Признаться, ни в той, ни в этой жизни я никогда не слышал его в живую. Тулуш перешел на чистый, ясный, звонкий свист с трелями и перекатами, как от стеклянного колокольчика, только гораздо протяжнее. Это, как оказалось, тоже один из приемов горлового пения. Раньше я считал, что оно напоминает разве что затяжную отрыжку, но, услышав его воочию, понял, как ошибался.

— Браво! Браво! — раздались крики слушателей, когда Тулуш закончил.

— Товарищи! — выкрикнул кто-то из зала. — Так это же сам Кола Бельды!

Тулуша все приняли за популярного в СССР певца, исполнявшего бессмертный хит «Увезу тебя я в тундру». Самое время развеять ошибку, но я не стал. А что? Пускай сегодня будет Колой.

— Кола Бельды! Кола Бельды! — кричали восторженные гости ресторана.

Тулуш подумал, что так его хвалят, и радостно закивал в ответ:

— Бельды, бельды…

— Ну точно он! — снова вскричал восторженный голос. — Я же говорил, что это он самый!

— Спойте «Тундру»!

— «Тундру» хотим!

Зрители сыпали требовательными, радостными криками. Но Тулуш, поулыбавшись, раскланялся, слез со сцены и направился к нам. Мы тоже расставили руки — мол, скорее возвращайся в нашу компанию, дорогой товарищ, друг и коллега, как раз горячее сейчас принесут.

Но не тут-то было — певца вмиг оккупировали дамы, которые подскочили из-за своих столиков и хотели непременно получить от него автографы, пусть даже и на салфетках.

От такой популярности и женского внимания Тулуш совсем разомлел. С нескрываемым удовольствием мартовского кота он расписывался на салфетках. Я краем глаза увидел, что он вовсе не подпись ставит, а рисует какую-то птичку. Но, в принципе, на салфетке ее отдаленно можно было принять и за подпись мэтра. Ведь мэтры как хотят, так и расписываются.

Одна из дамочек фигурной и подвыпившей наружности, с шикарными кудрями и бюстом, была особенно настойчива. Она даже успела изловчиться и чмокнуть Тулуша в щеку. Увидев это, еще одна тетенька не менее общительно-пьяненького вида приняла это за сигнал к действию. Почуяв зеленый свет на пути к кумиру, она тоже чмокнула Тулуша, но уже в губы.

Зина сидела и наблюдала за происходящим, как раненная куропатка — с места не сходила, нахохлилась.

— И чего они так на него набросились? — фыркала она. — Ну, спел человек хорошо, конечно, но не целоваться же с ним лезть?

— Зиночка, — ответил главред. — Они приняли его за популярного артиста, который случайным образом оказался в Зарыбинске. Их можно понять. За всю историю нашего города нас не посещала ещё ни одна знаменитость.

— Тулуш не знаменитость, — надула губки журналистка. — Он голубей ест.

— Тоже хочешь поцеловать его? — подмигнул я Зине. — Не стесняйся. Иди, отбивай. Уведут парня.

— Ох! Больно надо, — повела плечиком девушка, а сама глаз не сводила с Тулуша, прожигая взглядом липших к нему женщин.

— Я не понял, эй! — из-за соседнего столика встал тот самый бородатый детина в свитере и двинулся к сцене, возле которой происходило плотное творческое общение неожиданной звезды и кучки женщин. — Ты чего мою Галку лапаешь? Обезьяна!

Гражданин был нетрезв, решителен и зол. Даже олени на его свитере как-то напряглись и сцепились между собой рогами. Конечно, это так казалось из-за образовавшейся складки, но я даже поморгал, потому что животные вдруг показались мне очень даже живыми и били копытом.

— Ты куда? — схватила меня Алена за руку, когда я вставал, чтобы предотвратить крестовый поход от столика «нефтяников» на Тулуша.

— Салчака нельзя злить, он ухо откусить может, — улыбнулся я. — Пойду спасать бородатого.

Но Алена испугалась, почему-то подумала, что большой «шкаф» если и упадет громко, то непременно на меня, и потому руку не отпускала, и пока я вел с ней переговоры касаемо своего освобождения, в ситуацию вдруг вмешался редактор.

Поглаживая профессорскую бородку, он резво встал со стула и перегородил дорогу бугаю.

