К тому времени, как Морс подошел к крыльцу, лицо Сэйбл превратилось в непроницаемую маску, за которой она прятала свои эмоции с тех пор, как в возрасте двенадцати лет осознала свое истинное положение в жизни.

Он вежливо приподнял свою дорогую шляпу и шагнул на крыльцо.

— Добрый вечер, мисс Мэвис. Сэйбл.

Мэвис коротко кивнула и вернулась в дом.

Несмотря на злобный нрав Генри Морса, он был красивым мужчиной средних лет. Высокий, с черными, как смоль, волосами и такими же черными глазами, он обладал обаянием, способным растопить даже самую ледяную красавицу. Последние несколько лет отчаявшиеся военные вдовы бросались на него, как курицы на зерно.

Когда Сэйбл не ответила на его приветствие, он с ухмылкой спросил ее:

— Ты что, язык проглотила, зеленоглазка?

Она терпеть не могла, когда он ее так называл. Она холодно спросила:

— Миссис Фонтейн ожидает вас?

Он проигнорировал ее вопрос и протянул руку, чтобы погладить ее по щеке. Она отстранилась. Она ненавидела его прикосновения.

Он протянул:

— По твоему поведению со мной, можно подумать, что ты королева, Сэйбл. Даже со всем этим образованием ты всего лишь рабыня.

— А вы со всеми вашими деньгами все равно мусор, мистер Морс.

Она пронеслась мимо него.

— Я скажу миссис Фонтейн, что вы здесь.

— Минутку, девочка.

Она остановилась и медленно повернулась к нему.

В его голосе послышались злобные нотки, когда он мягко предупредил ее:

— Очень скоро ты станешь моей, королевская сучка. Посмотрим, насколько дерзкой ты будешь тогда.

Она посмотрела в его холодные глаза своими такими же холодными зелеными глазами, прежде чем пройти в дом.

После побега Отиса и Опал обязанности дворецкого легли на плечи Сэйбл. Поскольку она также занималась стиркой, уборкой, готовкой и всем остальным, что было нужно Салли Энн, дни казались бесконечными. Отис и Опал были не единственными, кто уехал. Из трехсот рабов, которыми Карсон Фонтейн владел до войны, осталось меньше пятидесяти. Все, кроме горстки, были детьми и стариками. По слухам, большинство беглецов присоединились к наступающей армии янки. Говорили, что тысячи чернокожих искали свободы и безопасности вместе с войсками Линкольна.

Когда Сэйбл пробиралась по большому дому, чтобы найти Салли Энн и объявить о прибытии Морса, ее шаги отдавались зловещим эхом. В прежние времена здесь кипела жизнь, но теперь царила вечная тишина.

Сэйбл застала свою хозяйку на кухне, где та орала на бедную молодую девушку Синди, которая взяла на себя обязанности Офелии. У ног Синди лежали осколки одной из свадебных тарелок Салли Энн. В ее глазах стояли слезы.

Сэйбл прервала ее тираду.

— Миссис Фонтейн.

Разъяренная хозяйка резко повернулась к Сейбл.

— Что?!

Лицо Сэйбл оставалось бесстрастным.

— Генри Морс здесь, он хочет вас видеть.

Хозяйка дома снова обратила на девушку сердитый взгляд карих глаз и пригрозила:

— Я разберусь с тобой позже, — затем приказала: — Сэйбл, убери этот беспорядок.

Она вышла.

Как только они остались одни, Сэйбл посмотрела через кухню на грустную девочку и протянула к ней руки. Синди подбежала к Сэйбл и спряталась в ее объятиях.

— Я не хотела её разбивать, Сэйбл, — всхлипнула она.

— Я знаю, знаю. Она злая старая летучая мышь, не так ли?

Синди энергично закивала, прижавшись к Сэйбл.

Сэйбл несколько мгновений гладила ее по маленькой головке, а затем сказала:

— Может быть, когда придут янки, они ее съедят.

Синди подняла голову, улыбаясь.

Сэйбл улыбнулась в ответ, прежде чем добавить:

— Возвращайся к своей бабушке. Я тут приберусь.

