В воспаленном мозгу Поль сплелись страшные предположения об обвинениях в предательстве Монстра и брошенные Вольфом слова. Принц? Почему он так сказал? Это шутка? Всего лишь насмешка старшего по званию? Или?

Вместо того, чтобы критически мыслить в такой опасной ситуации, девушка почему-то вспоминала серебряное кольцо с гербом и замутненное страхом сознание уцепилось за него как утопающий за соломинку. Память подбрасывала кусочки разговоров с Монстром о его прошлом, вкладывая эти фрагменты в разрозненную мозаику предположений. И вместе с этим на Поль нахлынула чудовищная и неотвратимая волна грусти и какой-то непривычной болезненной нежности.

Вспомнилось, как Монстр заботился о ней; их прогулка в лес, рассуждения об искусстве, многозначительная химия робких прикосновений…

Неужели теперь уже ему придется расплачиваться за все это?

Хотя пытки в застенках Парижа кое-чему Поль все-таки научили. К таким упрямицам, как она, был свой особый подход. Палачи сулили расправу над близкими людьми, если делалаи вывод, что своя жизнь пленников не сильно беспокоит.

Поль на такое точно не поведется. Не повторит ошибки Фалиха. Ситуация, конечно, была немного другой, более запутанной, но девушка без труда узнала давно знакомые рычаги воздействия.

- Келера вы тоже под трибунал отправили из-за его девок? – выплюнула она и решилась окончательно идти ва-банк, - мы всего лишь трахались. В Рейхе за это казнят?

Вольф перестал улыбаться и стал смертельно серьезным.

- Глупая девчонка, - процедил он сквозь зубы, - мне надоело, что ты ломаешь комедию. Кое-кто в лагере видел, как ты проявляла некоторые… неординарные умения. Я еще не распорядился спустить с тебя шкуру, только потому, что ты имеешь для нас интерес. Кто ты такая?

- Нет у меня никаких умений, - настаивала на своем Поль и решила гнуть до конца свою линию, - я гожусь только для того, чтобы доставлять удовольствие. Могу продемонстрировать.

Сказав это, Поль, конечно, очень надеялась на брезгливость нацистов по отношению ко всем, кого они считали ниже собственного достоинства. Однако, она не учла, что отвращение Вольфа не распространяется на то, чтобы влепить ей увесистую и звонкую пощечину. Он весь порозовел и даже присел перед ней, чтобы оказаться ближе и поймать бегающий взгляд девушки.

А потом уже без всякого отвращения ухватил Поль за пальцы и насильно приложил их к своему виску, заставив ее обжечься холодом кожи. Девушка легко догадалась, откуда рыжему офицеру известны подробности подобного ритуала.

- Хочешь узнать, что ждет твоего ненаглядного Шварца? – понизив голос, вкрадчиво сказал мужчина, - и твою подружку – хамку-янки? Посмотри…

- Не понимаю о чем вы, - упрямо отнекивалась Поль, пытаясь высвободить свою руку. Хотя искушение заглянуть в мысли рыжего офицера было очень велико.

Тогда она смогла бы узнать, чего в действительности он добивается, и обыграть его. Но нельзя было позволять себе подобных опрометчивых поступков, вероятно, Рихард уже копошился в его мозгах и проклятый нацист прекрасно знаком с ощущениями, сопровождающими это действо. Именно это он и хочет почувствовать, чтобы узнать правду.

Поль даже стало обидно от того, насколько наивной ее считал оберштурмбанфюрер, если предположил, что она поведется на подобную уловку.

- Тупая дрянь, - фыркнул Вольф и брезгливо оттолкнул руку девушки, словно ему пришлось прикасаться к омерзительному насекомому. Отошел в сторону, и даже пальцы вытер безупречно-белым платочком, который тут же презрительно швырнул на пол. Он выглядел немного озадаченным, но при этом удивительно самодовольным и насмешливым.

- Я почти поверил, что ты не врешь, - усмехнулся он и теперь в его стальном голосе вдруг прозвучали какие-то по-мальчишески обиженные нотки, совсем детское желание уколоть в ответ, - если бы Шварц и завел себе шлюшку, то такую же упертую, как он сам.

Поль улыбнулась.

