Я и сам от Ивелича многое узнал, о чём раньше представления не имел. Например, про то, что артиллерию пока определяют не по калибру, а по весу ядра.

— Да Бог с ними, с пушками, — отмахнулся капитан, — Вы мне лучше расскажите, как вы про татя догадались?

Этак, по-простецки спросил ведь… Словно, между делом. А вопрос-то далеко не прост.

— Так листвы же под дом намело чуть не по колено, — отвлёкся я от еды, чтобы изобразить удивлённое лицо, — А я сплю чутко. Слышу, шуршит кто-то под окнами. Вот и вышел на крыльцо. Смотрю, на земле следы, а около окна пар идёт, словно кто-то дышит. Ну я и стрельнул, стараясь в ноги попасть, а в ответ чуть было огненным шаром по голове не получил. Да и ослепило меня так, что дальше я рассказать ничего не могу. Убивца уже дядья вязали.

— Как говорите поручика зовут?

— Ивелич, Николай Маркович. Я с ним у губернатора познакомился.

— Кажется, я знаю, о ком вы говорите. Не так много гвардейских поручиков на улицах Пскова нынче увидишь, — кивнул Зуйков, — Благодарю за компанию, но вынужден откланяться, служба, — поднялся капитан из-за стола, сунув по пути пару монет подбежавшему халдею за свой ужин.

— А не знаете случайно, где я некоего Болотникова Модеста Ипполитовича могу разыскать? — остановил я его в самую последнюю секунду, — У меня его именем отчёт по имению подписан, — пояснил я свой интерес.

— Доходный дом Лапиной. Через две улицы отсюда, — блеснул капитан замечательной памятью и знанием горожан.

Поблагодарив Зуйкова, я подозвал официанта.

— Записку в дом Лапиной есть с кем отправить? Заплачу.

— Найдём-с, не извольте сумлеваться.

— Тогда принеси-ка мне бумагу и перо с чернилами. Записку напишу, — отправил я халдея за письменными принадлежностями, что не вызвало у него никакого удивления.

Агроном Болотников явился минут через сорок и неуверенно топчась у входа в зал, подозвал официанта, который и указал ему на мой стол.

— Ваше Сиятельство?

— Присаживайтесь, Модест Ипполитович. Что-нибудь заказать для вас? Разумеется, за мой счёт, — пригласил я смущающегося субтильного мужчину лет этак тридцати пяти, одетого довольно прилично и опрятно.

— Благодарю, но я только что отужинал, — осторожно присел агроном на самый краешек стула.

— Тогда предлагаю немного выпить. Вино здесь весьма неплохое, а мне как-то образом хочется отблагодарить вас за великолепный отчёт по Вельской волости.

— Вас не смутило, что он был грустным?

— Вовсе нет. Каждый должен заниматься своим делом, — поднял я свой бокал, подождав, когда и ему нальют.

— Вы считаете, что я занимался не своим? — напрягся Болотников.

— Вы — учёный, а не погонщик сиволапых крестьян, которые поколениями научены разным хитростям, позволяющим избегать тяжести барщины. Каждый должен заниматься своим делом, а разборки с крестьянами — вовсе не ваша сильная черта, — слегка исказил я своё видение ситуации, отражённой в отчёте агронома, — Вот скажите мне, насколько выгодно окажется внесение калийных удобрений в почву?

— Сами посудите, — уже гораздо уверенней почувствовал себя Болотников, понимая, что он выступает в роли консультанта, более того, он был польщён тем, что его многостраничный труд хоть кто-то прочитал с вниманием, и вник в его трудности, — Пуд германских калийных удобрений, надобных на одну десятину, у нас стоит порядка от пятнадцати до двадцати рублей серебром, при этом можно уверенно рассчитывать на прирост урожая в одну пятую.

— А теперь попрошу более предметно, — дал я знак халдею, чтобы он обновил нам бокалы, — На примере той же ржи. Что мы получим на выходе?

На самом деле, уже на этом моменте я слегка офигел от цен немецких производителей. Верхнекамский калий мне обойдётся около рубля за пуд. По крайней мере, так мой тульпа рассчитал, да ещё заявил, что взял с запасом. Выходит — немцы нас просто грабят!

