У нас за всё время на губе побывало девять гвардейцев. Два из них сидели там за самоволки. Это были совсем молодые ребята только что призванные на службу. Расставание со своими дамами сердца даже на несколько дней для них были невыносимы и пришлось лечить этот нетерпеж гауптвахтой.

Шестеро были говоруны и умники, обсуждающие приказы командиров. И один был случай совершенно вопиющий по моему мнению. Один из гвардейцев поругался со своей женой и напился в хлам. Сделал он это на службе.

Сутками на гауптвахте дело не ограничилось. Пан Казимир сразу же пустил в ход свои пудовые кулаки, да еще и лично погонял глупую бабу.

Самое интересное, что его действия вызвали всеобщее одобрение и гвардейская половина через какое-то время поклонилась ему в ноги за науку. Но Ерофей был в ярости и готов сам был навещать своему офицеру, но сдержался.

Казимир в итоге десять дней просидел на хлебе и воде под арестом в штабе, а на губе появилась офицерская камера.

Через какое-то время с подачи Ольчея на губу стали сажать и гражданских. У нас это почти всё были гуляки. Таких было мало, но к сожалению из песни слов не выкинешь.

А вот Ольчей своих этим способом лечим достаточно широко. Оюн Дажы быстро оценил этот метод и тоже стал его практиковать.

Вот на эту гауптвахту Лонгин и доставил арестованных: русского лжестаровера и трех китайцев.

Денис не ошибся. Засланного казачка он раньше встречал. Гадкий, беспринципный человечишко. В своё время принявший активное участие в разграблении оставленного имущества Леонтия Тимофеевича. Его в конечном итоге признали всё, кто пришел к нам с моим тестем.

На допросе он рассказал, что два продажных иркутских купца были наняты китайцами для организации захвата нашего оружия. Для этого один из самых верных сообщников под маркой старовера проник к нам. Остальные четверо из той группы были как говорится ни приделах.

Эти же купцы в своё время организовали и большое жизненное приключение своему конкуренту. Об этом негодяй признался так сказать попутно.

Китайцев-предателей самостоятельно вычислил Илья Михайлов. Когда ему доложили, что двое китайцев с северного берега Хяргас-Нура внезапно отправили свои семьи в Китай, он насторожился, приказал их тут же арестовать и допросить.

Китайцы раскололись тут же и сдали своего сообщника из Улангола, которого Илья уже брал вместе с Лонгином. У него кстати семьи не было.

Закончив допрос, я поплелся в наш штаб в Туране. Я именно плелся, а не шел. На душе была какая-то пустота. Лонгин и шел сзади и похоже у него состояние тоже не самое лучшее.

В штабе меня ждали Ерофей с со своей Софьей, Степан гордеевич, Шишкин, Леонтий Тимофеевич и все, пришедшие с ним. В помещении стоит чуть ли не звенящая тишина.

Никто, даже Ерофей с Лонгином, не поднимают глаза. Все понимают, что сейчас надо решать судьбу этих людей, которых по всему надо приговаривать к смерти. И тут Машенька подняла опущенную голову и посмотрела прямо мне в глаза.

«Родненький ты мой. Решать тебе, но я всегда с тобой», — в голове явственно твердо и участливо прозвучал голос жены.

Я оглядел присутствующих и отчеканил.

— Властью данной мне вами и подтвержденной Государыней Императрицей я, Григорий Иванович Крылов, Светлейший Князь Усинский, приговариваю изменников, обманувших всех нас, растоптавших наше доверие и вступивших в преступный сговор с врагами к смертной казни — расстрелу.

Я достал из своей командирской сумки написанный сразу же после последнего допроса текст приговора, взял перо, подписал его и протянул Степан. Тот молча прочитал текст, достал наше главную гербовую печать, аккуратно поставил на ней оттиск и вернул мне.

— Приговор привести в исполнение публично сегодня же здесь в Туране, — я продолжил говорить, протянув утвержденный текст приговора Лонгину. Подразумевая этим, что он будет техническим организатором приведения приговора в исполнение. — В войсках, на военных предприятиях и среди китайцев провести разъяснительные беседы. Отпечатать и во всех наших поселениях вывесить листовки с изложением сути дела. Проинформировать о случившемся Ольчея. И последнее, кто не согласен с моим решением?

