Сэйбл повернулась к своему молчаливому мужу.

— Вы двое очень заботитесь друг о друге.

— Он мой брат, а я его.

— Что ж, мы должны запланировать поездку на север и навестить их в ближайшее время.

С затаенной грустью в глазах Рэймонд сказал:

— Как насчет того, чтобы сбежать от этого безумия и поехать домой?

— Если ты этого хочешь, Рэймонд, мы так и сделаем.

— Хорошо. Тогда пойдем поищем коляску. Мы вернемся за выводком утром.

Они проехали примерно полпути до дома, когда Сэйбл спросила:

— Ты все еще опечален отъездом Галена?

Рэймонд пожал плечами, держа в руках поводья.

— Я в порядке. Я буду скучать по нему, вот и все.

И он будет очень скучать.

— Тебе нужно взбодриться.

Он повернулся к ней с улыбкой, которую она впервые увидела на его лице с тех пор, как они ушли с бала.

— О, правда? Ты что-то задумала?

Она улыбнулась.

— Это волшебный трюк.

— Что это за волшебный трюк?

Она подвинулась на скамейке, так что они сидели бок о бок, и ответила на его вопрос мягким, таинственным тоном.

— Это мистический, волшебный трюк, который может заставить вещь расти прямо у тебя на глазах.

Он усмехнулся ее игре.

— Что конкретно?

— Конкретно? Это…

Она медленно и властно провела рукой по своей любимой части его мужского тела и почувствовала, как плоть оживает. Обхватив его, она страстным шепотом произнесла:

— Видишь… Я же говорила тебе…

Рэймонд чуть не съехал с дороги. Ее теплая, блуждающая рука заставила желание вспыхнуть подобно разорвавшемуся снаряду.

— Тебе нужен охранник… ты знаешь это?

— Королеве не нравится, когда ее рыцарь грустит, поэтому она хочет, чтобы ему было, о чем поговорить.

Рэймонд почувствовал, как она соблазнительно расстегивает его брюки. Голосом, в котором слышалось что-то среднее между шоком и восторгом, он спросил:

— Что ты делаешь?..

— Освобождаю своего рыцаря, чтобы он снова был счастлив. Твоя королева требует, чтобы ты правил лошадьми… Не обращай внимания на то, что я делаю…

Рэймонд попытался подчиниться королевскому приказу, но, пока продолжался «разговор», поводья незаметно выскользнули из его рук, и лошади остановились.

Его голова откинулась на спинку сиденья, когда ее теплый рот прильнул к нему, а затем медленно-медленно отодвинулся. Через несколько таких прикосновений он зарычал и заставил ее сесть прямо.

— Тебя следовало бы бросить в тюрьму!

Сэйбл удовлетворенно облизнула губы.

— Это не сделало тебя счастливым?

— Я настолько счастлив, что мне хочется оттащить вас на обочину, миссис Распутница Левек.

— Слишком много насекомых.

Он ухмыльнулся.

— Просто подожди, когда мы доберемся домой.

— Я постараюсь, но лучше поторопиться.

Рэймонд погнал лошадей галопом вверх по дороге.

— Миссис Вайн дома?

— Нет, я дала ей выходной. Я дала всем выходной.

— Хорошо!

Они ввалились в дом, лаская друг друга, целуясь и срывая с себя одежду. Он заставил ее оседлать его прямо посреди мягкого персидского ковра, который был расстелен только этим утром. Затем он отвел ее на кухню, чтобы познакомить с кухонным столом, который они обсуждали ранее. Когда она закричала от наслаждения, он застонал сразу после нее, и звуки их любви эхом разнеслись по всему дому.

Глава 14

Два дня спустя в Луизиане состоялся долгожданный съезд радикалов. Рэймонд был избран членом делегации штата и назначен в комитет, который должен был подготовить заключительную декларацию съезда. Сэйбл и Джулиана водили детей послушать некоторых ораторов, но в большинстве случаев оставляли их на попечение миссис Вайн и присоединялись к сотням других зрителей в галерее. Спикер за спикером, представители со всего Юга, поднимались на трибуну, чтобы красноречиво потребовать, чтобы чернокожим из всех слоев общества были предоставлены права, гарантированные Конституцией. Много раз упоминалось имя Линкольна и проклиналось имя его преемника.

