Как только он закрыл дверь, то повернулся к нам.

— Оправдали? — вырвалось разом у нас троих.

Ну, другой реакции не могло быть в такой момент.

— С ума сошли⁈ Сам ушёл! — громко ответил Целевой и подошёл к нам. — Курить есть?

Тут же и Енотаев, и Тростин протянули по сигарете генерал-лейтенанту. Выбирать тут было не из чего — одна и та же марка была у Бориса Матвеевича и Ефима Петровича с одним и тем же животным на фоне песков на упаковке.

Они предложили и мне «отраву», но я лишь отрицательно покачал головой.

— Вы парни хоть и суровые мужики, но сигареты у вас дерьмо! Не накуриться этими вашими «верблюдами», — быстро скурил сигарету генерал-лейтенант.

Он пожал каждому руку и молча ушёл по коридору к выходу. Ради интереса мы ещё пару минут постояли рядом с кабинетом, но больше отстранённых не было. Выйдя на улицу и подойдя к машине, я задал Енотаеву интересующий меня вопрос.

— А куда подевался Кузьма Иванович?

Ефим Петрович зашёлся кашлем при первом же упоминании подполковника Баева. Как только он успокоился, смог посмеяться и ответить.

— У него сейчас много работы. Не думай про него, — ответил Енотаев и приказал мне сесть в машину.

Прошло несколько дней, но никаких итогов по окончании операции озвучено не было. По словам Енотаева, конфликт с соседним государством был успешно решён.

Сыграли свою роль дипломаты, выставившие ответный протест и претензии руководству Пакистана. Припомнили всё: поддержку душманов, желание отторгнуть некоторые приграничные провинции и периодические нарушения границы Демократической Республики Афганистан.

Почему только при этом понесли наказание некоторые руководители, мне непонятно.

Как непонятно, почему за эту операцию никто из отряда Сопина, «джелалабадского» полка и нашей отдельной группы, не представлен к наградам. Как раз этот момент и стал предметом обсуждения на вечернем «саммите».

Атмосфера больше напоминала чаепитие с вкусняшками. Что-то крепкое было употреблять незапрещено, но ни у кого желания не было. И вообще, всем уже хотелось в «родное» высокогорье Баграма вернуться.

— Да что за ерунда, Ефим Петрович⁈ Я этих духов вот так вот крутил, гонял, делал всем, чем можно было делать, а мне даже спасибо не сказали, — возмущался Мага.

— Командир, брат дело говорит. Надо писать туда… ну куда мы обычно пишем, если недовольны, — поддержал Бага товарища.

Енотаев улыбнулся, отпивая из чашки.

— Баграт, вот именно оттуда, куда мы обычно пишем, это самое распоряжение про награды и пришло. Есть мысли ещё куда пожаловаться? — спросил Ефим Петрович.

— В газету «Правда», — предложил Кеша.

— Там ни одной строчки про боевые действия в Афганистане не написали. Везде побеждают местные правительственные войска. А мы только старушек переводим через дорогу, гуманитарную помощь развозим, дома строим… — начал говорить Ваня Васюлевич, но его прервал Енотаев.

— Отставить подобные рассуждения, — громко сказал комэска.

— Виноват, товарищ командир.

Кто-то уже начал терять веру в идеалы интернационального долга.

— А ты что скажешь, командир звена? — обратился ко мне Енотаев.

— Смотря про что, Ефим Петрович.

— У нас сейчас «круглый стол». Каждый высказывается, — добавил Кислицын.

Я посмотрел на остальных. Сложно что-то сказать, когда не с первого раза понимаешь, в чём заключается и перед кем у тебя этот пресловутый «интернациональный долг». Но я знаю другое — есть приказ Родины.

— У меня мысль простая. Есть долг перед страной, перед советским народом, перед всей необъятной Родиной. И мы его обязаны исполнить. Побеждает та армия, которая о долге не рассуждает. И не стоит забывать, что не будь нас здесь, пришли бы другие. Вот они бы точно не строили домов и старикам не помогали.

Енотаев кивнул, а во взгляде остальных сослуживцев я увидел больше понимания, чем раньше.

— Не за награды, чеки и рубли мы здесь, мужики. А чтобы Родину всегда великой звали, — произнёс комэска.

Чем-то напомнило строчки из одной песни. Она про другую войну. И мне очень хочется, чтобы её не было в этой реальности.

