— Я рад, что твоя дуэль завершилась столь благополучно, и к твоей пользе, — проследил взглядом Иван, как улетел в воду последний кусок хлеба, — Наши офицеры по достоинству оценили твою меткость и уверенную руку. Думаю, теперь найдётся немного желающих бросить тебе вызов без серьёзных оснований.

— Твоими молитвами, — заметил я, сохраняя всё то же расслабленное и умиротворённое выражение лица.

Пущин было вскинулся, чтобы возразить, но тут же передумал, сообразив, что я догадываюсь про те пять копеек, которые он внёс в причины дуэли.

— Да, я обзавёлся некоторыми значительными знакомствами, — чуть помолчав, не стал ничего опровергать Пущин, — Ты просто себе не представляешь, что это за люди! Титаны!

— Угу, и каждый второй из них, если не каждый первый, состоит в масонской ложе, — повернул я голову в сторону прогулочной лодки, где лицом к нам сидела довольно милая барышня, с интересом нас разглядывающая

— Пусть даже и так, но ты это к чему? — сам не заметил Пущин, как выдал себя.

— Просто пытаюсь своим средним умишком сообразить, что может быть общего у масонов и наших крепостных? И знаешь, как по мне — так плевать масонам на наших крестьян, если они не повод для какой-то их собственной цели. Наш народ для масонов — лишь причина, чтобы получить инструменты в свои руки, и не более того. Мне кажется, таких как ты — они попросту играют.

— Какие ещё инструменты? — недовольно поморщился Иван, которого моё сравнение покоробило.

— Я не силён в музыке, но думаю, что инструменты из вас попробуют сделать самые разные, как и принято в оркестре. Одним душещипательную струну про Польшу затронут, другим в уши фаготом дунут, чтобы взыграло человеколюбие против ненавистных крепостников-извращенцев, третьим и литавр хватит, чтобы ощутить себя, хотя бы в мыслях, выше всех остальных. Этакими вершителями судеб и Истории. Оно может и сработать, если дирижёр грамотный попадётся, — зевнул я, прикрывая рот ладонью, — Извини, не выспался, да и тема для разговора у нас скучная.

— Весь Петербург про масонов шепчется, а тебе не интересно? — тут же переключился Иван на светский стиль общения, отодвигая в сторону начало нашего разговора.

— Иван Иваныч… — протянул я, обращаясь к Пущину по имени и отчеству, — Когда ты будешь знать наверняка, что за карточным столом сидят три профессиональных шулера, ты сядешь к ним четвёртым?

— Но это совсем не так…

— Так, Ваня. Именно так. Сам не заметишь, как тебя масоны с пути истинного собьют. И я вовсе не исключаю, что когда-нибудь твой демарш принесёт стране и народу больше вреда, чем пользы. Но ты будешь свято верить, что глупости совершаешь по велению собственной души, а не под влиянием кого-то со стороны. И всё благодаря вашим спорам и понемногу внушаемой тебе вере в то, что ты — один из тех, кто на самом деле радеет за народ. Жаль вот, что это не совсем верно.

— Ты сейчас злишься из-за того, что сам не оказался среди этих достойных людей. Они же не только за лучшую жизнь ратуют, но и в карьерном росте помощь оказывают, и не только советами.

— Хочу тебя огорчить. В карьере я не заинтересован. Более того, три дня назад со службы уволился.

— Врёшь!

— Могу на кресте поклясться, — усмехнулся я в ответ, напомнив Ивану нашу самую страшную клятву времён обучения в лицее.

— И что? Куда ты теперь? Я понимаю, что ты князем стал, — призадумался было приятель, но ненадолго, — Француз, — через несколько секунд обратился ко мне Пущин по лицейскому прозвищу, весело скалясь, — Ты никак себе невесту богатую нашёл? Или мы тебя Тигром за быстроту ума зря прозывали? Решил свой новый титул на богатое приданое поменять? Гениальное решение! Богатейшие купцы и фабриканты не поскупятся изрядно мошной тряхнуть, лишь бы с князем породниться. А невеста-то хоть симпатичная или так себе подарок, пудов с пять-шесть?

