Я скупо соглашался, а когда он предложил съездить, отметить, только и бросил:

— У меня жена в реанимации, мне не до отмечаний.

А потом кинул трубку.

Вымораживало.

Если бы поехал домой в ту ночь, может быть, все бы обошлось, ничего бы не случилось. Тимур сказал, что с ночи, видимо, у Еси были схватки, а она посчитала их тренировочными, или я не знаю…

Я мог посыпать сколько угодно голову пеплом. Выгораживать себя, но надо было задвинуть собственное эго на дальний план и признаться, что я виноват, из-за меня Есения была в реанимации, моя девочка. Моя нежная, хрупкая жена. А ещё самое паршивое было в этой ситуации, что я не мог дать имя малышу.

— Рустам, ну так не бывает. Ну, в конце концов, прими решение как мужчина, назови ребёнка, и все.

— Я не буду давать имя сыну без Есении, как ты этого понять не можешь, — хрипло выговаривал я в трубку, уже теряя терпение. Я действительно не мог дать имя ребёнку без Еси. Мы так и не определились, мы выбирали между Альбертом и Робертом, и так и не смогли прийти к какому-то правильному выбору. И я понимал, что если я решу за Есю, это тоже не добавит понимания в наши с ней отношения, и скорее бы её выписали, скорее бы её перевели.

Мне кажется в какой-то момент я настолько отчаялся, что, глядя на сына поздно вечером, сидел и тихо, губами шептал молитву.

Тимур звонил и плакал в трубку, а я ничего не мог с этим поделать, он истерично, нервно высказывал мне, что надо было приехать, надо было позвонить, как будто бы я сам не знал, все прекрасно знал. Но поставил на чашу весов бизнес и семью.

Проиграл.

Утром третьего дня врач также хмуро появился на пороге палаты и тихо произнёс:

— Ваша супруга идёт на поправку. Мы планируем сегодня перевести её в палату.

— Есть какие-то опасения? — зайдясь безумным, каким-то лихим счастьем вперемешку с чувством того, что с сердца сняли все оковы, подался я вперёд.

— Опасения всегда могут быть, без них в жизни не обходится, — философски по-мудрому ответил врач, — но я бы сейчас рекомендовал по максимуму оградить от любого негатива. Ваша супруга ещё слаба, и будь моя воля, она бы пролежала дольше, но она просится к сыну.

— Я понимаю, — сказал я и перевёл взгляд на люльку.

— Тогда где-то в обед, мы переведём её.

— Хорошо…

Это время до обеда тянулось безумно медленно. Мать позвонила, уже все выяснила, все узнала и была вне себя от радости, что все обошлось.

Есению переводят.

В половине второго я понял, что по коридору есть какой-то шум. Выглянув, я увидел, как Есения в компании медсестёр на кушетке едет по коридору.

Сердце сжалось.

Она была бледная. Кожа пергаментно тонкая, с сероватым оттенком. Еся полулежала на кушетке. А когда её завезли в палату, то я, растерявшись, первое, что сделал, это, все-таки вытащил сына из люльки и, приблизившись к Есе, протянул малыша ей.

— Наш сын, — тихо прошептал я. — Наш с тобой мальчик…

Есения

Я не понимала, что происходило, и приходить в себя мне было трудно. Тьма рассеивалась, отпускала, и где-то очень вдалеке я слышала разговоры.

Мне казалось, что произошло, что-то непоправимое, но я не торопилась включаться и прислушиваться ни к словам, ни к людям.

Просто в какой-то момент стало невыносимо тяжело сдерживаться и игнорировать происходящее вокруг, и тогда я с трудом разлепила веки, и возле меня оказалась незнакомая женщина.

— Здравствуйте, все хорошо, вы в палате. С вами все хорошо, — произнесла она, и мне это не понравилось. Когда так настойчиво говорят о том, что все хорошо, значит, ничего хорошего уже и нет.

Я приоткрыла рот и поняла, что внутри все пересохло, а горло аж драло от того, что я его напрягала и пыталась что-то произнести.

— Нет нет, не пытайтесь, не пробуйте. Сейчас я вам дам попить.

