Выглядел он безупречно — никаких следов от удара люстрой или вчерашней попойки. Впрочем, он-то как раз явно ничего не принимал. Сейчас муж разглядывал меня с любопытством учёного-энтомолога, наткнувшегося на редкий и ценный экземпляр какой-нибудь кусачей, даже ядовитой твари. Я привычно сжалась: он не мог меня не наказать, однако я не чувствовала в нём ярости, а это означало, что наказание откладывается, и для этого должна быть причина. Причина, от которой у меня заранее мурашки бежали по коже.

— Сегодня утром я получил письмо от твоей сестры. Она уверяет, что я пригласил её в гости и выразила желание приехать, с мужем. С каких это пор я стал таким гостеприимным?

— Ты отказал? — я почувствовала скорее облегчение, чем досаду.

— Отчего же, если пригласил сам, глупо было бы отказывать.

Саманта выразила желание приехать, а Мортон вроде бы не возражает? Чудеса, да и только.

Впрочем…

— Значит, не отказал?

— А почему я должен препятствовать родственным встречам моей любимой и дорогой скучающей супруги? — любой, кто слышал бы Мортона со стороны, мог бы ему даже поверить, столь естественно звучали его слова, каждое из которых было или ложью, или фарсом. — Кроме того, у меня есть к ней разговор. Жди гостей, дорогая. Рекомендую одеть более закрытое платье. Привезут сегодня вечером.

Я закрыла глаза, потому что его холодно-насмешливый голос, его самоуверенный вид поднимали во мне волну ненависти.

— Почему вчера ты сказал, что я должна быть тебе благодарной? От чего ты меня спас?

— От тебя самой, дорогая.

— Поясни. И какие дела у тебя могут быть с моей сестрой? Кого ещё она хочет тебе продать?

Мортон отлепился от косяка, подошёл ближе и ухватил меня за подбородок, сдавил пальцы так, что у меня едва не начали крошиться зубы.

— А ты подумай, милая моя. Подумай, как следует. В детстве тебя держали в закрытом пансионе. Сестра поторопилась избавиться от тебя, как только перестала формально быть твоим опекуном. Я никуда не выпускаю своё острое на язык сокровище и не спешу заводить наследников, в которых, надо сказать, нуждаюсь… Так в чём причина?

Я смотрела на него, не в силах выговорить ни слова. А Мортон засмеялся, выпустил мой подбородок и потрепал меня по щеке, как собаку.

— Ты сумасшедшая, любимая. Все об этом знали, но щадили тебя, вот и всё. Тебя нельзя выпускать из дому. Да и сестры у тебя никакой нет.

У меня слова в горле застряли. На какой-то миг я поверила ему, действительно поверила — но смех оборвался, и Мортон чуть брезгливо убрал руку от моего лица.

— Может быть и так, Альяна. Помни — всегда может быть куда хуже. Например, я мог бы притащить сопливого младенца тебе на воспитание. Возможно, я так и сделаю. Ненавижу детей, но от нашей семьи их ждут. Так что цени то, что есть сейчас. Лекарь зайдёт к тебе после обеда, хотя тебе идёт, — он кивнул на синяки, погладил меня по груди.

Об упавшей люстре Мортон не сказал ничего, а я первой заводить разговор не стала.

Саманта и Тревор, её муж, приехали к завтраку. Интересно, есть ли у меня племянники, и с кем они остались, если есть, не бросили ли и их… Впрочем, последняя мысль была плодом секундной глупой зависти: моя некрасивая, ничем не выдающаяся сестра, лишённая дара, выбравшая мужа по принципу «хоть кто-то, лишь бы не остаться старой девой», по сравнению со мной казалась счастливой. Свободной, независимой. Она могла встречаться с подругами, ездить, куда заблагорассудится, завести ребёнка, а то и двух или трёх. Какое право она имела лишить меня этого всего? За прошедшие шесть лет я не видела её ни разу, наше общение ограничивалось краткими формальными письмами с её стороны. Нет, в первый год своего заточения я пыталась до неё достучаться, обида, отчаяние, страх заставляли меня раз за разом пытаться отправить ей письмо, разузнать что-то о ней хотя бы от слуг… Причина её предательства была проста — деньги, которые заплатил ей Мортон, точнее, деньги заставили её осознать, что девочка, ненавидящая младшую сестрёнку, внутри взрослой замужней женщины сильнее всех прочих её личин.

