— А этот Силантий не мог к вам кого-нибудь подослать? Чтобы убить.

— Зачем ему меня убивать? — нахмурился редактор.

— Ой, Захар Елизарович, — всплеснула руками Зина. — Ну вы прямо как маленький… Ну ясно зачем — чтобы вы не опознали полицая. Это же логично! Александр Александрович, я уверена, что этот фашистский недобиток и подослал сегодняшнего мужика с ножом. Ну а как же иначе, сами подумайте!

— Пожалуй, ты права, Зина, — вздохнул Артищев. — Я как-то не подумал об этом, ведь столько лет прошло… Думал, человек искупил вину, отбыл наказание и живет спокойно себе. Я бы и в милицию не пошел, но он от меня так поспешно скрылся, вот и подозрения закрались… Решил сообщить куда надо. Выходит, он прячется все эти годы? И теперь хочет убить меня? Так? — просяще уставился на меня главред, будто молил о помощи.

— Пока точно не могу сказать, но похоже на это… — задумался я.

— Так, может, вернете мне пистолетик, а?

Я решительно покачал головой.

— Не положено… И второй раз вас он не спасет. Если бандит вернется, он будет считать, что пистолет у вас заряжен, и, соответственно, с собой возьмет уже не нож, а что-то посерьезнее, и действия его будут другими.

— И что мне теперь делать? — окончательно растерявшись, подавленно пробормотал редактор.

— Я буду заниматься этой вашей проблемой лично… Я найду его.

— Но вы же… вы же кинолог? Я помню статьи про вас и вашего пса… Кажется, его зовут Мухтар.

— Уже не кинолог… Скажите, а вам не знакомо имя Сафрон Грицук?

— Нет, впервые слышу…

— А прозвище Святоша вам ничего не говорит?

Главред дернулся, будто я в него чем-то бросил, и вытаращился на меня:

— Точно! Вспомнил! Люди говорили, что когда Силантий пошел к концлагерь служить, его Святошей прозвали. Это я уже после войны слышал. Я тогда не придал значения, вдову искал, а сейчас вы сказали, и меня как током прошибло. Вспомнил. Святошей его называли. Но… как вы узнали? Он что-то уже натворил?

Я же в ответ на его вопросы произнёс только то, что и собирался:

— Вот что, Захар Елизарович, я вам советую уехать пока из города. Никому не говорить куда, но быть на связи со мной. А сейчас опишите мне внешность Силантия.

— Да обычная такая внешность. Знаете, про таких говорят — рожа рязанская. Нос картошкой, щеки, что блин, глаза хитрые, все обычного разлива, ничего приметного.

— Негусто, — жевал я губу. — Рост, вес, в чем был одет?

— Вспомнил! — хлопнул себя по лбу редактор. — На нём спецовка была серая. Ну, как у рабочих, только поприятнее выглядела, не такая мешковатая и затертая. Ткань форму держит даже после стирки.

— Серая и форму держит, — задумчиво пробормотал я. — Где-то я такие видел… Не могу вспомнить. Нет же у нас в Зарыбинске заводов и фабрик, где выдают спецодежду?

— Так на мясокомбинате же! — воскликнула Зина. — У меня брат там работает, и я видела их робу.

— Точно! — кивнул я. — Молодец, Зина.

Девчонка от похвалы чуть зарделась и проговорила:

— Если что, Александр Александрович, я тоже могу быть с вами на связи. Мало ли, какие вопросы возникнут у вас в ходе расследования, а Захара Елизаровича не будет. Я по его работе все знаю…

— Как это — не будет? — поправил круглые очочки редактор. — Куда же я денусь, милая?

— Вам прятаться надо… Александр Александрович правильно сказал.

— Никуда я не буду прятаться, Никогда Артищев не прятался, ни во время войны, ни после! — потряс в воздухе указательным пальцем редактор. — Сейчас он напоминал высокопоставленного большевика, выходца из интеллигенции, ставшего красным.

— Ладно… — проговорил я. — Вот как мы поступим. Я к вам в кабинет посажу стажера-журналиста. Он приехал из Сибири, там у них сложно с журналистикой в глухих местах. Будет перенимать опыт, так сказать, владения печатным словом. Ну и устный слог заодно подтянет.

— Зачем мне здесь стажер? Еще и в кабинете? — нервно теребил профессорскую бородку редактор.

Вот, вроде, умный человек, очки носит, а так хочется в лоб его треснуть, чтобы не тупил.

Сообразительная Зина снова стала объяснять.

