— Спокойной ночи, Эм.

Я лежу в тишине еще несколько мгновений, затем поддаюсь импульсу и тянусь к нему, позволяя той маленькой части себя, которая хочет его, взять верх. Он замирает, когда я прижимаюсь к нему, устраиваясь рядом. Тёрнер обнимает меня, притягивая ближе и крепко прижимая к себе.

— Я тебя не ненавижу, — шепчу я, позволяя теплу его тела и ритму его сердца убаюкать меня.

Рано утром я чувствую, как он покидает кровать, и перекатываюсь на то место, где он спал, впитывая остатки тепла, пока оно не исчезает полностью. Полежав еще немного, я скидываю с себя одеяло цвета мха, смирившись с тем, что уснуть больше не получится.

Я надеваю светло-голубые джинсы и черную толстовку, чищу зубы и поправляю небрежный пучок. До Рождества осталось два дня, но это не ощущается чем-то особенным — и не должно. В груди сжимается чувство вины, когда я думаю об Аароне и Кэти, которые еще не знают, что Адама больше нет. Не говоря уже о моей семье, которая, вероятно, сходит с ума от волнения. Мой желудок сжимается, и я внезапно наклоняюсь над унитазом, выплескивая жалкие остатки того, что съела за последние несколько дней.

— Черт, ты в порядке? — я чувствую руку между лопаток, пока меня снова рвет, и боль между ног усиливается, когда я напрягаю мышцы, чтобы удержаться на ногах. — Что случилось?

Я качаю головой и выпрямляясь, встречая взгляд Тёрнера.

— Всё нормально, — говорю я, вытирая слезы и хватаясь за туалетную бумагу, чтобы промокнуть уголки рта.

— Перестань лгать, — резко говорит он, пока я смываю воду в унитазе. — Это уже начинает надоедать. Вчера ты, будто играла в озабоченную эмпатку, а теперь стоишь здесь и блюешь? И ты всё еще не говоришь со мной так, как раньше, — раздраженно продолжает он, включая воду и подавая мне стакан, чтобы я прополоскала рот.

— А чего ты ожидал? — огрызаюсь я, отбросив осторожность. — Ты, блядь, убил человека прямо на моих глазах — и у него есть ебанная семья, люди, которые его любят. В этом году они получат мертвого брата и сына на Рождество. А хуже всего, что… — я делаю паузу, чувствуя, как голос срывается. — Он просто исчезнет, Тёрнер, и тебе наплевать. Не говоря уже о том, что моя семья, вероятно, сходит с ума от беспокойства обо мне.

Его мускулы напрягаются под серой кофтой.

— Да, ты права, и они все могут присоединятся к остальному миру, который тоже не знает ответов.

— Почему? — вскидываю руки. — Зачем добавлять к этому еще больше дерьма? Разве мир и так недостаточно испорчен? Ты мог его просто отпустить. Мог сказать ему уйти.

— Он был подонком, — резко отвечает Тёрнер. — Он заслужил это, и он пытался навредить моей собаке. Ты не понимаешь, как много он для меня значит.

— Возможно, — признаю я, встречая его взгляд. — Но оставь это природе. Это не твое дело решать, кто виновен и кто нет.

— Нет, — рычит он, внезапно наполняясь злостью. — Я буду судьей и присяжными в своем доме, на своей гребанной земле. Он решил вторгнуться, прийти сюда и попытаться отнять то, что принадлежит мне. Ты, — он хватает меня за подбородок и притягивает к себе, — моя.

— Как бы не так, — усмехаюсь я, не отводя взгляда. — Ты не единственный, кто умеет стрелять в этом доме.

Злобная улыбка растягивается на его лице, когда он прижимает меня к стойке в ванной, его эрекция вдавливается мне в живот.

— Ты умеешь заводить, Эм. Следи за своим языком, пока я не показал, кто здесь главный, — меня раздражает то, как мое тело реагирует на него, оспаривая голос разума. Моя грудь тяжело вздымается, когда его нос скользит по моему. — Почему ты позволила мне трахнуть тебя, Эм? Если ты думаешь, что я такой мерзавец?

Я открываю рот, чтобы ответить, но он не дает мне шанса.

— Ты можешь сказать, что это инстинкт самосохранения, но мы оба знаем, что ты ждала этого с нетерпением, и была совсем мокрой для меня, — его губы слегка касаются моей кожи, пока он говорит у моего уха. — Возможно, я не единственный здесь человек, у которого в груди бьется угольно-черное сердце, потому что, хочешь ты этого или нет, ты и сейчас готова трахнуть меня еще раз. И, возможно, тот факт, что я больной ублюдок, только заводит тебя еще больше.

