Она не соврала, эта женщина, чьего имени я не знала. Она не соврала ведь буквально через пару дней. Когда ко мне снова зашёл мой лечащий врач, он заверил, что сейчас меня уже можно перевести в палату.

Я уже могла тихонечко сама садиться, и тело так не ныло, но все же слабость ощущалась и угнетала. Я изо всех сил старалась показаться нормальной и здоровой, чтобы перевод был как можно быстрее, потому что я не знала, насколько хватит терпения у Рустама. И когда я оказалась в палате, Рус, поломав все мои опасения вытащил малыша из люльки и тихо произнёс:

— Это наш сын, наш маленький мальчик…

Есения.

Нет, Рустам был не прав.

Это не наш сын, это только мой сын. Я считала не точно так же, как и муж.

Но я промолчала, у меня не было сил, у меня болело все. Я не могла сейчас вставать в позу и выкатывать ему обвинения, претензии и тем более говорить о том, что это мой ребёнок.

Нет, нет, нет, так поступать было не мудро, так поступать было глупо.

Если он до сих пор никуда не увёз моего мальчика, значит, у меня был шанс, шанс на то, что мой сын останется со мной, и тогда я смогу его увести.

— Да, — голос был похож на вороньё карканье. И Рустам поморщился, медленно сделал шаг назад и тихо предложил:

— Давай я заварю тебе чаю.

— Да,— произнесла я ещё раз, чтобы он просто не маячил у меня перед глазами и не триггерил меня. Сейчас любое действие от мужа я воспринимала именно раздражающим фактором.

Рустам кивнул, сделал длинный шаг назад, я это видела все боковым зрением, потому что старалась глазами не отрываться от своего мальчика, своего маленького малыша.

Он был очень тяжёлый. Или мне так казалось. Вероятнее всего второе, потому что я была обессилена…

А спал мой малыш он крепко, периодически поджимал губки и, вытягивал их в трубочку. Это было самое чудесное зрелище, которое я видела за последние несколько месяцев. Да что уж врать, это было самое чудесное, что я видела в своей жизни.

Мой малыш, сонный, тёплый, пахнущий почему-то так сладко, что у меня внутри все дрожало от этого. Он был только мой, я никому не позволю его отобрать.

— Что ты хочешь на ужин? — Тихо спросил муж, стоя за небольшой маленькой угловой кухней, которая прилегала одним краем к стене ванной, а другим к противоположной.

Я понимала, что это семейная палата, что это больше похоже на номер в отеле, нежели чем на палату, и то, что кровать здесь одна широкая и как Рустам планирует здесь оставаться, мне пока в голову не приходило. Но я подозревала, что наличие таких удобств может по-любому позволить ему остаться с ночёвкой.

— Я не хочу ничего, — тихо призналась я. Рустам покачал головой, чайник тихо щёлкнул, и я уловила блики пара в воздухе, а потом на всю палату расцвёл приятный чайный аромат и молоко. Он добавил в чай молоко, все по канону, скажем так. Муж обернулся ко мне, держа в руках большую кружку с чаем, но я покачала головой.— Перелей, я не выпью столько, — тихо сказала я и снова перевела взгляд на своего малыша.

Он был самым, наверное, чудесным ребёнком, самым идеальным, самым правильным, самым красивым и замечательным.

Он был тем ребёнком, на которого можно было смотреть часами, и я не хотела выпускать его из рук. Я даже от себя его далеко не хотела отпускать, поэтому, когда Рустам загремел чашками, я между делом уточнила:

— А где кокон?

Рус вздрогнул. Мне показалось, что он уронил кружку меньшего размера в раковину. А потом резко обернулся ко мне.

— Какой кокон? — уточнил он, явно не понимая, про что я пытаюсь сказать.

— Среди детских вещей, — медленно начала я.— Был специальный кокон для кровати. Чтобы кормить лёжа.

— А ты уже можешь кормить, у тебя пришло молоко? — взволнованно уточнил Рустам, и в его руках снова появилась кружка.

А почему он волновался, почему он так переживал? У него руки ведь дрожали, и чай муж донести до меня с трудом смог.