— Захар Елизарович! Так это же не настоящий стажер! Вы разве не поняли! В Сибири-то и газет нет, наверное, только медведи по улицам ходят, это же Александр Александрович вам своего сотрудника предлагает подсадить в кабинет, — девушка повернулась ко мне и спросила. — Ведь так?

— Все верно… Человек надежный, наблюдательный. Отличник милиции.

— А-а… — удовлетворенно потянул интеллигент. — Вы вон про что… Весьма умно. И мне будет спокойнее. Сотрудник же ваш с пистолетом будет?

— Его сила не в оружии… я же вам говорю, он сибиряк. Только одна просьба, ничего не берите у него из съестного. Если будет угощать — отказывайтесь.

— А что так? — удивился редактор. — Очень невкусно? Или они там вяленую медвежатину только едят?

— Сам не пробовал, говорят, вкусно, но… Не наш гастрономический сегмент, так сказать. Мы к такому не привычны и привыкнуть вряд ли сразу сможем.

— Ой, как интересно! А я бы попробовала! — чуть ли не захлопала в ладоши Зина. — А этот ваш сотрудник… Он молодой?

— Молодой.

— Симпатичный?

— Сибиряк.

— Ой, как интересно… Да ведь, Захар Елизарович?

Эдик подкатил к ГОВД на своей «шестерке» и вышел из машины. Заметив меня на крыльце, он широко улыбнулся и громко сказал:

— Привет, Начальник! Искал меня?

А потом помахал, мол, давай садись ко мне, в машине поговорим.

Я спустился с крыльца и подошел к оперской копейке, что стояла возле здания ГОВД в ряду хилого милицейского автопарка. Раскрыл дверь и кивнул Эдику:

— Прыгай сюда, прокатимся на моей.

— Ого, у тебя машина служебная! А бампер серебрянкой красил?

— А что, видно?

— Да не особо… Сверкает сильно. Тоже так хочу.

— Ну, могу дать контакт.

— Да не надо пока, не до этого, — нахмурился Эдик, садясь в машину.

Я завел двигатель, и мы тронулись.

— Что так? Почему нос повесил? В Угледарске точки накрыли? На спекуляции тебя поймали? БХСС за жабры взял?

— Хуже, — вздыхал Эдик. — Матушке на даче помогал. Задолбался, Саныч! Как же я задолбался! Я ей говорю, маман, на рынке все куплю, зачем горбатиться? А он а мне: «Нет, сынок, нельзя, чтобы земелька пустовала». Ф-ух! Как же я устал копаться в грядках и давить гусениц на капусте! Глянь, какие пальцы и ладони! Как у сталевара.

Он поморщился и выставил вперёд руку, показывая трудовые мозоли.

— Да ладно тебе, шесть соток всего стандартных обработать — для здоровья полезно.

— Восемнадцать… — обреченно выдохнул фарцовщик. — Целых восемнадцать долбанных соток. В рот галоши!

— Сколько? — присвистнул я. — Ни хрена вы феодалы, земли нахапали. Куда вам столько?

— Да чтоб она провались, эта земля, вместе с ботвой всей! Изначально было две дачи у нас вместе с бабушкой, по шесть соток. Она померла, дачи объединили. Еще сосед занемог, старый совсем, матушке сказал, мол, пользуйся землей по кооперативной книжке. Убил бы, блин, соседа! А она и пользуется…

— Ладно, труженик полей, хорош ныть, давай по делу, — мы остановились возле пельменной, и я кивнул на заведение. — Пойдем, похряпаем, обсудим дельце.

— Да я не голодный, — опустил глаза Эдик и еле заметно сглотнул слюну, почуяв, как из открытой двери напахнуло наваристым бульоном.

— Время-то — обед, пошли, я плачу…

— Да с чего ты взял, что у меня денег нет? Ха! У Эдика Камынина и нет денег! Смотри не брякни где такое, засмеют. Да у меня просто с собой хрустов нет, я на тумбочке в коридоре лопатник оставил.

— Да какая разница, мне для друга не жалко… — отмахнулся я от объяснений и поманил его за собой: — Пошли.

Эдик вылез из машины и поплелся за мной:

— А я друг, что ли?

— А почему нет, конечно… Сомневаешься?

— Ну, я слышал, ты теперь птица высокого полета. Начальник угро целый… А я спекулянт простой.

— Во-первых, я тебя считаю бизнесменом, и слова «спекулянт» нет в моем лексиконе. А во-вторых, ты же не раз меня выручал.