— Пошел на хуй, — выдыхаю я, чувствуя, как мои трусики становятся влажными, доказывая его правоту.

Он глубоко вдыхает, и его выдох обжигает мою кожу.

— Ты бы очень хотела, Эмерсин. Но у меня есть дела. Так что будь хорошей девочкой и не пытайся развязать со мной войну. Я всегда побеждаю, — он отпускает меня и разворачивается, оставляя меня с гулом в ушах и бешено колотящимся сердцем.

— Тёрнер, — хватаю его за руку, притягивая к себе, задыхаясь. — Ты не можешь выиграть.

Его челюсть напрягается, глаза темнеют.

— И почему это, Эм?

Я провожу кончиками пальцев по его щеке, сглатывая ком в горле.

— Потому что я уже на твоей стороне, даже если сама этого не хочу.

Тёрнер отводит взгляд, и качает головой, прежде чем выйти из ванной, оставив меня стоять в оцепенении. Я только что призналась в правде, с которой боролась с самого начала…

И он не сказал ни слова в ответ.

Глава 17

Она говорила серьезно.

Среди всего того токсичного дерьма, что происходило между нами, я чувствую, что ее слова были искренними. Возможно, вначале у нее были скрытые мотивы. Скорее всего, даже когда она трахала меня, у нее были на то свои причины. Но вот это? Это было настоящим…

И теперь она заслуживает правды.

Может быть, я найду способ ее спасти.

Кусаю губу, натягивая утепленные штаны и парку, пока Ганнер скачет вокруг меня. Я не хочу ее убивать. Это было ясно с самого начала. Возможно, она действительно сможет быть здесь со мной — возможно, даже полюбит меня. Может, и для нас есть какой-то извращенный счастливый конец…

Если только я смогу контролировать себя.

Именно об этом я думаю, направляясь в мастерскую, раздумывая о Рождестве. Смогу ли я завоевать ее без остатка? Я бросаю взгляд на стопку кедровых блоков в углу и набор своих резных ножей. Раньше я делал поделки, чтобы убить время. Я сажусь за верстак, беру небольшой кусок дерева и начинаю творить. Мой разум очищается, и я теряюсь в процессе.

Спустя несколько часов я смотрю на готовый кулон в форме сердечка. Это не так уж много, но мне нечего ей больше предложить. У меня полно денег от наследства, но я их ни на что не трачу. Это совсем не похоже на то, что ее прежний шикарный парень мог бы ей подарить.

Я кладу кулон на верстак, но в этот момент слышу звук удара металла о дерево, отголоски разлетаются по двору в полдень. Я подскакиваю, засовываю кулон в карман куртки и выбегаю из сарая.

Щурясь на поляну за домом, я замечаю Ганнера, который машет хвостом и наблюдает за Эм, размахивающей топором и рубящей небольшое деревце.

Что, блядь, она делает? Это ужасный материал для растопки, и у меня уже достаточно дров на несколько месяцев вперед.

Иду к ней, радуясь, что расчистил снег с помощью трактора — за исключением ее пикапа. Он всё еще частично завален снегом, и я, вероятно, должен был бы его откопать, но это последний пункт в списке моих дел. Она не просила об этом, а я не могу позволить ей уехать.

Не знаю, смогу ли когда-нибудь ее отпустить.

Плечи Эм опускаются в знак поражения, когда она смотрит на маленькую, около шести футов¹⁵, сосну. Она устало смотрит на меня, когда я подхожу ближе.

— Я не хочу твоей помощи.

— Не трать эту деревяшку на растопку, — говорю я, усмехаясь. — Пусть растет.

Она хмурится.

— Это не для растопки. Это рождественская елка. Я просто подумала… не знаю, — Эм роняет топор в снег, ее щеки заливаются еще более глубоким румянцем. — Я даже не знаю, как обращаться с настоящей елкой.

— Дай сюда, — поднимаю топор. Если она хочет это чертово пожароопасное дерево в доме, я ей помогу. Я делаю два удара, и тоненькое деревце падает. Она смотрит на меня с широко распахнутыми глазами, пока я протягиваю топор обратно. — Только не пытайся им на меня замахнуться, и я найду всё, чтобы установить елку внутри.