— Морозов, как можно кричать тихо? — снова возмутилась она.

— Тогда обойдемся без репетиций, — сказал я и подпалил пучок сена, а после сунул его в «пионерский» костер, сложенный шалашиком высотой почти с человеческий рост.

Пламя полыхнуло, огонек, бодро похрустывая, побежал по веточкам, лизнул поленья и занялся на бересте. Через несколько минут огонь полыхал так, что подойти ближе чем на пять шагов к костру было невозможно.

— Пора! — скомандовал я и кивнул Вере на дом. — Все как договаривались.

Она подбежала к окнам и стала отчаянно колотить по деревянным ставням и вопить хрипло, по-стариковски:

— Ой, беда! Соседушка! Горим! Мы горим — и вы уже полыхаете! Спасайтесь скорее! Просыпайтесь!

— Всё! Уходи! — прошипел я, махнув Вере, когда разглядел, как в щелке между ставнями блеснуло желтое пятно.

Видимо, там свечу зажгли.

Но Вера не унималась и продолжала причитать и долбиться в окно, совсем в роль вошла. Черт… Если бандюки ее срисуют, то всё сразу поймут. Ведь стучится к ним не бабка деревенская вовсе, а красавица в городском спортивном костюме.

— Уйди! — шикнул я громче, а сам стоял уже за крыльцом.

Вера, наконец, поняла, что оставаться дальше под окошком опасно, и скрылась за сараем. Тулуш встал с другой стороны крыльца.

Дверь дома распахнулась, и на пороге появился мужик с двуствольным обрезом. Уже и распилить ружье успели, гады. Хотелось его вальнуть без предупреждения, но тогда остальные двое зашкерятся и кучу делов натворят ненужных. Нет, ещё не тот момент.

Я вжался в стену и ждал. Мужик увидел зарево за сараем и заорал, обернувшись внутрь дома:

— Атас! Горим! Уходить прямо сейчас надо! Я к лодке, а ты с бабой и щенком разберись! Пущай сгорят, пожар нам на руку.

Он сбежал с крыльца — и тут же получил прикладом по хребту. Ударил его Тулуш сильно, чтобы тот вздохнуть не мог, не то, что закричать. По голове бить не стал, чтобы коньки не откинул, а умело приложил в какую-то лишь ему понятную точку на «холке». Урка упал поленом, и у него мигом отнялись ноги. Он только мычал и ерзал.

— Тихо, пасть порву! — прошипел я, придавливая его к земле коленом и зажимая рот рукой. — Сейчас я буду спрашивать, а ты или кивай, или мотай головой. Не будешь отвечать, башку сверну.

Для убедительности я надавил ему на эту самую башку другим коленом, отчего та вмялась в почву, а зэк замычал выразительнее. Тогда я ослабил нажим и задал первый вопрос:

— В доме вас еще двое?

Тот замотал головой.

— Трое?

Снова замотал. Твою мать! Неужели еще четверо? Нет, не может быть…

— Сколько вас? Отвечай тихо, не ори, — я убрал ладонь с его рта.

— Один там. Чахлый только остался.

— Где третий? Ну!

— Ушел, падлюка… Вот сейчас мы проснулись, когда баба соседская блажила. Глядь, а нет нашего кореша… Утёк Сафрон. Смылся, гад…

— Куда смылся?

— А я почем знаю!

Бам! Я пристукнул его кулаком по башке, рукой, в которым была зажата рукоятка пистолета. Тяжелый получился удар, достаточный чтобы противник отключился. Поговорили — и ладно.

В доме, выходит, один урка. Надо торопиться, пока он не понял, что происходит.

— Карауль! — велел я Тулушу, указав на поверженного, а сам распахнул дверь и нырнул в дом.

Внутри темно, и я сразу пригнулся и встал на колено. Вовремя. Из дальнего угла бахнул выстрел, и я почувствовал, как над головой что-то прошуршало, даже волос коснулось. А сзади что-то осыпалось. Картечью жахнул, гад!

Бах! Бах! Бах! — положил я веером три пули, перекрывая угол, откуда в меня стреляли и где я видел вспышку.

Оттуда послышался сдавленный мат, и тут же донесся характерный звук, по которому я определил, что ружье переломили для перезарядки. Щелчок возвестил, что ствол защелкнут и ружье готово к стрельбе. Но я выстрелил первым. Лежа на полу, выпустил весь остаток барабана. Невидимый противник вскрикнул ещё, а потом настала тишина.