— Послезавтра тяжёлый день. Проход, кто будет делать? — спросил Енотаев.

На церемонию вызвались выполнить пролёт Кислицын и Мага. С моего звена полетят Юрис и Семён Рогаткин.

— Тогда всем отдыхать. Завтра обязательно выспаться и быть готовыми, — объявил Енотаев.

Допив чай, все отправились спать. А вот я не торопился, поскольку мне не давал пойти в модуль мой лётчик-оператор.

Кеша отвёл меня в сторону и начал нести пургу.

— Сань, вот если бы я тебе сказал, что у меня есть к тебе просьба. Очень серьёзная, мужская, о которой я бы не хотел тебе говорить… — начал объяснять мне Иннокентий.

Ну вот что он опять за пургу несёт?

— Ближе к делу, Кеша. Я понял, что ты мне что-то хочешь сказать.

— Да… Ну нет! Хочу, но не хочу. Я просто интересуюсь…

— Так ты говоришь, хочешь или интересуешься? Выбери один из глаголов, — улыбнулся я.

Кеша задумался. Глаза у парня бегали, а его внешний вид говорил о многом. Волосы зачёсаны, изо рта свежо пахнет так, будто он куст мяты съел. Ну и аромат одеколона «Шипр» ни с чем не спутать.

Будучи подростком, я таким прыщи протирал, а в Союзе это мужской парфюм. Надо отметить, что запах неплохой.

В общем, куда собрался идти Кеша, мне понятно. Главное, чтобы на свидании с девушкой он также не потерял возможность связно говорить.

— Саныч, друг! Мне очень надо сказать тебе кое-что, но я…

— Короче, Ален-одеколон, у тебя «джентльменский набор» весь в наличии? — спросил я.

— Конечно! Я ж готовился! А что входит в этот набор?

Пф! И это мой лётчик-оператор! Пришлось собрать парня на свидание в очень быстром темпе. Даже нашлось ему «изделие номер 2» в достаточном количестве. Ведь он же именно за этим и собрался идти в женский модуль.

Так и убежал Кеша в непроглядную ночную темень. После небольшого обсуждения, как же там дела у Петрова, все в модуле заснули.

А посреди ночи проснулись.

Вернулся Кеша. Но тихо же этот парень зайти не может в комнату!

— Простите… я… ух! Такое…

— Что⁈ Круто было⁈ Нет, не рассказывай. И так хреново, — сказал Мага.

— Да тут не так долго. Короче, пришёл я…

— Кеша, друг ты наш! Не вздумай, — прервал его сонный Юрис.

— Да будет вам. Это для вашего же блага…

— Эй ты, не рассказывай! Не смей! — повторил требование Бага.

— Да сейчас расскажу. В общем…

— Замолчи! — хором произнесла вся комната.

Ещё бы! Слушать рассказы о любовных похождениях истосковавшимся по женщинам мужикам сложно.

Остановить Иннокентия мог только ботинок. Однако никто не решился его бросить в Иннокентия, поскольку искать утром обувь хуже, чем эротические рассказы на ночь.

— Она мне говорит, что у неё гипермобильность суставов. Мол, ты не обращай внимание, у меня суставы щёлкают, — начал рассказывать Кеша.

Сон у всех прекратился и многие стали представлять эту сцену. А когда разговор зашёл про шпагат, то всем стало интересно вдвойне.

— Ну я её за попу. Кладу на стол в общем и целом…

— Так! — в предвкушении дальнейших действий воскликнул Семён Рогаткин.

— Она ноги врозь. Да так широко, что я аж облизнулся…

— Так! — повторил за Семёном восклицание Бага.

— Ну, думаю всё! Свершилось. И момент интимный, и изделие на изготовке, и вино хорошее было. Я к ней близко…

— Таак! — хором воскликнуло большинство коллег.

Тут лицо Кеши поникло. И у меня сразу возникло ощущение, что что-то пошло не так.

— Ну она же сказала, что гиперпластика, на шпагат садится. Я примерился. А она высоковато расселась. Ну и решил её поудобнее пододвинуть…

В итоге Татьяна была отправлена в медроту с переломом, порванными связками или чем-то ещё. Пару недель ходить не сможет нормально.

— Кеша, если честно, ты катастрофа. Ещё и зря «изделие номер 2» потратил, — махнул рукой Мага.