Молчание знак согласия. Но неожиданно для меня заговорил Лонгин.

— Я согласен с вашим решением, Григорий Иванович. У меня вопрос. Со мной приехало пять китайцев, двое с Хяргас-Нура. Они заявили, что изменники заслуживают смерти и готовы казнить их. Пусть китайцев расстреливают они, а нашего я лично сам. Он нам много горя причинил.

Последней точкой в этом деле были два письма. Одно ушло в Минусинск, другое в Иркутск.

Торговля c нами приносила большие барыши. Наши товары в конечном итоге продавались с большими накрутками уже в Иркутске и Красноярске. А в Европейской России, Пекине или Европе стоили бешеных денег.

Поэтому я потребовал от властей Иркутска провести следствие и наказать виновных. Их я смело назвал изменниками. Что было абсолютной правдой, так как несмотря на уверения Петра Сергеевича, возможность внезапного массового копирования нашего оружия противниками России существовала.

А в письме окружному начальнику я вообще немного передернул, написав, что рассматривал возможность продажи небольших партий наших ружей властям округа. Но после этого ЧП передумал.

Наша агентура в Минусинске Красноярске и Питере не раз докладывала об интересе к нашему оружию. А здесь вдруг такая заковыка случилась. Так что разборка полетов в Иркутске должна быть на самом высоком уровне.

Попытка диверсии против нас дала совершенно неожиданный результат. Резко ускорились все работы по строительству дирижаблей и Арсенала. А в мастерской Лаврентия вообще совершили трудовой подвиг и первому марта он с гордостью доложил, что теперь они могут каждый месяц делать по три новых многозарядных винтовки а-ля Мосин.

Всё это Лаврентий успел мне сообщить когда я в полдень первого марта приехал на завод с Лонгином и Ерофеем, где нас ждали Петр Сергеевич, Яков и Игнат. Степан и Леонтий Тимофеевич немного отстали в дороге и должны поехать с минуты на минуту.

За последнее время как-то само собой сложилось, что все наши животрепещущие вопросы решались группой именно этих товарищей. Я полностью момредоточился на строительстве дирижаблей и Леонтий Тимофеевич стал у нас везде, где можно вторым лицом. Что кстати очень даже пошло на пользу, жалоб на него не было, а многие дела стали делаться быстрее и главное эффективнее.

Мой тесть как говорится слово знал, да и за наши общие дела болел всей душой. Машенька однажды обсуждая какое-то его спорное решение назвала отца эффективным менеджером.

Услышав это выражение, я как говорится выпал в совершеннейший осадок. Но она со смехом напомнила мне, что я когда-то употребил это выражение и объяснил его значение. Других аргументов у супруги кстати не было и я был вынужден с ней согласиться.

Я решил воспользоваться задержкой в дороге Степана и тестя и сначала заскочить на минутку к Лаврентию. В том, что он приготовил приятный сюрприз у меня сомнений не было.

И действительно в оружейной пирамиде мастерской стояли целых пять новеньких винтовок и лежало десять обойм на шесть патронов.

Я хорошо в своё время знал легендарную мосинскую винтовку, много раз стрелял из неё и сразу же увидел отличия а изделиях Лаврентия.

Первое, что бросилось в глаза, был укороченный ствол и отсутствие примкнутого штыка, который конечно наличествовал. Но он был отдельно от винтовки и его не надо было носить постоянно примкнутым.

Приклад на первый взгляд был поудобнее и винтовка производила впечатление достаточно легкого и удобного оружия. Самой большой гордостью Лаврентия была полнейшая взаимо заменяемость деталей винтовки. Он пообещал мне продемонстрировать её при первой же возможности.

Накануне Лонгин получил какое-то донесение из Китая и попросил срочно собрать совещание на заводе. Что за донесение он рассказать не успел. В Усинск его в буквальном смысле привезли в полубессознательном состоянии.