— Ну, скажи, скажи, скажи, что ты думаешь?

— Тимур, я ничего не скажу. Мы можем поговорить с тобой на абсолютно любую тему, только не на эту…

— А я не хочу ни о чем другом говорить, кроме как об этом, — крикнул со злостью Тимур и дёрнулся назад. Стул, не выдержав такого издевательства, качнулся и упал, наполнив дом грохотом.

Тим подскочил ко мне, выхватил из рук чашку, в которой качнулся чай, доставая ободков, а потом с вызовом посмотрел мне в глаза.

— Ну скажи, скажи, что ты одна меня любишь, ты одна такая хорошая, а они все плохие. Ну скажи, скажи это, я же знаю, ты хочешь этого сказать!

А сейчас его губы задрожали.

Я опустила руки.

Я поняла, что мне нос жутко щиплет, потому что Тим ни в чем не был виноват, это была не его война, это был не его спор.

— Я так не скажу, — призналась и хрипло. Тим зарычал. Со звоном брякнул чашку с чаем о столешницу так, что напиток все-таки не выдержал и улизнул из чашки.

— Что ты скажешь, что они оба меня любят, да? Не любит меня никто. Матери я не нужен, отец на тебя скинул, и ты сейчас тоже уйдёшь, когда ты родишь, ты уйдёшь.

Тим дёрнулся сначала ко мне, потом от меня.

Зарычал.

И в таком состоянии выскочил из кухни, оставив меня стоять и не понимать, что делать.

Я медленно качнулась в сторону столешницы, схватила салфетку, вытерла чай, и в этот момент со второго этажа послышался тяжёлый уверенный шаг.

Рустам застыл в холле, глядя на то, как я вытирала столешницу и украдкой свои слезы.

— Из-за чего скандал? — произнёс он холодно. Я опустила лицо сильнее, прижала подбородок к груди, чтобы он не видел и точно не понял, о чем здесь шел разговор.

— Что тут случилось? Тимур тебя обидел?

Я часто часто заморгала, чтобы не сорваться и не закричать в голос, медленно перевела на него взгляд и спросила.

— А тебе не кажется, что ты его обидел?

Бросив свой чай, я медленно прошла мимо мужа, обдав его презрением, Рус только тяжело задышал, выказывая так своё недовольство, но мне было абсолютно наплевать на это. У меня руки тряслись, и сердце было не на месте.

Меня можно назвать бесхребетной, можно назвать меня мямлей, дурой последней, но этого ребёнка я растила с трех лет. С этим ребёнком я засыпала в одной постели. Он был рядом со мной, когда я узнала о том, что с отцом случилось страшное, он точно так же, как родной ребёнок, плакал от того, что у него дедушка может погибнуть, поэтому не надо мне сейчас рассказывать о том, что я слабая и бесхребетная, потому что любая на моём месте чувствовала бы тоже самое.

Вытирая слезы, я зашла в свою спальню.

Залезла с ногами на кровать и попыталась успокоиться, но раз за разом проворачивая в голове разговор, я понимала, что спокойствие мне может только сниться.

И поэтому сонное утро первого рабочего дня в неделе для меня было бодрым, ведь я собиралась что-то менять.

Я собиралась выехать в город и посмотреть квартиры.

На этот раз у нас не было общего семейного завтрака. На этот раз у нас не было совместного чаепития. Рус ходил злой и недовольный, собирался на работу. Тимур, точно так же недовольный, собирался в школу.

Когда появилась я на первом этаже, то все, словно по команде, замерли.

Я застыла, нелепо придерживая в скованных пальцах ручку сумки, а Рус, склонив голову к плечу, уточнил:

— А куда это ты собралась?

— Я думала, ты меня в город подкинешь. Я хотела ещё немножко подготовиться к рождению малыша. У нас кое-что не докуплено. И теперь уж точно, наверное, можно взять коляску и кроватку…

— Да... — Рус нахмурился, качнул головой, в этот момент зазвонил домофон, предупреждая о ранних гостях.

Я недоуменно посмотрела на мужа, но Рустам сам открыл ворота и позже дверь дома.

На пороге показалась моя свекровь.

Она счастливо охнула при виде меня и сладко прощебетала:

— Есения, девочка моя, ну не переживай, не переживай, мама приехала, мама во всем тебе поможет. Я с вами побуду прямо до родов, чтобы тебе спокойнее было.

