Тимур открыл дверь резко, без стука и застыл.

В душе что-то шевельнулось нехорошее. И я подумал о том, что, возможно, у этого разговора были свидетели.

— Я же предупреждал, Тим, — выдохнул я, качая головой. Дебильное это было решение на первом этаже устраивать кабинет по той простой причине, что сын рос, у него постоянно были какие-то загоны, и все чаще я осознавал, что комната с выходом на террасу и в сад, она слишком заманчива для домочадцев.

— Ну, я просто мама… — замялся Тим, и теперь я отчётливо ощутил привкус чего-то уже случившегося, но ещё не показавшего последствия.

Тим шмыгнул за дверь, а я, вскинув бровь медленно встал с кресла, развернулся к окну и положил руку на ручку двери.

В этот момент с кухни донёсся грохот, и я, выматерившись, подумал, что, вероятнее всего, Тимур опять начал свои кулинарные изощрения. Надо было тонко сказать Есении о том, что мы как-то переживём без очередной порции китайского риса, который Тимур пересолил, пересахарил и вообще жрать это было невозможно, но Есения была очень милой, очень нежной, и она хвалила даже ситуации, когда было явно провальное мероприятие.

Я дошёл до кухни и уставился на ребёнка.

Столько лет, такой здоровый, взрослый, а я все равно помню его трехлеткой, который несмело вышел из-за моей ноги, когда я впервые привёл Есению познакомиться с ним.

Странно так было, она его боялась, он её боялся люто и после знакомства долго не мог уснуть и хныкал о том, что ему страшно, и вдруг он не понравился. О том, что надо непременно понравиться Тимуру в голову вложила моя мать, и я тогда, оставшись с трёхлетним сынишкой на руках, не понимал, как его разубедить, что он-то обязательно, он точно понравился Есении, потому что я увидел, как в её глазах заплясали звезды.

Тим был очень приятным ребёнком. Ну, по крайней мере до момента, пока у него не начали скакать гормоны. Все время, что я был женат Тим реально успел прорасти в сердце Есении слишком глубоко, он был её ласковым котёнком, тихо урчал рядом с ней, и если первое время он их жутко боялся, стеснялся, то потом я стал замечать, как их связь с каждым днём все крепчает. И, наверное, именно поэтому я не мог сейчас нарычать на сына о том, что он криворукий, потому что Есения бы не оценила, а она появилась со стороны коридора, босоногая стояла, обнимала живот руками.

И когда сын ускакал принести ей тапочки, я вдруг понял, что что-то у нас надломилось.

У меня была молодая красивая жена, А ещё у меня была херова туча проблем…

Есения обвиняла меня в измене.

Она обвиняла меня, стояла, тряслась, у неё были сведённые пальцы, я не знал, что противопоставить этому обвинению. Я понимал, что она слышала разговор в кабинете, осталось только понять, какую часть.

Но вместо, того чтобы поддаться на скандал, я делал рожу кирпичом и на все реагировал, как последний идиот: ничего не было, ничего не знаю, ничего тебе не скажу.

Мне казалось, что в ситуации, когда на кону стоит беременность, причём беременность сложная, такой способ уйти от проблемы, он будет самым правильным, но Есения так не считала. Для Есении было важно докопаться до правды любой ценой, даже ценой собственного здоровья, и это меня раздражало. Я не понимал, как можно быть такой беспечной в отношении беременности, которая и так протекала достаточно тяжело.

Все это ложь, когда говорят, что выкидыш не касается никого в семье нет. Выкидыш в том-то и дело, что касается всех членов семьи. И у меня ещё свежи были воспоминания, как мне звонила мать, плакала, сетовала, хрипела в трубку о том, что я не доглядел, что вот надо было привести Есению к ним. Она бы точно за всем усмотрела.