Вставать я не торопился. Может, затаился гад и выжидает. Я изогнулся, снял ботинок и швырнул в темноту. Слышал, как тот шмякнулся в мягкое. Никто никак не отреагировал и не дернулся. Тогда я встал и, по-прежнему стараясь не производить лишнего шума, вышел из дома.

— Посвети! — крикнул я Тулушу.

Тот уже связал захваченного нами зэка его же ремнем. Задержанный очнулся и смотрел на нас яростно и злобно, хуже Гитлера.

Салчак рысью подскочил к полыхавшему вовсю костру, вытащил оттуда горящую толстенную палку, не потревожив конструкции, и мы вошли в дом с импровизированным факелом.

Огонь разогнал мрак. В пустой комнате, в дальнем углу, лежал окровавленный труп в робе с несколькими дырками от пуль в груди и животе. Вторая моя попытка достать его, выходит, оказалась очень удачной. Я безошибочно определил направление, куда нужно палить, по источнику звука и убил гада.

Тулуш зажег свечку на столе от своего факела, затем вторую, что стояла на подоконнике. Стало светлее.

— Выходите! — крикнул я в шторки, которые отгораживали комнаты. — Бандиты обезврежены! Мы из милиции, вам больше нечего бояться!

Из комнаты вышла бледная хозяйка. Увидев труп на полу, она лишь яростно сжала кулаки, будто сама хотела растерзать его. Подошла к телу и плюнула.

— Все хорошо, — взял я хозяйку за плечи, увидев, что её шатнуло, и усадил на самодельный табурет.

Женщина не выдержала и зарыдала. А на улице вдруг прогремел выстрел. Мы с Тулушем выскочили из дома. Я выхватил у него ружье, так как наган был пустой.

Но так и встал на крыльце ошарашенный. Бандит, которого связал Тулуш, лежал с простреленным затылком не там, где я его оставил и куда сразу метнулся взгляд — чуть дальше. На том месте лишь валялся его ремень.

Возле ремня стояла Вера с обрезом в руках.

— Он хотел убежать, — пожала она плечами и виновато посмотрела на нас.

— Как же он освободился? — удивился я.

— Не знаю, я сама не поняла, — говорила она это спокойно, будто в мишень на учениях попала, а не в человека.

— Да уж… Но это хорошо, что ты не испугалась, туда ему и дорога… Кхм.

— Все произошло так быстро… Я просто не успела испугаться, — выдавила улыбку девушка.

— Угу, — я оценивающе посмотрел на валявшийся труп, на Веру, на расстояние между ними. — А ты хорошо стреляешь. Один выстрел — и в яблочко. Вернее, в затылок.

— Повезло, — пожала плечами Вера.

И сразу показалось, что она как-то немного неуклюже держит обрез, будто боится его и совсем не привычна к оружию.

А потом и вовсе швырнула его на землю и даже по-женски ойкнула.

А я повернулся к Тулушу:

— Получается, хреново ты, братец, урку связал.

— Тулуш хорошо вяжет, — покачал тот головой и сверкнул глазами. — Кто-то его развязать.

— Кто? Тут никого кроме нас нет. Ну, бывает, в темноте напутал что-то.

— Нет, — упрямо мотал головой Тулуш. — Хорошо петля был.

— Да без разницы теперь. Главное, что никто не пострадал из нас и гражданских. Если не считать вчерашних потерь.

Под вчерашними потерями я подразумевал хозяина дома. Как мы и предполагали, бандиты захватили дом и убили его хозяина — отца женщины с ребенком. Ребенок — восьмилетний пацан Севка, внук погибшего, остался невредим.

Они с матерью долго обнимались и лили слезы, не переставая благодарить нас.

Мы с Тулушем вытащили труп бандита на улицу, а затем спустились в подпол. Именно туда бандиты спрятали тело хозяина с огнестрельной раной. Повозиться пришлось изрядно, мужик он оказался здоровый, тяжелый. Долго мы его вытаскивали, обвязав веревкой.

Погибшего уложили в избе и накрыли простыней. От выстрелов деревенька, конечно, проснулась, а когда всё стихло, набежали местные жители поддержать потерпевшую и сынка.

— Где четвертый? — спросила Вера.

— Ты сама слышала, что он ушел, — ответил я. — Кинул своих.

Она сощурилась.

— Он был у них главный… Нужно найти его.

— Где его искать? — я широким жестом показал на простирающиеся леса и реку. — Никакой зацепки. Можно было бы поспрашивать задержанного, но ты ведь его пристрелила.