Серьезно? – с ликованием подумала она, - ты думал, что меня заденут эти слова?

Знал бы этот самовлюбленный рыжий индюк сколько гадостей она уже успела услышать в свой адрес от разных людей!

Пустыня закалила ее, и теперь она почти с нежностью вспоминала вполне резких на язык арабов, торговцев и французских пропоец. Даже жестокой Рыжей арестантке была благодарна за то, что подготовила ее к тому, чтобы не заливаться краской и обидой от подобных высказываний.

- В карцере подумаешь о своем поведении, - бросил Вольф и удалился, оставив Поль на попечение двух грубых охранников.

Даже когда ее пинками провожали в новое крыло, появившееся одновременно с поступлением на пост рыжего офицера, Поль чувствовала приятное тепло в груди. Она победила. По-крайней мере пока.

Она не предала своего Монстра.

Марке, весна 1959 г.

В комнате было большое окно, выходившее в долину. Поль невольно зацепилась за него взглядом, прежде чем оценить внутреннюю обстановку и наконец-то цель их странного путешествия. Старинные шкафы, стулья, распятие над кроватью… все это было не важно, по сравнению с тем, что открылось ее глазам немного позднее.

Сморщенная, словно ссохшаяся мумия, крошечная женщина на белых простынях. Ее темная кожа и волосы делали ее похожей на умирающую ворону, упавшую на снег.

И откуда только в голове девушки, увидевшей снег впервые в шестнадцать, возникло подобное сравнение? Но снег действительно завораживал Поль.

Женщина на кровати никак не среагировала на их появление до тех пор, пока Вольф не присел на корточки возле ее постели и не поднял над простынями худую, смуглую ладонь. Тогда незнакомка медленно перевела на него мутный взгляд когда-то ярких янтарных глаз.

- Чезаре, - прокряхтела она. Вольф сделал то, чего Поль меньше всего от него ожидала – нежно провел тыльной стороной ладони по покрытым сединой, словно снежинками волосам женщины. Потом поднес к губам ее ладонь. Женщина шумно выдохнула и опустила веки.

Несколько мгновений они провели в тяжелом, гнетущем молчании.

Поль боялась лишний раз пошевелиться, лишь бы не нарушить царящую в комнате благоговейную тишину.

Наконец-то Вольф поднялся и обернулся к ней. Его холодные, как арктическое море, голубые глаза, влажно блестели, словно он плакал. Но лицо по-прежнему было невозмутимым и отстраненным. Вероятно, объяснением тому была проклятая военная выправка, когда даже собственные эмоции находятся под строжайшим контролем. До сих пор.

Удивительно, но сейчас, спустя столько лет, Поль, измученная до состояния живого трупа своими бушующими страстями, вдруг почувствовала уважение к подобному уровню самоконтроля. И, конечно, зависть.

- Сделай это, - как-то сдавленно прохрипел Вольф.

Поль почему-то вздрогнула от его слов, услышав эхом в собственной голове совсем другие, такие далекие и уже успевшие подернуться пленкой, как начавший постепенно заживать старый рубец на коже.

«Придет смерть и у нее будут твои глаза».

Она поддалась минутному порыву и коснулась плеча Вольфа, с удивлением отметив, что за все эти годы, практически впервые дотронулась до этого человека. Кроме того короткого тактильного контакта в их первый личный разговор в допросной, когда он дал ей пощечину и пытался заставить прочитать свои мысли.

Удивительно, как время превратило его брезгливо-унизительный жест когда-то в робкую попытку ободрить подавленного человека.

Вероятно, в этом, в какой-то степени Поль и Альфред были похожи. Они оба избегали человеческих прикосновений, пусть и по разным причинам.

Рыжий офицер отвернулся к окну и, толи шмыгнул носом, толи всхлипнул.

Поль сделала несколько шатких шагов к постели женщины. Она нащупала на белоснежно-белых простынях горячую, тяжелую ладонь. Переплела свои пальцы с ее.

Густые ресницы женщины дрогнули, выпустив на мгновение два мутных уголька ее глаз; заставив Поль утонуть в жидком янтаре. Губы сложились в блаженную улыбку.

- Чезаре, - прошептала женщина.