После ее ухода Сэйбл собрала осколки и выбросила их в мусорное ведро на заднем дворе. Когда она вернулась в дом, Мэвис заканчивала мыть посуду. Как и подобало женщинам ее круга, Мэвис никогда не допускалась на кухню в довоенные годы, но времена изменились. Теперь Мэвис помогала по хозяйству, в то время как Салли Энн — или Глупышка Энн, как ее прозвали старые рабы, — проводила время, сетуя на отсутствие квалифицированной портнихи и чего-нибудь съестного, кроме капусты и батата.

Когда Сэйбл взяла полотенце, чтобы помочь Мэвис, ее сестра заговорщицки прошептала:

— Нет, я сама это сделаю. Мама и Морс вышли на крыльцо. Иди.

Сэйбл отбросила полотенце в сторону и выскользнула обратно на улицу. Она должна была услышать, о чем они говорят. Двигаясь осторожно и тихо, чтобы ее не заметили среди вечерних звуков, она обошла дом сбоку, пока не добралась до крыльца.

Когда пятнадцать лет назад особняк Фонтейнов расширяли, рабы, выполнявшие эту работу, специально оставили под крыльцом достаточно места, чтобы человек мог спрятаться там и послушать, о чем говорят наверху. Поскольку хозяева редко информировали своих рабов о том, что происходит в мире, порабощенное население было вынуждено собирать информацию любым доступным способом. С момента появления рабства шпионаж был испытанным методом.

Сэйбл подобрала свое изорванное платье и на четвереньках забралась под крыльцо. Растительный мусор и влажная земля покрывали ее ладони и колени, но она не обращала на это внимания. Салли Энн провожала своих гостей на крыльцо с такой регулярностью, что в прежние времена домашние рабы каждый вечер следили за тем, чтобы кто-нибудь находился на этом посту для прослушки.

СЭйбл заняла свое место. Она заставила себя не думать о змеях и других паразитах, которые могли обитать поблизости в темноте, и понадеялась, что ей не придется долго ждать. К счастью, не пришлось. Сверху послышались шаги, и, когда они приблизились, она услышала, как Салли Энн спросила:

— Теперь, когда мы заключили контракт, когда я получу средства за продажу Сэйбл?

— Примерно через месяц, — ответил Морс.

— Так долго? — голос Салли звучал сердито, когда она огрызнулась: — Вы сказали, что это займет не больше недели.

— Идет война, миссис Фонтейн. Финансовые операции становится проводить все труднее и труднее.

Салли Энн никогда не отличалась терпением, и Сэйбл вполне могла представить, как заострились ее ястребиные черты, когда она призналась:

— Единственная причина, по которой я так волнуюсь, — это то, что Карсон очень хочет уехать.

Карсон и Салли Энн были женаты более тридцати лет. В то утро, когда он уходил на войну, он собрал своих рабов и членов семьи, чтобы те услышали его последние слова. Восседая на своем лучшем жеребце и одетый в элегантную серую форму Конфедерации, он торжествующе пообещал вернуться через несколько недель, хвастаясь, что ему не потребуется много времени, чтобы покорить Север.

Хвастовство оказалось пустым. Недели растянулись на годы. Он вернулся восемь месяцев назад, когда снаряд оторвал ему ногу. Продать Сэйбл пришлось из-за ухудшения его здоровья, по крайней мере, так Салли заявила вчера вечером. Она слышала о клинике в Нью-Йорке, которая творила чудеса с мужчинами, получившими ранения на войне, и была полна решимости отвезти его туда.

Морс спросил:

— Как Карсон относится к тому, что я присмотрю за этим местом, пока вас не будет?

— Он смирился с отъездом, — ответила она, а затем язвительно добавила:

— Черт бы побрал этого Линкольна! Ему следовало бы встать на колени и просить прощения у каждой белой женщины на Юге за то, через что он заставил нас пройти. Моя сестра из Виксбурга написала мне, что во время осады еды стало так мало, что освежеванные крысы продавались на рынках рядом с мясом мула.

Сэйбл вздрогнула от этой информации, когда Салли продолжила:

— Мы с Карсоном оба убеждены, что наши парни сплотятся и отправят янки обратно в ад, но до тех пор Карсону нужен уход. Если мне придется отвезти его к врачу-янки, пусть будет так. Как только Юг победит, мы вернемся сюда.

— Как он относится к продаже Сэйбл?

Салли Энн молчала так долго, что Сэйбл подумала, что она не ответит. Наконец она сказала:

— Он не видит в этом ничего плохого. В конце концов, она рабыня. Средства, вырученные от ее продажи, помогут нам перебраться на Север.