— Наверное, да, я не знаю, — призналась я и проследила, как Рустам поставил на прикроватную тумбочку чашку и перевёл на меня взгляд.

— Давай в люльку, а сама попей.

Муж наклонился ко мне, и меня обдало его ароматом, не духами, не туалетной водой, не гелем для душа, а именно его ароматом. Чуть сладковатый с тонкой ноткой горечи, как будто бы от лемонграсса. И все это зашлифовано мускусом, что ли…

Я отвела глаза. Да, сейчас от него не пахло ни другой женщиной, ни улицей, ничем. Его запах. Но это не означало, что от него не запахнет иначе в ближайшее время.

— Надо об этом узнать у врачей, и тогда, возможно, я сам съезжу домой. Ты мне скажешь, что привезти, и я все привезу. Если нужен этот кокон, значит, я привезу этот кокон. Мать, видимо, просто не знала.

Я опустила глаза, и Рустам, подняв кружку чашку с тумбочки, протянул её мне я боялась обжечься и не удержать, поэтому покачала головой, намекая, чтобы ещё чуть-чуть постоял чай, остывая.

— И Есения, — тихо произнёс муж. Он медленно осмотрелся и потянул на себя кресло, которое стояло возле тумбочки. — Я так и не дал имя малышу.

Сердце грохнулось о ребра.

Пальцы сами, без моего участия, сомкнулись на полотне одеяла.

— Мне показалось неправильным, что я это буду решать один. Ты же сможешь сейчас выбрать?

Для меня тот факт, что он до сих пор не назвал моего ребёнка никак, играл почему-то очень важную, большую роль.

Я не хотела, чтобы хоть какая-то ассоциация была связана с Рустамом. Поэтому опустила глаза.

И выдохнула абсолютно не то имя, между которыми мы выбирали.

— Матвей. Я хочу, чтобы его звали Матвеем.

Я поняла, что в этот момент решалось нечто большее, чем имя для моего сына.

— Рустам, я хочу, чтобы сына звали Матвеем.

Я пристально смотрела в лицо мужа и надеялась увидеть в нём вспышки недовольства, раздражения или ещё чего-то, ведь предложенное мной имя это не было именем, которое мы оговаривали с ним, а мы долго выбирали имя. Нам надо было, чтобы оно было звучное, чтобы оно идеально подходило под отчество.

И здесь я так решила развернуть ситуацию…

Это не было вредностью, это не было показателем того, что я продавливала свою точку зрения, я просто прощупывала сейчас границы дозволенного мне, ведь если Рустам сейчас скажет нет, дорогая моя, ничего такого не будет, мы назовём сына Робертом, то я пойму, что Рус продолжает стоять на своём и ничего не изменилось.

Превозмогая усталость и дрожь в руках, я дотянулась до чашки с чаем и подняла её. Было тяжело и горячо, но я все равно взяла напиток и пригубила его: сладкий, молочный, крепкий, все как я любила.

То есть Рустам это помнил, он знал, какой чай я любила, и постарался сделать его таковым, и после моего первого глотка муж вздохнул и спросил:

— Ты передумала? Да?

Я ничего не ответила, просто отвела глаза.

— Если ты передумала, то… — Рус дёрнул рукой и пощипал себя за щетину на подбородке.

Надо было бы уже побриться, потому что ещё немного, и эта щетина перерастёт в бороду. Но видимо, мужу было не до этого, да и куда ему здесь форсить в роддоме, не медсестёр же соблазнять… Предатель.

— Если ты передумала, — словно по борясь с собой сказал Рустам, — то, я думаю, что Матвей это хорошее имя для сына.

Хмельная радость взметнулась внутри меня, я с трудом смогла спрятать улыбку.

Да, это было хорошее имя для моего сына, но не для нашего.

— Я просто не знал, как ты отреагируешь, поэтому все эти дни обращался к ребёнку исключительно малыш.

Наверное, будь во мне меньше злости, будь во мне меньше опасений, меня бы эти слова безумно растрогали, но у меня в голове ещё очень ярко стояла картинка его секретарши в кабинете.