Президент Эндрю Джонсон не прекратил помилования лидеров и сторонников повстанцев. Даже тем, кого менее полугода назад называли предателями, теперь достаточно было написать бывшему президенту-рабовладельцу, чтобы получить отпущение грехов. Многие военные офицеры Конфедерации и правительственные чиновники теперь вернулись к власти в качестве судей, политических назначенцев и местных шерифов, и они использовали свое положение для дальнейшего ускорения процесса лишения гражданских прав освобожденных рабов. Их политика и взгляды, казалось, отражали слова, высказанные «Цинциннати Инкуайрер» в конце войны: «Рабство умерло, негры — к сожалению, нет».

Но большинство представителей расы не собирались спокойно воспринимать подобные высказывания. В ответ на политические потрясения, угрожавшие послевоенному прогрессу, по всему Югу стали формироваться общества, борющиеся за гражданские права, объединяющие вольноотпущенников, белых радикалов, чернокожих солдат и черную элиту, чтобы голос представителей расы был услышан.

Дебаты на Съезде радикалов не всегда проходили гладко, поскольку делегаты пытались согласовать документ. На многих черных съездах, и этот не был исключением, большинство руководящих постов занимали мулаты и представители свободной элиты чернокожих. Некоторых вольноотпущенников возмутило то, что они сочли чрезмерным представительством двух классов, и они высказали свое недовольство в устной форме. Один делегат из Теннесси публично поинтересовался, почему съезд вообще назвали черным, когда на нем присутствовало так мало настоящих чернокожих. Он не хотел, чтобы его политическое будущее определяли люди смешанной крови, некоторых из которых он охарактеризовал «белых, как редактор «Нью-Йорк геральд». Когда он сел, раздались редкие аплодисменты и град насмешливого свиста.

Сэйбл не поддержала ни одну из сторон, и поскольку дебаты по этому вопросу продолжались в течение следующих четырех часов, она почувствовала, что они напрасно тратят время, которое можно было бы с большей пользой потратить на преодоление кризиса, с которым столкнулась раса.

Некоторые делегаты, очевидно, разделяли ее точку зрения и отчитывали своих коллег за то, что они играют на скрипке, пока горит Рим. Они отметили, что чернокожие из всех слоев общества играют активную роль в борьбе за гражданские права, а не только свободные, мулаты и вольноотпущенники. В Миссисипи, где до войны проживала лишь горстка свободных чернокожих, руководство состояло из чернокожих ветеранов армии и членов их семей. В Джорджии и Алабаме чернокожие священники чаще всего были организаторами и лидерами.

Анри Венсан подвел итог дебатам этого дня, мудро отметив:

— Свободный или освобожденный, это вряд ли имеет значение. Мы все вместе в одной лодке, и нам стоит научиться грести всем вместе.

Ему аплодировали стоя.

Джулиана открыла свой дом для участников съезда, и в течение пяти дней он превратился в штаб-квартиру черных радикалов. При содействии Сэйбл и жен других делегатов из Луизианы она организовывала чаепития, ужины и ланчи. Делегаты, казалось, были рады возможности отдохнуть от дебатов, и даже в полночь дверь дома Левеков была открыта, а кофе горячим.

В гостиной Джулианы Сэйбл познакомилась со многими выдающимися мужчинами всех рас, и одним из самых запоминающихся был знаменитый ветеран войны Роберт Смоллс, чье дерзкое вторжение на военный корабль Конфедерации стало одной из самых захватывающих историй о побеге из рабства, которые она когда-либо слышала. Смоллс, ныне активный политик Южной Каролины и делегат съезда, рассказал свою историю Джулиане и Сэйбл однажды днем, когда они сидели на крыльце во время перерыва в работе съезда.

— Я был рабом, работавшим на берегу Чарльстона около десяти лет, когда хозяева отправили меня работать на пароход под названием «Плантатор», — рассказал он им. Это было в апреле 62-го. Перед войной «Плантатор» перевозил хлопок. Он мог вместить до тысячи четырехсот тюков.