Гужевой вздохнул, но перечить не стал.
— А когда приступать?
— Глупый вопрос, Ваня, сегодня же… сейчас же.
— Просто я… мы сегодня с Машей в театр хотели сходить. Билеты уже куплены на вечер. Может, Прошкин один посидит пока? А я потом подтянусь?
Я едва удержался, чтобы не закатить глаза. Нет, Ваня хороший парень, но иногда…
— На венок будешь скидываться? — осведомился я.
— Какой венок? — опешил Гужевой.
— Похоронный.
— Кому? — продолжал круглить глаза опер.
— Как кому? Прошкину, конечно.
— Так это… Так он же не умер…
— Если не хочешь скидываться, то будешь с ним дежурить. Понял? Это тебе не игрушки, Ваня. На совести Сафрона только за последние несколько дней уже три трупа.
— Как — три? В Мохово один, на пляже второй. А кто еще?
— Паспортистку, скорее всего, он замочил.
— Так мы еще не выезжали на место, откуда ты знаешь?
— Чуйка, Ваня, чуйка… Паспортисток в Зарыбинске просто так не режут. Чувствую, это наш Грицук отметился.
* * *
Закончив осмотр квартиры Жорича, мы перебазировались в паспортный стол. Там нас поджидал участковый Владимирыч, лейтенант милиции. Немолодой, но крепкий мужик с черными бакенбардами и щегольским прищуром. Но сейчас в глазах его печаль, рука с сигаретой чуть подрагивает. Он выкуривал из пачки одну за одной.
Лейтенант то и дело отгонял от здания паспортного стола, больше похожего на избушку, граждан, норовивших проникнуть в учреждение по своим неотложным паспортным делам.
— Куда, товарищ? — остановил участковый очередного посетителя в шляпе. — Не видите табличку? Неприемный день! Для кого написано? А еще очки носите.
— Так и вчера неприемный был, — пожимал плечами мужчина шляпе. — Безобразие! Совсем не хотят работать! Одна, понимаешь, паспортистка в отпуске, а вторая, скажите мне на милость, где? Где второй день пропадает товарищ Вершинина? Я это так не оставлю, буду жаловаться… Я…
— Вон туды жалься, товарищ, — зло прищурился участковый, ткнув пальцем в небо.
— В исполком? — не понял мужик и посмотрел на облачка.
— Бери выше…
— Горком?
— На небеса стучи, — участковый ловко стряхнул на ботинки гражданина пепел. — Нету больше Галины Вениаминовны.
— Как нету, уволилась?
— Угу… с Земли уволилась. Насовсем, — глухо пробубнил участковый.
— Да вы что? Простите, не знал, — мужичок снял шляпу. — Ну я пошел тогда?
— Привет, Владимирыч. Нам нужны понятые, — приблизившись к участковому, заявил я.
— Стоять! — грозно проговорил тот шляпнику. — Понятым, гражданин, побудете.
— Как понятым? Почему понятым? — снова пробуксовывал тот.
— Труп осмотреть, обстановочку зафиксировать, с вас присутствие нужно, задержитесь, — с неким злобным торжеством проговорил милиционер. — Вы же хотели увидеть Галину Вениаминовну. Вот и встретитесь.
— Я не могу, — пятился посетитель. — Мне еще сметану купить и хлеб, жена сказала, срочно. Ругаться будет.
Мужик развернулся и дал стрекача.
— Эх… Убёг понятой, — зло выплюнул окурок участковый. — Новых искать придется.
— А чего это он так убивается? — спросила шепотом меня Вера, косясь на участкового.
— Говорят, морковь у них была с паспортисткой. Вот и расстроился…
— Понятно… А чего не женился, если любовь? По моим данным, потерпевшая не замужем.
— Так у него уже есть жена. Уже третья даже.
Мы вошли внутрь. Я с собой взял Мухтарчика, сгонял в ГОВД и забрал его из вольера, чтобы не засиживался. Конечно, убийство уже «протухло». Вряд ли что-то найдем по запаховым следам, ведь из-за этой таблички мы не сразу-то и поняли, что Вершинину убили. Закрыто и закрыто. Одна паспортистка в отпуске, а вторая мертвая. А на планерки старший инспектор Вершинина не всегда в ГОВД ходила. Ссылалась, что у нее с утра граждане под окнами кабинета торчат, ждут. Так что тревогу забил участковый. Приехал домой к Вершининой, а потом на работу. Вскрыл здание, а там труп.
