Мне действительно всё равно.

Мои шаги эхом раздаются в полутемном помещении, пока я добираюсь до коробок и контейнеров, на которых что-то написано — всё это вещи Тёрнера. Я оглядываюсь по сторонам, щурясь в темноте, и встречаю его пристальный взгляд.

И дуло пистолета.

— Уходи отсюда, Эм, — говорит он монотонным голосом. — Я откопал твой грузовик. Дороги расчистили прошлой ночью. Забери Ганнера. Не заставляй меня применять силу.

Я делаю шаг к нему, он сидит в старом, запыленном кресле.

— Не делай этого, Тёрнер.

Он качает головой, взводя курок.

— Ты думаешь, что знаешь меня, но понятия не имеешь, что я сделал.

— Ты убил своего брата, — бросаю я догадку. — И, полагаю, Адам — не номер два.

Его глаза вспыхивают раздражением.

— Нет. Он — номер девять. Еще семь человек пересекли эту землю, и я сделал то, что сделал.

Я киваю, удивляясь своему спокойствию. Делаю еще один шаг, и его рука начинает дрожать, палец лежит на спусковом крючке.

— Если ты выстрелишь в меня, будешь жалеть.

— Ты права, — говорит он ровным голосом. — Но через несколько мгновений я всё равно буду гореть в Аду.

— Не оставляй Ганнера одного, — молю я, и вижу боль в его глазах. — Мы можем всё исправить… Ты не безнадежен, Тёрнер.

— Да, я безнадежен, — огрызается он, его глаза сверлят мои. — Томми сказал мне, прежде чем умереть, что я должен найти способ умиротворить монстра в себе, — и я нашел его, убивая тех, кто сюда приходил. А теперь я думаю, что он не это имел в виду. Но сейчас слишком поздно что-то менять.

— Циклы можно разорвать, — говорю я, подходя ближе, пока Ганнер отступает и садится. Я протягиваю руку и быстрым движением вырываю пистолет из его рук. Он не сопротивляется и не мешает мне оседлать его.

— Что ты делаешь, Эм? — стонет он. — Я наконец-то собирался сделать то, что должен, а ты вынуждаешь меня быть жестоким.

Я прижимаю дуло пистолета к его виску, сердце стучит так громко, что отдается в ушах.

— Расскажи мне. Я хочу знать всё.

Он встречает мой взгляд.

— Лучше бы ты просто спустила курок.

Глава 21

В ее глазах гнев. Я знаю, что она считает меня слабаком, но это не так. Если бы я был слаб, я бы поддался желанию убить ее и похоронил бы ее тело рядом с могилой брата. Благодаря ей, я наконец-то достаточно силен, чтобы сделать то, что следовало сделать давным-давно. Иногда лучше избавить раненое животное от страданий, чем позволить ему жить с увечьем.

— Я спущу курок, — говорит Эм, ее голос спокоен и собран. — А потом возьму Ганнера и уйду из этого Ада, в котором была заперта несколько недель. Не волнуйся.

Моя грудь наполняется чувством гордости.

— Хорошая девочка.

Слеза скатывается по ее щеке, нижняя губа дрожит.

— Но сначала я хочу, чтобы ты рассказал мне всё, — ее голос напряжен, она сильнее прижимает пистолет к моему виску, выполняя работу, которую я сам собирался сделать — но я не позволю ей быть той, кто спустит курок.

Но я позволю ей почувствовать, что в данный момент всё под контролем.

— С чего ты хочешь, чтобы я начал? — спрашиваю я, странное спокойствие поселилось в моем теле.

— Что случилось с твоим братом?

Я испускаю долгий, тяжелый вздох.

— Я убил его.

— Как? — требует она, ее глаза вспыхивают гневом. — Как ты его убил?

— Я застрелил его из своей винтовки. Что-то было не так со мной, — начинаю я, и правда льется легче, чем я ожидал: — У меня появилось странное ощущение, как будто я снова на войне, но никаких воспоминаний не было. Всё просто погрузилось во тьму.

Она кивает.

— Он мог понять, что что-то не так, и Ганнер ведь помогает тебе.

Я улыбаюсь ей, и мои глаза наполняются слезами.

— Он чертовски хорошая собака и единственная причина, по которой я всё еще здесь — но это было до того, как ты появилась. Ты можешь взять его и дать ему хорошую жизнь.

— Он пропадет без тебя.

— У него будет меньше стресса, — усмехаюсь я, вытирая первую слезу за десятилетия.

Губы Эм дрожат, но она держится.

— Продолжай. Что произошло?