— Уйди, дед! — рыкнул на него перегаром мужик. — Я щас научу вашего клоуна манерам. Артист погорелого цирка, мать его верблюда за ногу!

— Сядьте на место, гражданин, ваша дама сама виновата, что не ценит вас и допускает лобызания с другим мужчиной.

— А! Не переживай. И Галке тоже достанется, — хмыкнул здоровяк, отодвигая со своего пути интеллигента.

Я тем временем освободился от пальчиков Алены и готов был вступить в поединок с бугаем, но любопытство взяло верх. А сможет ли мягкотелый интеллигент все разрулить? Уж больно бодро он взялся за дело. Видимо, верит в себя, и не на пустом же месте его уверенность. Не мальчик уже.

Нет, морду он набить не смог бы, даже если бугай был бы раза в два поменьше себя самого, но сила Артищева не в кулаках, а в другом. Как у любого журналиста — его сила в сокрушительном слове. И вот этим самым словом главред стал бить оппонента.

— Послушайте, гражданин, — заявил Захар Елизарович, — это уважаемый артист. Можно сказать, всесоюзная знаменитость. Если вы хоть пальцем его тронете, то вас ждут огромные неприятности. Вы, я вижу, на северах работаете, а здесь проездом? Так вот, сначала вас посадят на пятнадцать суток за хулиганство, а потом я соберу подписи негодующих граждан и свидетелей, что вы устроили дебош в ресторане с целью причинить злостный и непоправимый вред советской эстраде в лице нашего сегодняшнего гостя. И тогда вас непременно исключат из партии. Я вижу, что вы не простой работяга, а занимаете должность немаленькую, следовательно, состоите в партии. Сами понимаете, что после исключения вы долго не продержитесь на своей должности.

— Из партии исключат? — хмуро пробормотал бородач, почесывая репу.

— Именно… Я сподвигну общественность, поверьте. В городе я человек не последний.

— С работы выгонят? — хмурился бугай.

— А вы как думаете? — прищурился главред. — Сами подумайте. Морально неустойчивая личность, которая недостойна иметь партбилет, разве может руководить коллективом?

— И пятнадцать суток дадут?

— И на общественные работы вас из КПЗ выводить будут вместе с суточниками, — продолжал умело нагнетать Артищев. — Вам будет очень стыдно красить бордюры на глазах у граждан, среди которых вы совсем недавно были уважаемым членом общества. И потом… Зачем вам такая женщина, которая вас не уважает? — Артищев кивнул на кудрявую, что действительно буквально липла к Тулушу.

— Ты прав, хмырь, — кивнул бугай. — Галка мне не нужна. После того, как она к узбеку сбежала. На фига мне такая баба?

— Рад, что я вас убедил, — довольно потирал руки Артищев.

— А вот бордюры я бы покрасил…

— Что? — редактор снял очки, будто они ему мешали убеждать оппонента, и вовремя.

— Я говорю, — ухмылялся здоровяк, — давненько я ничего не красил. И в партии никогда не состоял. Держи плюху!

Бам!

Здоровяк зарядил кулаком редактору прямо в глаз. Интеллигент отскочил помятым мячиком и распластался на полу.

— Убили! — заверещал кто-то из посетителей. — Вызовите милицию!

— Спокойно, товарищи! — я вскочил. — Милиция уже здесь.

Пока Артищев, охая, поднимался с помощью Зины и Алены, я кинулся наперерез нефтянику, который уже почти приблизился к колечку женщин вокруг Тулуша. Салчак ни о чем не подозревал. Улыбался и что-то там поддакивал дамам.

— Гражданин! — настигнув, дернул я за плечо бугая.

— Чего? — пробасил он, разворачиваясь ко мне.

— Вы задержаны, милиция…

— Да пошел ты! — бросил он с пренебрежением и врезал в глаз мне тоже.

Вернее, он думал, что врезал, потому что кулак просвистел именно в район моего левого органа зрения. Но я был начеку. Отклонился в сторону и дал в ответочку. Хорошо так дал. Прямым в челюсть. Бил, не скупясь. Уже подумывал, как бездыханное тело потом в чувство приводить и в бобик паковать.

Бам!

Чуть казанки себе не отбил, потому что детина, на мое удивление, не отпружинил от удара. А остался стоять неподвижным баобабом.

Говорила мама, не дерись с баобабами… Черт! Он даже не шелохнулся. Это же сколько мощи в этом мужике!