Женщина исчезла из поля моего зрения, а потом появилась с большой завинчивающейся кружкой, у которой была высунута трубочка, её поднесли к моим губам, и я потянула воду, горькая была такая, почему-то с металлическим привкусом.

Буквально два глотка, и я поняла, что внутри все немного успокоилось, и чёткость картины происходящего стала проступать в сознании.

Мне стало плохо во время родов. Рус был рядом, я успела родить.

— Не переживайте, ваш муж с ребёнком сейчас уже в палате. Ждут вас…

Я покачала мысленно головой, потому что не была уверена в том, что Рус будет меня дожидаться. Вероятнее всего, он так и заберёт моего малыша.

— Но вам сейчас надо прийти в себя и набраться сил. В ходе родов произошло кое-что неприятное, нам пришлось провести экстренную операцию, — голос был у неё такой мягкий, баюкающий, что мне приходилось себя контролировать для того, чтобы снова не закрыть глаза.

И что они мне удалили?

На краю сознания мелькнула тень.

Я хотела прикусить губы, но не нашла на это сил, и женщина, видимо, что-то прочитав по моему поведению, тут же заверила:

— Не переживайте, операция прошла успешно. Вы сможете иметь ещё детей. Случилось то, что никто не ожидал. И такие случаи они крайне редки.

Я не хотела ещё иметь детей, я хотела иметь своего ребёнка, которого я сейчас родила. Наверное, это было моё единственное рациональное здравое желание.

— Ну, не плачьте, пожалуйста, — тихо прошептала женщина и потянулась куда-то вбок. Потом в её руке появилась салфетка, и она дотронулась ею до моих щёк. — Есения. Все хорошо. Да, это неприятно, это не запланировано. Но мы со своей стороны сделали все возможное для того, чтобы минимизировать ущерб вашему организму. Репродуктивная система вся ляжет на второй яичник, который в целости и сохранности. Вы не должны ситуацию воспринимать как какую-то патовую. Все-таки это случилось во время родов, когда с вами был ваш врач, он по максимуму быстро и качественно провёл операцию, чтобы у вас не было никаких последствий в будущем. Если бы такое произошло в течение беременности, было бы намного тяжелее. Если бы такое произошло часами двумя позже родов, мы бы сразу не смогли идентифицировать разрыв яичника, потому что кровотечение было бы закономерно, и ничего бы в этом не было странного, так что все сложилось ровно таким образом, что нам это вышло на руку. Я понимаю то, что говорить об удалении в таком ключе это цинично, но все же…

Все же я её не понимала.

Все же мне казалось, что если что-то случилось в процессе родов, то это и моя не совсем корректная работа, это возможно, где-то недогляд врачей. Ну да, и большая доля вероятности ложится на случай.

— Все будет хорошо, Есения, мы будем наблюдать ваше состояние последующие несколько дней, после чего мы переведём вас к вашему малышу. Ваш супруг очень переживает, он ждёт вас.

Мысли какие-то неправильные стали роиться в голове, я боялась себе представить, я боялась думать о том, что Рус поступит по-человечески и оставит ребёнка со мной. И сейчас слыша о том, что он очень переживает и ждёт. Я не верила этому. Мне казалось,, что есть просто какая-то загвоздка в том, что он не может забрать ребёнка прямо сейчас и только поэтому ждёт.

Тёплая ладонь легла на моё покрывало и сквозь ткань сжала мою руку.

— Вы придёте в себя, и все будет хорошо. Мы со своей стороны организуем самый лучший уход, и как только вы стабилизируетесь, и чем быстрее это произойдёт, тем быстрее мы переведём вас к малышу, понимаете, Есения?

Я все-таки попыталась кивнуть головой, но поняла, что у меня безумно болело тело, так, как будто бы все затекло и любое движение отдавалось внутри резкой болью. Особенно в затылке и между лопатками.

— Нам очень повезло то, что ситуация вышла из под контроля во время родов, Есения. Это дало возможность минимизировать вред. Ваш малыш самый чудесный. Ваш малыш самый замечательный. Вы скоро с ним увидитесь.