В кабинете старшего инспектора царил беспорядок. Сейф распахнут, из него все вывалено на пол, прямо в загустевшую, засохшую кровь. Сама хозяйка кабинета так и осталась сидеть на стуле, уронив тяжелую голову на грудь. В районе сердца — щелевидная дырочка, от колюще-режущего удара ножом. Один удар — один труп, явный почерк Сафрона.
— Лена, — обратился я к судмедэкспертше, которая, уже натянув перчатки, копошилась у трупа, задирая блузку и рассматривая характер трупных пятен — видимо, определяла примерное время смерти. — Что можешь интересного нам рассказать? Причина смерти очевидна, но есть ли что-то нестандартное?
— Да, Александр Александрович, — мило прощебетала Леночка, стрельнув в мою сторону глазками.
Вере это крайне не понравилось, она нахмурилась и даже кольнула взглядом пигалицу в белом халате.
— И что же? Чем обрадуешь?
— Удар нанесен прямо в область сердца, — ответила судмедэкспертша. — Смертельный и одиночный. Обычно преступники бьют ножом хаотично и не всегда умело. Как правило, чтобы жертва погибла, нужно нанести по крайней мере несколько колото-резанных ран. А тут смерть мгновенная. Будто бил человек, владеющий холодным оружием, тренированный убивать ножом.
— И где же у нас так учат ножами-то убивать? Тренируют… — язвительно спросила Вера.
— Ну, не знаю, — пожала изящными плечиками Лена. — Я вам высказала свою версию. Как эксперт, я обязана раскрывать и указывать важные обстоятельства, имеющие значение для дела, участвовать в построении следственных версий. А уж ваше право — их принимать или не принимать.
Будто по заученному учебнику выдала медичка.
— Это тебя так в институте учили? — хмыкнула Вера.
— Ну да…
На что Вера лишь снисходительно вздохнула и помотала головой, мол, что с нее возьмешь, студентка же…
— Это Грицука рук дело, — шепнул я Вере.
— Тоже так считаю, — шепнула она в ответ мне на ухо, но при этом слишком близко придвинулась губами, чтобы Лена видела, какие у нас близкие рабочие отношения со следователем прокуратуры. — Вот только мотив мне не ясен. Зачем?
— Сейчас выясним, — я огляделся, приказав Мухтару посидеть в уголке.
Стол, сейф, труп, бумаги. Все как и должно быть в рабочем кабинете паспортного стола, ничего необычного… Но нет, все же необычное я заметил. А именно — чернильница стоит на столе, она открыта, и чернила в ней засохли. Бланки паспортов заполняли рукописно, черной тушью и перьевой ручкой. Так вот, баночка с красящим веществом была не закрыта. Почему? Потому что паспортистка готовилась сделать какую-то запись. И не успела, ее убили.
Я побродил вокруг стола, наткнулся в кипе амбарных книг на подоконнике на журнал регистрации выданных паспортов. Журнал прошит, нить скреплена наклеенным отрезком бумаги с оттиском печати, листы пронумерованы. Строки заполнены перьевой ручкой и чернилами. Всё так аккуратно, как и должно быть, кроме одной детали.
Одного листочка не хватает. И если бы не нумерация, то сложно было бы заметить, что он вырван.
— Вершинина, вероятно, собиралась заполнить журнал, внести какую-то запись, и ее убили. Листок вырвали. Чернила засохли.
— Какую запись? — задумчиво пробормотала Вера, вглядываясь в строки журнала. — И зачем было лист вырывать?..
— Сейчас разберемся… Мухтар, иди сюда, иди, мой хороший, нюхай, нюхай, — я дал псу занюхать журнал.
Тот радостно подскочил ко мне и с особым рвением начал водить носом по листкам, крутя хвостом, мол, наконец-то работа!
— Ищи! — скомандовал я.
— Что мы ищем? — спросил участковый, он не решался полностью войти в кабинет, а маячил в проходе и продолжал дымить.
— Вырванный лист. Я думаю, что преступник не стал забирать его с собой, он просто его порвал и выбросил.
Мухтар потянул меня к сейфу, а затем попытался засунуть морду под этот металлический шкаф.
— Там что-то есть, — кивнул я участковому и Загоруйко, — а ну, мужики, подмогните.
Мы с Валей стали отодвигать тяжеленный сейф, между двойных стенок которого засыпан песок. Такие хранилища были распространены в СССР, начиная аж с 17-го года. Иногда такой называли несгораемым шкафом, и призваны они были сберечь документы действительно не только от взломов с хищением, но и от пожара.