У мамы вообще была странная позиция, она считала, что я продолжал быть маленьким мальчиком, и меня нужно во всем контролировать ни первый брак, ни второй не изменил её мнение, и если в ситуации с бывшей женой мама сама абстрагировалась от каких-либо контактов по той простой причине, что бывшая жена никогда не нравилась моей семье, то в ситуации с Есенией все было наоборот. Мама хотела максимально влезть в нашу семейную жизнь, она хотела переехать к нам, чтобы только все контролировать, особенно после выкидыша. Это было настолько странным чувством для меня, что я только и мог обороняться и ограничивать свою семью от такой навязчивой доброты и заботы. Если честно, даже в моменте с тем, что я женился на Есении, мама не изменила своего отношения к Тимуру. Она по-прежнему считала, что она лучше всех его воспитает. И однажды прозвучал очень странный разговор.

— Рустам, — это случилось примерно на втором или третьем году моего брака с Есей. — Знаешь, я тут подумала, вы молодая семья и вероятнее всего, как бы для Есении очень большой стресс наличие ребёнка, будучи самой ни разу не матерью, поэтому я считаю, что правильным было бы отдать Тимура на воспитание нам с папой.

Сказать, что я офигел это ничего не сказать. Я не знал, как себя вести в этой ситуации по той простой причине, что мама реально перегибала палку.

— Рустам, послушай меня и взвесь все мои слова, не относись к ним как к бреду. Вы будете заводить своих детей. И, возможно, Тимур может оказаться не в самом выгодном положении. А ещё я подозреваю, что это всегда будет ревностью. Он будет ревновать тебя к Есении. Есения будет ревновать тебя к сыну. А что случится, когда у вас появится общий ребёнок? Я вообще молчу…

Я взбесился. Нет, я знал, что у меня мама безумно активная женщина для своего возраста, но иногда её активность переходила все границы.

— Ты думаешь, что ты говоришь? Ты мне сейчас пытаешься навязать идею того, что я должен отдать тебе своего ребёнка…

— Рустам, ну это же не из плохих побуждений…

— Мам, очнись, услышь меня, в том и дело, что это мой ребёнок, и воспитывать его буду я.

— Но воспитывает его Есения… — перебила меня мама пуская шпильку, но я продолжил:

— Есши что-то изменится, — хрипло выдавил я из себя, — то я тебе в первой дам знать об этом…

И черт возьми, как-то так случайно вылетело у меня за утренним разговором о том, что Есения не мать Тиму. Но я не имел ввиду, что она ему не мать, по той простой причине, что не она его рожала, а я имел ввиду тот факт, что Есения за годы жизни реально воспринимала Тимура своим сыном и поэтому иногда вела себя ровно так, как повела бы себя со своим ребёнком, а значит, проявляла излишнюю строгость.

А у Тимура гормоны, у него пацаны на районе, у него девочки.

Я прекрасно знал, что в состоянии беременности у Есении тоже гормоны.

Я находился между молотом и наковальней.

С одной стороны, был у меня подросток сын, а с другой стороны, у меня была беременная жена. И когда я сказал о том, что Еся ему не мать, я пытался объяснить ей только тот факт, что если ему надо что-то запретить, то лучше это сделать через меня, потому что на меня ему злиться можно. Меня ему можно ненавидеть. А вот когда он обозлится на Есю, это будет на самом деле большая проблема.

Но все пошло через жопу.

Есения обиделась на меня, Тимур обиделся на меня, но в принципе, ситуация была достаточно нормальной, самое главное, что они не обижались друг на друга.

Но это не отменяло того факта, что обстановка в доме была накалена, а зная о том, что беременность и так нелёгкая, меня это пугало.

Мне хотелось, чтобы Есения просто взяла и легла на кровать, все пусть вокруг неё бы кружили домработницы и няньки, а она бы просто лежала. Это был бы самый шикарный исход беременности, долежать её в спокойствии, но вместо этого, когда я все-таки доехал до Алика на его новоселье, я получил звонок от жены.

— Он тебе не друг, он… Он приставал ко мне.

В контексте разговора с Аликом о том, что он безумно хотел знать с кем я приеду слова Еси меня просто подбросили, поэтому я, не видя никого перед собой, отключив вызов, пошёл и нашёл друга.