Но прошло шесть лет, и, обуздав первый злой порыв, я смотрела на Саманту совершенно спокойно, почти не чувствуя ни злости, ни обиды, ни желания воспользоваться её помощью.

Совместный завтрак порадовал меня отсутствием Вильема — пожалуй, это было бы слишком, хотя я всё же надеялась, что он окажется достаточно здравомыслящим, чтобы не рубить с плеча и не устраивать сцен: не столь уж страшными были мои синяки, а остальным моим словам он мог попросту не поверить. Сидящий во главе стола Мортон улыбался в бороду, как опытный кукловод на премьере очередного спектакля, Тревер кисло разглядывал поджаренные тосты с джемом и так пристально всматривался в чашку с кофе, словно пытался погадать по кофейной гуще ещё до того, как кофе будет выпит. Саманта явно чувствовала неловкость, но в то же время… Мне показалось, что она полна странной, несвойственной ей решимости действительно поговорить со мной, а не только приглушить угрызения внезапно проснувшейся совести.

Сестра изменилась даже внешне. Не то что бы сильно постарела — ей было только тридцать, не поправилась, но посерела, поблекла ещё больше, чем раньше, в небрежно уложенных русых волосах мерцала первая седина. Тонкие бесцветные губы почти не были заметны на бледном лице, глаза впали, выделялся и привлекал к себе внимание только слегка крючковатый нос, из-за которого она всегда ужасно расстраивалась. Мы никогда не были похожи, и я не обращала на это особого внимания, но вдруг слова Мортона, что у меня нет никакой сестры, заиграли новыми красками. Могла ли мать изменить отцу? В моей памяти они остались любящими и уважающими друг друга людьми.

Впрочем… отец был старше матери. Кто знает, не появлялся ли в её жизни какой-нибудь юный очаровательный рыжеволосый Вильем с ямочками на щеках?

Тревер и Мортон стали обсуждать хозяйственные вопросы поддержания порядка в поместье, а Саманта светско-доверительным тоном начала делиться подробностями своей благополучной обыденной жизни: детей у неё двое, оба мальчика, погодки, сейчас они с роднёй мужа, такие шумные, такие шебутные! Цены на детскую одежду велики, а ещё скоро нужно будет думать о школе или учителях, дети, конечно, счастье, но и огромные расходы… Вдруг сестра охнула, я сфокусировала на ней взгляд, поскольку уже минут пятнадцать как её не слушала, и увидела расплывавшееся по светлой ткани лифа платья тёмное кофейное пятно.

— Ой! — Саманта схватила салфетку и зачем-то вскочила на ноги.

— Леди, — Мортон отреагировал первым, — не переживайте, сейчас я позову кого-то из слуг, вас приведут в порядок. Вы не обожглись? Пригласить лекаря?

— Всё в порядке, — пролепетала незнакомым растерянно-писклявым голосом Саманта. — Альяна, милая, ты мне не поможешь? Спасибо, сэр Койно, думаю, в служанке нет нужды, к счастью, у нас с сестрой один размер.

Мортону нечего было ей возразить. На его лице ничего не дрогнуло, но глаза чуть сузились — привыкшая подмечать мимолётные свидетельства его дурного настроения, я увидела это. Изобразила на лице лёгкое смятение и недовольство.

— Боюсь, мои платья для тебя будут всё же узки… Впрочем… ладно. Идём. Тебе точно не нужен лекарь?

Охая и причитая, Саманта покачала головой, мы вышли в коридор. Мне захотелось воспользоваться неожиданной свободой и броситься к Вильему, узнать, остался он или уехал, не извиниться за вчерашнее, увы, — мне нужно было его обидеть! — а просто посмотреть, как он… Но сестра жёстко ухватилась за мой локоть, словно у неё на самом деле закружилась голова. Так что мы пришли в мою комнату, где она была впервые. Я подошла к платяному шкафу, думая о том, что откровенные наряды ей явно не подойдут, и вспоминая, есть ли у меня что-то приличное.

— Ты изменилась.

Сейчас в голосе Саманты не было мастерски изображённой слабости и растерянности, напротив — им ножи можно было точить.

— Шесть лет прошло, — отозвалась я и, не удержавшись, добавила. — А вот ты осталась такой же, как и была.