Прислонившись головой к моему плечу, она крепко обнимает меня, пока я поднимаю нас по лестнице. Ее выписали несколько часов назад, и мы только что пообедали. Но все это время я мог сказать, что ей нужно вздремнуть. Я хочу, чтобы она была сильной. Здоровой. Я хочу, чтобы у нее было все: будущее, семья когда-нибудь. Она моя девочка, и я не позволю ей забыть об этом.

Когда мы поднимаемся наверх, я откидываю одеяла и опускаю ее на кровать, устраиваясь рядом с ней. Она ложится на спину, найдя удобное положение.

Опираясь на локоть, я смотрю на нее сверху вниз.

— Что-нибудь болит, детка? Тебе нужны еще лекарства?

Она качает головой.

— Я в порядке. Не волнуйся.

Но ее разбитая улыбка выдает ее.

Я провожу большим пальцем по углу ее челюсти.

— Тебе не нужно быть храброй для меня, детка. Ты ведь знаешь это, верно? Ничто не ранит меня сильнее, чем осознание того, что тебе больно, а я мог бы что-то с этим сделать.

Ее глаза остекленели.

— Я люблю тебя. Ты ведь знаешь это, правда?

Моя рука скользит к ее щеке, нежно обхватывая ее, и от количества любви, которую я чувствую к ней, мое сердце, черт возьми, стучит так, будто вот-вот взорвется.

— Боже, Ракель… — Я опускаю свой лоб к ее лбу, закрывая глаза, пока кончики наших носов касаются друг друга.

— Я знаю, — шепчет она.

Нам не нужно говорить, чтобы почувствовать это. Слова не обязательно должны быть глубокими. Любовь есть во всем, что мы делаем.

Мы остаемся такими в течение всего лишь нескольких секунд, между которыми могут пройти целые жизни. И впервые, когда я закрываю глаза, я не боюсь того, что найду по ту сторону.

РАКЕЛЬ

Неделя проходит в мгновение ока, и каждый день я провела в объятиях Данте. Он заботился обо мне. Заботился о моем благополучии больше, чем когда-либо заботилась моя семья. С ним я наконец-то нашла еще одного человека, кроме Киары, на которого я могу рассчитывать.

Я влезаю в длинное весеннее платье цвета розы, провожу ладонями по материалу на бедрах, готовясь к барбекю у Дома и Киары, и смотрю на себя в зеркало во весь рост. Она хотела сделать что-то для всех нас. Устроить день, когда нам не придется думать о том ужасном, что выпало на нашу долю.

Энцо и Джоэлль тоже будут там. Я познакомилась с ней несколько дней назад, когда мы с Данте зашли к Дому. Мы не успели толком поговорить, но я знаю, что она работала в клубе с Киарой, а ее сын был одним из детей, которых забрала моя семья. Я до сих пор не знаю ее историю, и не собираюсь спрашивать. Меньше всего я хочу копаться в ее горе. Я не могу представить, что у меня есть ребенок, а потом его у меня забирают и я не вижу его больше одного раза в месяц.

Мой палец ползет по забинтованной ране на руке, едва сдерживая желание почесаться. Раны затянулись, и я больше не испытываю сильной боли, но они все еще там, напоминают мне о том, что произошло.

Но настоящая травма — та, что у меня в голове, когда никого нет рядом, чтобы увидеть ее, услышать или почувствовать, как я задыхаюсь. Это не кошмары. Это происходит, когда я не сплю. Когда я одна. Когда Карлито находит способ проникнуть в мою реальность и вывести на поверхность мои худшие страхи.

Как перед этим, когда Данте пошел в душ, а я начала готовиться к сегодняшнему дню. Каждый раз я словно возвращаюсь туда. Как будто я все еще на том стуле с его ножом у моей шеи, но на этот раз кровь капает из моего горла, и в моих живых кошмарах я умираю.

Я знаю, что должна сказать об этом Данте, что мне нужно с кем-то поговорить об этом, но кому я могу об этом рассказать? Я не могу честно поговорить с психологом. Думаю, я могу солгать и продолжить шараду о том, что на меня напал незнакомый человек. Полиция все равно купилась на эту историю, так что психотерапевт тоже купится. Но какой смысл в разговоре, если я не могу сказать правду человеку, который пытается мне помочь?

