Одри непременно хотела попасть в поместье Лестрейнджей до того, как ее отправят в Хогвартс. Уже сейчас ей присылали гневные письма, грозя чуть ли не отчислением, но пока ее защищало заключение Теда Тонкса о сильном нервном потрясении. Впрочем, заключение не было ложным — все то время, что Фред был мертв, Одри билась в истерике и успокоить ее смогли лишь усыпив. Сорванный голос был самым меньшим последствием этого случая, о нормальной жизни говорить было рано. Кошмары ей не снились, только если она спала на кушетке в комнате Фреда.

Беллатрикс, разумеется, была против похода в полузаброшенное поместье. Бывшего мужа она ненавидела до помутнения рассудка и не желала отпускать дочь в этот дом. Но того хотела сама Одри, а против нее оказалась бессильна даже ненависть обманутой матери.

Одри старалась не подавать вида, но слова Долохова ее задели. Она простила маму. Приняла ее. Полюбила. Отказывать отцу в таком же праве — как минимум нечестно. А Одри ненавидела несправедливость. А еще она безумно любила Фреда и, положа руку на сердце, его спасителю она тоже могла бы простить многое, если… если бы не знала, что этот спаситель — отец, который ее вроде как бросил. Но она же вообще не знает, почему он так решил. Вдруг у него есть свои причины?

Поэтому в один пасмурный весенний день Одри, Фред, Беллатрикс и Фрэнк Лонгботтом стояли, как казалось троим из них, в чистом поле, перед огромным камнем.

— Это здесь? — удивилась Одри. — А почему ничего не видно?

— На поместье очень хорошая защита, — неохотно пояснила Белла, — во всей Великобритании лишь с десяток домов имеют настолько сильные щиты. Тебе нужно пролить немного крови на этот камень. Там даже бурые разводы не смываются.

Одри присмотрелась повнимательнее — на камне и правда словно была высохшая кровь, что просто невозможно — дожди ведь льют часто, а гости вряд ли ходят сюда каждый день. Одри взмахнула волшебной палочкой, рассекла себе ладонь и положила руку на камень. Как только она сделала это, то увидела и само поместье — за кованым забором скрывался практически замок в готическом стиле, только что размерами чуточку не такой уж и огромный. Стрельчатые окна, высокие крыши, горгульи в качестве украшений. К главному входу вела широкая аллея с высокими кустами роз. Парк вокруг выглядел неухоженным, но магические розы цвели темно-фиолетовыми цветами, из-за чего поместье казалось еще более мрачным.

Одри залечила порез на ладони — этому заклинанию она научилась сама, — а потом заученно произнесла фразу на латыни: назвала своими гостями всех своих сопровождающих. Фред едва заметно вздрогнул, а вот Фрэнк здесь уже бывал. Даже не посещая приемы, он все же был в гостях практически у всех видных аристократов Великобритании — просто визиты вежливости.

— Я думала, тут маленький разваливающийся домик, — задумчиво сказала Одри, делая первый шаг к родовому поместью.

Ответил ей Фрэнк, чуть более лояльный к Лестрейнджам, чем злая Беллатрикс:

— Они обеднели вовсе не потому, что прожигали миллионы на балах. Лестрейнджи — французский род, они переехали в Англию относительно недавно, но большая часть их дохода все еще обеспечивалась фирмами на материке. А когда в Европе буйствовал Гриндевальд, молодежь из их семьи выступила на его стороне. Из-за этого, во-первых, после войны Лестрейнджи выплачивали контрибуцию пострадавшим. Во-вторых, клиенты их бросили из-за репутации сторонников спятившего темного. У них оставался какой-то доход, просто небольшой.

— Но на жизнь хватало? — уточнила Одри, действительно пытаясь понять.

— Хватало, — буркнула Белла. — Хватало на одежду, еду, содержание этой махины, но не было возможности давать балы и приемы, дарить дорогие цацки любовницам и давать взятки сотрудникам Министерства. Это все им обеспечило мое приданое.

Одри чуть нахмурилась. Они уже шли по аллее, и аромат роз был так же необычен, как и их цвет — казалось, что пахнет грозой с легким оттенком традиционного запаха роз. Но грозы как раз и не было.