У меня дёрнулся глаз.

Я перевела взгляд на мужа, и он, усмехнувшись, прошёл мимо меня, вешая пальто свекрови на вешалку.

А когда мать Рустама прошла в кухню, где поймала

Тимура, я только и спросила:

— Зачем?

— Неужели ты считаешь, что я не понимаю, что ты собираешься сбежать? Побудешь под присмотром… Тебе не помешает общение с моей матерью. Наберешься мудрости и поучишься покорности…

Я тяжело выдохнула и вскинула бровь.

— Рустам, какой присмотр, какой побег? — спросила я максимально безразличным тоном.

— А то ты не знаешь, — оскалился муж, приблизившись ко мне, заправил мне за ухо прядь волос. — Есения в моём доме не происходит ничего, о чем бы я не имел понятия. Я прекрасно знаю, что ты безумно хочешь как-то выгадать правильно время и сбежать. Мы с тобой взрослые люди.

— Вот именно Рустам, мы с тобой взрослые люди, а ты ведёшь себя со мной, как будто бы я малолетка. Глупая! Ты забрал мои документы. Ты сажаешь меня, грубо говоря, под домашний арест, чем в таком случае я отличаюсь от сына?

— Хотя бы тем-то, что он никуда сбегать не собирается. А тебе так и не сидится? Тебе так и хочется приключений на свою пятую точку…

— Каких приключений, Рустам? Мне со дня на день рожать. Если ты считаешь, что я настолько безумная, чтобы бежать от тебя накануне родов, то это просто говорит о том, что ты меня ни черта не знаешь.

Все эти годы, что мы были вместе, они просто вылетели в трубу. Я старалась сохранять спокойствие и доносить до мужа рациональные доводы того, что мне ничего не нужно. Никаких действий я не предпринимаю, но Рустам был непреклонен. Он стоял, смотрел на меня, улыбался мне в лицо и поглаживал по щеке.

— Есения, в том-то и дело, что я прекрасно знаю тебя. Если ты что-то задумала, ты это все равно сделаешь, поэтому не надо мне сейчас хлопать глазками. Я уже тридцать три раза проклял, что занял кабинет в том месте, где ты решила сделать оранжерею. И поверь ещё пару месяцев, и я оттуда съеду, и ты добьёшься того, чего хотела. Поэтому я считаю, что ты сделаешь то, что задумала. А я этого не хочу. Я хочу, чтобы моя жена нормально доносила ребёнка. Я хочу, чтобы моя жена в комфорте рожала. Я хочу, чтобы моя жена чувствовала себя максимально защищённой во время родов. Я не совершу ошибку и не пущу все на самотёк.

— Ты и так пускаешь все на самотёк. Не надо себе льстить. Ты пускаешь на самотёк абсолютно всю нашу жизнь, своего сына. Сына в особенности. Мне кажется, как мы поженились ты так и умыл руки от его воспитания.

У меня не было аргументов, которые, которые можно было противопоставить Рустаму, поэтому я воспользовалась тем, что было на виду и Русу это не понравилось. Он стиснул челюсти и вскинул бровь.

— Есения, не надо так говорить. И не надо себя так вести. Тебе прекрасно известно, что я в сына вкладываю ни капельки не меньше, чем ты, но нынешняя ситуация, она заставляет нас с тобой играть немножко бесчестно, ты не находишь?

Я не находила, потому что то, как играл Рустам было просто за границей какой-то нормы: позвать мать, чтобы она за мной следила. Да это ни в какие ворота не лезет.

Муж тяжело вздохнул и сделал шаг назад, смерил меня саркастичным взглядом и покачал головой.

— Не надо, Есения не надо. Я слишком сильно тебя люблю, чтобы позволить совершить глупость, поэтому как бы сейчас безумно не выглядело моё поведение, оно оправдано. И да, ты права. Пора купить кроватки, коляски. Выбери все, сделай заказы. И как раз к рождению малыша у нас все будет. И ещё подумай тогда, какую спальню все-таки мы выделим под детскую, чтобы быстренько за недельку нагнать рабочих, и они поправили ремонт, сделали его более приятным для ребёнка и комфортным для тебя. Тебе ведь все-таки здесь жить… — последнее прозвучало ни капельки не воодушевлённо. Скорее я это ощутила как приговор.