича от досады, слыша выстрелы за спиной. Ганнер начинает лаять, и я думаю только о том, чтобы добраться до своего пикапа.

Может быть, я смогу выкопать его и спрятаться.

Не слишком ли это очевидно?

Замечаю сарай в противоположном направлении, и часть меня думает побежать туда, но понимаю, что Тёрнер все равно в выгодном положении. Он же бывший спецназовец, черт побери. В лучшем случае, я могу пробежать милю за десять минут, и я всего пару раз в год хожу на охоту за компанию, что больше похоже на сидение в засаде. Я ему ни хрена не соперник.

Эта мысль отрезвляет — почти так же, как танцы с ним на кухне всего час назад. Двигаюсь вперед, пытаясь вспомнить, где начинается подъездная дорога. Ветер воет, и я не могу понять, это снова выстрелы или шум у меня в голове. Добравшись до опушки леса, останавливаюсь и натягиваю куртку.

Оглядываюсь на дом, ожидая увидеть Тёрнера на крыльце, как в первый день. Но его там нет. Зубы стучат, когда я натягиваю капюшон, а ноги горят от мокрых джинсов. Сжимаю веки, чтобы собраться с мыслями. Тишина. Ни звука в лесу, и я не знаю, хорошо это или плохо. Затягиваю капюшон потуже и начинаю углубляться в лес, когда лай Ганнера заставляет меня вздрогнуть.

Пожалуйста, не веди его ко мне.

Слезы катятся по щекам, пока я пробираюсь в темноте. Раздается еще один выстрел, на этот раз звучащий уже дальше. Дышу немного легче, но не замедляю шаг. Когда Тёрнер говорил, что снова начнется снег? Завтра?

Губы обжигает мороз, напоминая о поцелуе, в котором я утонула — с мужчиной, который теперь пытается меня убить. Под курткой дрожу, глаза устают, пока пытаюсь ориентироваться в незнакомой местности. Я не привыкла к такому снегу. Отпускаю мысли, чтобы отвлечься.

Пошел ты на хуй, Адам. Это по твоей вине я здесь.

Мог бы просто расстаться со мной, когда понял, что наши отношения обречены.

Смахиваю слезы. У меня нет права жалеть об этом. Я же только что целовалась с другим, не думая о своем бывшем недавно парне. Можно оправдать себя тем, что я позволила Тёрнеру поцеловать меня из-за желания отвлечься от Адама, но с того момента, как Тёрнер начал открываться, я не могу вспомнить былых чувств к Адаму.

Всё между нами давно уже было кончено.

Сжимаю губы, раздраженная своей неспособностью сдерживать чувства, когда кто-то начинает отдаляться от меня. Легче разбить себе сердце самой, и это то, что я сделала с Адамом. Год назад он не смог ответить на мои вопросы о нашем будущем.

И вот тогда я начала отпускать его, прямо там, в тот самый момент.

Как только что-то идет не так, я мысленно отдаляюсь от человека, даже если физически остаюсь рядом. Морщусь от этой мысли — и от звука знакомого голоса. Сердце замирает, когда я вижу маленькую поляну и фары, прорезающие мрак ночи.

Адам.

Глава 11

Что, мать вашу, происходит?

С дрожащими руками я спускаюсь на первый этаж, в ушах звенит, пока Ганнер прыгает на меня, возвращая хоть немного здравого смысла в мое сознание. Гнев без видимой причины пылает в моих жилах. Я в ярости. Почему я так зол? Когда я успел зайти внутрь? Замираю, судорожно вдыхая, оглядываясь на распахнутую входную дверь — и ружье в своей руке.

Откуда угроза? Разве я не был снаружи?

Стоп.

Где Эмерсин?

— О нет, — бормочу я, руки дрожат, когда в голове мелькает ее образ, стоящей в комнате моего старшего брата — той, в которую я не захожу. — Нет, нет, нет, — мой взгляд снова падает на дверь.

Удалось ли Эмерсин сбежать?

Ганнер лает так громко, что это заглушает все мои мысли.

— Что?! — восклицаю я, глядя на него. — Что мне делать? — но он не перестает прыгать на меня, лаять без конца и носиться к двери, потом обратно ко мне. Я качаю головой, раздраженно. Но после нескольких попыток сдаюсь, зная, что мне придется встретиться с последствиями своих действий.

Она, возможно, еще жива. Может быть. Лучше бы нет. Теперь придется объясняться.

Она не знает, что сделала, но она всё испортила. Эта комната полна воспоминаний о том, что меня сломало. Всё началось со смерти младшего брата на службе, затем родители погибли в автокатастрофе, а потом… Томас. Блядь. Сглатываю подкатывающий ком, пока пробираюсь сквозь снег, готовый принять эту проклятую ситуацию. Ненавижу напоминания о том, что когда-то похоронил всех членов своей семьи.

Но только один из них погиб от моей руки.

И Ганнер — всё, что от него осталось.

— Ох, ебать, — стону я, замечая луч фонаря в сгущающейся ночи. Я не успел далеко уйти в поисках, когда увидел, что в комнате Томми зажегся свет.

Лай Ганнера становится всё более тревожным, и я даю команду на поиск. Он колеблется, но повинуется, как всегда.

Кто же, мать его, тут еще?

Двигаюсь бесшумно, давая Ганнеру пространство для работы и сосредотачиваясь на задаче, вместо того чтобы вспоминать свое недавнее помутнение. Мой пес замолкает, продираясь сквозь глубокий снег по грудь.

Я найду тебя, Эм. И тогда всё исправлю.

Пробираюсь сквозь снег, следуя за собакой, но с каждой минутой беспокоюсь всё сильнее о третьем человеке, находящемся в этом снегу. Лучи фонаря погасли, значит, кто-то прячется в темноте.

Может, поисково-спасательная служба?

Не уверен, что они начали бы искать ее прямо с утра. Думаю о том, как она бежала по холоду, в ужасе. Меня выворачивает от раскаяния и от мысли, что придется ей признаться, что я ничего не помню.

Почему я такой? Хочу закричать от злости. Почему?

Вдруг останавливаюсь, застывая в снегу. Может, мне стоит позволить этому случиться. Кто бы ни был там, он, вероятно, лучше меня.

Но… а если нет?

Эта мысль заставляет меня двигаться вперед. Всё, что я хочу, это усадить ее у камина и сказать, что сожалею о том, что я сделал — но, скорее всего, это повторится снова.

Блядь, как же я себя ненавижу сейчас. Она не знала.

Она не знала, что нельзя входить в ту комнату.

Это моя вина.

Под моими ботинками тихо хрустит снег, и вдруг я замечаю фары джипа, припаркованного за воротами. Стискиваю зубы и поднимаю ружье. Ничего не могу с собой поделать. Наведя прицел на фару, я стреляю, разбивая ее в дребезги. Тоже самое делаю со второй фарой и противотуманными огнями.