— Четверть ржи сегодня продавали за десять рублей серебром, — поставил Болотников свой пустой бокал на стол, — Изрядно подорожала. В газетах пишут — голод грядёт.

А у меня траблы. Даже Виктора Ивановича переклинило. Ещё бы. Попробуйте пересчитать пуды в шестнадцать килограммов, в четверти, которые чуть больше пятидесяти семи, а потом в уме вывести среднюю цену на рожь и прикинуть как отразятся вложения в удобрения на ценах прироста урожая.

— Так. Стоять! — остановил я потуги тульпы, лишённого калькулятора, — Агроном про голод сказал. Это правда?

— Ещё какая. Даже Император со всем двором из Питера в Москву сбежит, опасаясь голодного бунта. По всей Европе неурожай который год из-за взбрыкнувшего вулкана. А русские дворяне рады — радёхоньки, что у них любое зерно покупают и за границу везут. Что самое обидное — почти все деньги в Парижах и Баден-Баденах они и прогуляют, почти ничего стоящего на них не купив.

— И зерно к весне раза в два в цене поднимется? — вполне логично предположил я, опираясь на собственный опыт.

— Кое-где и больше, чем в два, — не сразу ответил тульпа, проверяя мои догадки.

— Модест Ипполитович, а не хотели бы вы со мной поработать, но чисто по своей специальности. С вас рекомендации по культурам и почве, а уж как они будут выполнятся, то моя забота. А что жалованья касается, то я готов предложить вам в полтора раза больше, чем вы на государственной службе получали, но при условии столь же полных и понятных отчётов, как тот, с которым я ознакомился, — поспешил я расстаться с агрономом, человеком безусловно мне нужным и полезным, но в этот момент времени, далеко не главным.

Запах сверхприбылей всегда меня манил своей едва ощутимой ноткой пряной остроты, но я её очень тонко чувствовал. Иначе бы я в прошлой жизни не стал олигархом.

Я порой в такие рискованные инвестиции очень крупно вкладывался, что мои знакомые по гольф — клубу лишь вслед мне у виска крутили. Зато потом их кислые рожи долго радовали мне душу. Признаюсь — я эти фотографии коллекционировал, но никогда никому не показывал, кроме своего друга Магната. Он был на моей волне и прекрасно понимал, что и кто, и какие фирмы стоят за той или иной недовольной рожей. Так что лишь его я мог позвать в ценители своей коллекции.

Накануне, расставаясь с казачком у моего дома, мы договорились закончить осмотр поместья его барина на следующий день. В принципе, и того, что я уже нашёл для помещика с головой хватит и еще останется, но я хотел бы проверить всё досконально. Тем более, что есть возможность на халяву увеличить и клиентскую базу, и продажи перлов, пусть даже с дисконтом. Казачку велел ничего барину не говорить, мол, не понятно пока ничего. Ну, а ближе к обеду второго дня тот сам к нам приехал.

С помещиком Кононовым мы встретились буквально перед воротами его усадьбы. Не утерпел, любопытный. Пользуясь хорошей погодой, решил на коляске до своего имения прокатиться. И очень кстати.

— Павел Силантьевич, вы решили к нам присоединиться? — подъехал я к его коляске на Орлике, с которым у нас нашлось полное взаимопонимание.

— Не смог дома усидеть. Да и что там делать в такую погоду, — не стал скрывать помещик своего любопытства.

— Тогда признавайтесь — что вы про лечебный перл надумали? Нашёл я у вас подходящий колодец. Почти рядом. Если желаете — и полчаса не пройдёт, как вы станете обладателем весьма неплохого перла, который будет даже получше того, что у меня для Петра Абрамовича вышел. И недели не пройдёт, как результат очевиден станет. Про все болячки забудете! — одобрительно похлопал я по шее Орлика, который прядая ушами, спокойно стоял рядом с коляской, лишь изредка пофыркивая.

— Я вижу, нашли вы с моим любимчиком взаимопонимание, — оценил Кононов поведение рысака с каким-то ревнивым сожалением.

— Ещё как нашли. Даже купить его готов немедля, если цену справедливую назовёте, — давно уже подстроился я под местную речь, стараясь не перебарщивать со слишком уж старинными оборотами, что мне, как столичному жителю, было вполне простительно.