Вода в душе Данте резко останавливается, отвлекая меня от мыслей. Я убираю мысли в долгий ящик, который я предпочла бы забыть.

Дверь открывается, и он выходит, обмотав белое полотенце вокруг бедер. Рельефные мышцы его пресса, V-образная линия, спускающиеся ниже к той части тела, которая уже заметно твердая, заставляют меня задуматься, почему я не приняла душ вместе с ним.

Его волосы влажные, падают на лоб самым сексуальным образом. Он ухмыляется, а я продолжаю смотреть на него, и это выглядит так, как будто я вижу его в первый раз.

Возможно, так оно и есть, учитывая, что он отказывается прикасаться ко мне после того случая. Он боится, что причинит мне боль, но я более чем способна знать, что я могу выдержать, а что нет. И сейчас единственное, с чем я не могу справиться, это мысль о том, что эти большие руки могут быть где угодно, только не на мне.

Он подходит ближе, и мой взгляд пробегает по его груди и глазам, в которых я могла бы утонуть, не желая спасаться. Его рука обвивается вокруг моей поясницы, нежно придвигая его тело к моему, а его губы опускаются к моей шее, осыпая мягкими поцелуями, прежде чем найти раковину моего уха. Его теплое дыхание касается моей кожи, и я стону от этого ощущения, от растущей потребности между моих бедер.

— Я не против того, чтобы ты пялилась меня, — хрипло рычит он, в его тоне явно чувствуется желание, когда он повторяет те же слова, что и в ночь нашей встречи.

Моя рука путается в мягких, влажных прядях его волос.

— Данте, — отчаянно молю я, нуждаясь в нем, скучая по нему.

Я жажду этой связи между нами, хочу, чтобы она заземлила меня, заставила забыть обо всем остальном, кроме нас.

Вода падает с кончиков его волос, просачиваясь между моих грудей, и от ее холода у меня затвердели соски.

— Мы не можем, — ворчливо бормочет он.

Но его руки не принимают отрицание, вырывающееся изо рта, они находят мою задницу, сжимают и массируют ее, а пальцы другой руки властно сжимают мое бедро.

— Мы можем, — отвечаю я, еще больше выгибаясь навстречу его прикосновениям. — Я в порядке. Хватит отрицать то, чего мы оба хотим.

Он издает глубокий грудной рык, когда его губы пробегают по моему горлу, его зубы впиваются и сгребают мою челюсть, как будто он хочет проникнуть внутрь.

Его взгляд из-под тяжелых век переходит на меня.

— Что сказал доктор вчера?

Я вдыхаю, когда он опускает руку на мое бедро ниже, его пальцы задирают платье и дразнят край моих трусиков.

— Прости, — задыхаюсь я. — Но я не спросила его, можно ли мне трахаться с мужем.

— А следовало бы. — Его указательный палец цепляется за кружево, сдвигая его влево. — Твой муж действительно должен знать такие вещи.

— Скажи ему, что не имеет значения, что говорит доктор, — стону я, обхватывая его руку и вжимая ее в свой влажный центр. — Важно только то, чего я хочу. И я хочу тебя, Данте. Сейчас. Прямо здесь.

Я вдавливаю его прикосновения все глубже в свою сердцевину, и он ругается сквозь стиснутые зубы.

— Мы можем быть осторожны, — вздыхаю я.

Его палец наконец-то погружается между губами моей киски, а его глаза смотрят на мои, когда он добирается до моего ноющего клитора, потирая его медленными, мучительными кругами.

— Я скучала по тебе, — признаюсь я с задыхающимся вздохом. — Мне нужно это.

Он сжимает челюсти, а другой рукой поднимается вверх по моему позвоночнику, пока его ладонь не оказывается у основания моей шеи, сжимая ее, как в тисках.

— Мне тоже, детка. Ты мне очень нужна.

Затем его губы прижимаются к моим, его голодные стоны проникают в тишину и настигают мои жадные стоны.

Его руки ложатся на мои бедра, и наши рты отказываются разъединяться, пока он прижимает нас к стене. Мои ногти впиваются в его спину, когда он поднимает платье кулаком, до самого моего живота, полотенце все еще прикрывает его. Он старается избегать мест, где мне было больно, зарывается рукой в мои волосы и целует меня грубо, настойчиво, как будто никогда не хочет, чтобы это закончилось.