— У моего отца была любовница? — уточнила она, пряча улыбку.

Белла сердито надула губы. Врать она не умела и не любила:

— Не было, — недовольно процедила она, а потом опомнилась и сердито обратилась к дочери: — У него же была я, какая любовница?

Фрэнк хрюкнул, не смог сдержав смех, а Одри на ходу обернулась — она улыбнулась маме:

— Не сомневаюсь в том, что ты бы конкуренток не потерпела.

Белла фыркнула и высокомерно повернула голову — вроде как розы рассматривает.

Огромные входные двери, в холле парадная лестница и черно-белая плитка на полу. Но особо мрачным дом не казался. Окна, хоть и были узкими, все же давали много света, а в отделке прошлые хозяева больше тяготели к светлому дереву и мрамору, а не мрачной атмосфере склепа.

— Пойдем, покажу, где вход в подземелья, — дернула плечом Беллатрикс.

Ей на самом деле очень не хотелось самой возвращаться в этот дом. В те месяцы, когда она носила под сердцем Одри, она была по-настоящему счастлива здесь. И сейчас ее это огорчало.

Рудольфус Лестрейндж всегда был хорошим сыном. И хорошим старшим братом, разумеется. Мужем он, до определенного момента, тоже был нормальным. А вот с отцовством все сложилось несколько иначе.

С Беллой Блэк он познакомился еще в Хогвартсе. Жгучая брюнетка, яркая и свободолюбивая, она не замечала влюбленных в нее парней — у нее был лишь ее любимый жених. Рудольфус в число ее преданных поклонников не входил, но все равно восхищался ею. Казалось, будто на черно-белом снимке Хогвартса тех времен кто-то яркими масляными красками нарисовал Беллу Блэк — сделав ее сразу и яркой, и фактурной, и словно не от мира сего. Такой же вспышкой цвета казалась и Молли Прюэтт, но, в отличие от Беллы, после окончания Хогвартса ее жизнь стала максимально серой и обыденной.

Рудольфус вновь начал видеть Беллу, уже когда закончил школу и, как и полагается хорошему сыну, начал искать себе достойную супругу на светских вечеринках. Для его отца "достойная" — значит с хорошим приданым, а таких в то время было не так-то много. Большая часть богатых невест были наследницами — то есть не могли стать женой наследника другого рода. Остальные — страшные, больные, или лишенные талантов. И Белла. Чей главный изъян — она своевольна и давно перестала быть невинной девицей, что является важной характеристикой для достойной супруги наследника древнего рода.

Он не собирался на ней жениться, да и общаться начал скорее как с подругой. Но то, что начиналось как дружеские шутки, постепенно переросло во флирт, а вскоре Рудольфус понял, что ему невероятным образом удалось стать для Беллы кем-то большим, чем надоедливым поклонником. Последних у Беллы было немало — все старательно звали ее замуж, дарили подарки и льстили по любому поводу, что раздражало яркую красотку.

Наверное, дело было именно в том, что Рудольфус начинал с ней общаться без каких-либо далеко идущих планов. Ему просто была интересна женщина, что настолько выделяется среди остальных. Она не любила его. Он ее, впрочем, тоже. Но их близкое общение подтолкнуло две семьи к идее устроить их брак. Блэки хотели избавиться от потенциальной старой девы, Лестрейнджи — точнее Грэгори Лестрейндж — хотели получить доступ к впечатляющему богатству Беллатрикс.

Белла, конечно, была не в восторге от такой перспективы. Чтобы уговорить ее, Рудольфус воспользовался главным слабым местом Беллы — при всем нежелании жить с другим мужчиной, детей она хотела настолько сильно, что всерьез подумывала опозорить семью, родив вне брака. Поэтому ее удалось убедить — Рудольфус говорил об их общей семье, что он позволит ей заниматься только детьми и никем кроме, что у них непременно будет дочь: если нужно, он даже обратится к семейной библиотеке и проведет ритуал. На самом деле сам Рудольфус и не смог бы его провести, о чем Белла знала. Но всегда ведь можно заплатить тому, кто может.