— Бери больше, — не преминул я пошутить над «догадливым» приятелем, — Как бы не все десять, — искренне насладился я размером его выпученных глаз, и лишь спустя полминуты признался, — Но это шутка была. Жениться на приданом я не собирался и не собираюсь. По крайней мере в ближайшие лет пять — шесть, а то и больше. Приезжали уже к нам в имение невесты. Вроде и молодые совсем, и на вид — скромней некуда, а на деле — вполне себе опытные девицы оказались, — не стал я раскрывать источника своей осведомлённости, оставив это дело воображению Пущина.

— Ты ещё про Петербург не всё знаешь! Тут тебе не провинция. Свобода нравов такая, что не передать. Да что я рассказываю. Сам сходи на любой маскарад хотя бы раз, а ближе к концу вечера попробуй найти хоть одну не занятую беседку или комнату, — с восторгом переключился приятель на ту тему, которая сейчас, по молодости лет, волнует его куда как больше, чем всё остальное вместе взятое, — Меня тут в один салон пообещали ввести, — сбавил он голос до полушёпота, — Говорят, там иногда такое случается, что Содом и Гоммора от зависти умрут.

— Дерзай, друг мой, и готовься со всем смирением превозмогать, если дня через три заметишь проявления нечаянной любви после маскарада, — с усмешкой напутствовал я его устремления.

— В каком смысле? — чуть поменялся в лице Иван Иванович, куда-то разом растеряв весь свой восторг.

— Эскулапы, сволочи, совсем не щадят чувства дворян, когда к ним с дурной болезнью приходишь, — поделился я с приятелем вовсе не своими личными воспоминаниями, но так, чтобы он это воспринял, как данность.

— Может, ещё какой совет полезный дашь? — с интересом посмотрел Пущин на меня, пока ещё не до конца доверяя всему мной сказанному.

— Не торопись жить, Иван Иваныч. Дождись, когда я на ноги твёрдо встану. Сейчас любые мои слова, пока они делом не подкреплены, такой же пустой звук, как те, что вы на своих тайных собраниях несёте. Обещаю, как только мне будет что показать, я тебя позову. Но и ты пообещай приехать.

— Обещаю, — ответил Пущин, дав мне надежду, что своего самого верного лицейского друга мой Пушкин не потерял.

Никак не ожидал, что какое-то платье с жилеткой могут произвести такой фурор, да ещё в самом ателье. Ну, сшили уже известную модель из другой ткани, но орать зачем? Причём громче всех вопила сама хозяйка ателье, Екатерина Пантелеймоновна:

— Какой у Вас изысканный вкус и чутьё модельера, Ваше Сиятельство,– почти кричала женщина, рассматривая Ольгу в обнове,– Кто бы мог подумать, что летнее домашнее платье для чая можно пошить так, что в нём не стыдно появиться на приёме у Его Императорского Величества.

— Вы недалеки от истины, сударыня, — усмехнулся я, выписывая чек на оплату наряда, — Нас с сестрой и правда ждёт приём, только у матушки Его Величества Марии Фёдоровны.

— Простите за назойливость, Ваша Светлость, — потупила глаза женщина. — Но если Её Величество положительно оценит наряд Вашей сестры, не могли бы Вы как-то известить меня об этом? Неважно как — короткой ли запиской с нарочным или парой строк в письме на этот адрес.

— Приём ещё не состоялся, а Вы уже шкуру медведя делите? — не переставая улыбаться, протянул я Екатерине Пантелеймоновне чек, — Ничего не гарантирую, но обещаю подумать. Впрочем, мне кажется, что мы ещё не раз обратимся в Ваше ателье — скорость пошива и качество меня откровенно порадовали.

— Скажи ей, чтобы немецкие и австро-венгерские журналы мод выписала. Они, как и французские, с выкройками идут, — подсказала мне Лариса, — После войны с Наполеоном германофилов полно развелось. Глядишь, из этой когорты клиенты добавятся на фоне угасания интереса к Франции. Но это будет недолго. Так что пусть ловит момент.

Не имея более никаких препятствий для визита к Императрице, оставалось только добиться этой самой встречи. Для этого из ателье мы с сестрой проехали до Зимнего Дворца, и в Канцелярии Её Величества я оставил у секретаря прошение о скорейшем приёме. Само собой я не знал, как быстро будет рассмотрена моя просьба, но если подумать, то деньги ведь не мне нужны, а Марии Фёдоровне. Пусть канцелярия работает и фельдъегерская служба ей в помощь.