Я выдыхаю.

— Я… я вышел на улицу. Он пошел со мной — и Ганнер тоже. Мне нужен был воздух. Или что-то еще? — я замолкаю, качая головой. — Я чувствовал себя странно. У меня не было оружия с собой тогда. Он что-то сказал мне? Он сказал, что мне нужна помощь, и что он отведет меня к врачу. Я спорил с ним, убеждая его, что со мной всё в порядке, но потом он сказал, что у меня мертвый, отстраненный взгляд. Я сам его видел, в зеркале. Это пугало меня, Эм.

— А потом?

— А потом всё погрузилось во тьму. Я не знаю, что произошло…

Я не могу смотреть ей в глаза, когда заканчиваю, рассказывая о винтовке, умирающем брате и том, как я похоронил его там, где он просил.

— Я хотел вызвать полицию и сдаться. Я знал, что меня отправят в психиатрическую клинику. Они хотели сделать это, когда у меня случился первый… эпизод.

Она кивает.

— В продуктовом магазине.

Мои глаза расширяются от удивления.

— Откуда ты знаешь?

— Из дневника. Твои родители попали в автокатастрофу пока ехали, чтобы забрать тебя, и твой брат поехал к ним, оставив тебя.

— Он поступил правильно, — говорю я, игнорируя взрыв горя в груди. — Думаю, технически я убил троих из четырех моих умерших членов семьи, — я прикусываю внутреннюю сторону щеки.

— Нет, — возражает она, качая головой и опускаясь глубже ко мне на колени, и я чувствую тепло ее тела. — Нет, ты этого не делал. Всё не так. Если ребенок ждет, когда мама заберет его из школы, а она умирает по дороге, это не вина ребенка.

— Ребенок, вероятно, не играет в войнушку в туалете.

— Это всё еще не значит, что это твоя вина.

— Хорошо, но остальные — да.

Эмерсин кивает.

— Да, так и есть. Почему бы тебе не рассказать, что ты сделал?

Не в силах встретить ее взгляд, я объясняю, как впервые поймал охотника, который незаконно проник на мою территорию, он попытался выстрелить, но я был быстрее — а потом каждый раз, когда кто-то еще попадался мне, я стрелял первым и не задавал вопросов. Я всех их похоронил, но не ставил крестов.

— Очень интересно, — замечает она, на ее лице читается замешательство. — Хотя, полагаю, можно сказать, что они были неправы, раз вторглись на частную собственность.

— Возможно. Только когда появилась ты, я… — мой голос затихает, я собираюсь с мыслями. — Я снова что-то почувствовал. Теперь ты знаешь, кто я.

— И кто же ты на самом деле? — она шепчет свой вопрос, пальцы свободной руки скользят по моей влажной щеке.

— Психопат, — отвечаю я, чувствуя, как внутри всё сжимается. — Вот кто я.

Эмерсин замолкает, тихо всхлипывая, свежие слезы текут по ее щекам. Я рассматриваю ее: волосы всё еще влажные, ниспадают на плечи, глаза покраснели от слез, а на шее — моя цепочка. Она напрягается, когда я протягиваю руку и вытягиваю маленькое сердечко из-под ее свитера.

— Полагаю, ты нашла это, — я провожу пальцем по букве «Э». — Довольно по-детски.

Ее рука накрывает мою, мягко касаясь, в то время как дуло пистолета до сих пор упирается в мой висок. Может быть, она действительно контролирует ситуацию, потому что я никогда так сильно не хотел быть хорошим человеком — и я бы сделал абсолютно всё, что эта женщина сказала бы мне.

— Это лучший рождественский подарок за многие годы, — говорит она, глядя мне в глаза. — Я думаю, это прекрасно.

— Я всегда хотел найти девушку, которая носила бы мою цепочку, — еще один кусочек прошлого вырывается из моих уст. — Это глупо? — я смотрю на нее. — Я хотел всего этого — белый заборчик, жену и детей. Можешь представить меня, чертового психа, с детьми? Гарантировано, что они тоже выросли бы проблемными и сломленными.

Она улыбается, сжимая мою руку.

— Какая прекрасная жизнь могла бы у тебя быть.

— Да, я знаю, — смеюсь я. — Разве это не безумие? Я думал, что когда-то был героем, Эм. Думал, что я Супермен, который приходит спасать мир каждый раз, когда отправлялся на задание. К тому времени, как вернулся домой, я уже превращался в злодея — и тогда понял, что всегда был злодеем в чьей-то истории. Я не мог найти покоя, если не причинял насилия.