Я коротко рассмеялся.

— Забавно, что теперь все, чего хочет мой отец, – это присматривать за мной. Если бы только он был рядом раньше… но тогда у тебя не было бы шанса растлить подростка, не так ли?

Колетт закатила глаза.

— Бек. Тебе нужно двигаться дальше. Прошлое - это прошлое, и тот факт, что ты не можешь его отпустить, заставляет меня думать, что оно, должно быть, действительно имело для тебя значение. – Она рассмеялась. — Как лестно.

Я рванул с места прежде, чем смог остановить себя. Резко схватил ее и с удовлетворением услышал, как она издала испуганный писк, когда я развернул ее к краю верхней ступеньки.

— Я так устал слушать, как ты болтаешь своим мерзким ртом. Каждый раз, когда ты это делаешь, я становлюсь ближе к решению сделать мир лучше, избавив его от тебя, – процедил я. Я ненавидел прикасаться к ней, но держать ее на грани падения было по-своему приятно.

В ее ядовитом взгляде мелькнул страх.

— Я бы обставил это как трагический несчастный случай… споткнуться и упасть в этих туфлях было бы очень опасно, особенно на лестничной клетке. Никто бы никогда не догадался, что карма наконец-то настигла тебя.

— Беккет. Не будь смешным. Прекрати. Ты действительно думаешь, что на тебя не подумают, если я пострадаю? Ты будешь подозреваемым номер один.

— Отлично, тогда, возможно, наше прошлое выплывет наружу, и все узнают, кто ты на самом деле… насильница, больная сука, которой нравятся маленькие мальчики.

Все исчезло, кроме страха в глазах Колетт. Я так долго ненавидел ее, что чувствовал себя могущественным, видя ее ужас. Я больше не был беспомощным, растерянным подростком. Я был мужчиной, и если я не хотел, чтобы она прикасалась ко мне, я мог остановить ее. Эта сила затопила меня. Я больше не убегал от прошлого, как это было, когда я глотал таблетки и ловил кайф целыми днями. Не игнорировал его, как делал годами.

Я встретился с ним лицом к лицу.

Колетт сглотнула и посмотрела вниз, а затем на меня.

— Если это выплывет наружу... тогда все узнают, кто ты. Жертва. Слабая, жалкая жертва… ты хочешь, чтобы так тебя воспринимали всю жизнь?

Ее слова задели за живое. Разумеется, я не хотел, чтобы кто-то знал. В тот вечер, когда я набрался смелости рассказать отцу, самым трудным было принять стыд и вину за случившееся, смириться с тем, что он будет смотреть на меня по-другому, как только узнает обо всем. Но он никогда не смотрел на меня по-другому, потому что никогда не верил мне.

Моя рука ослабла, пока я раздумывал, не столкнуть ли ее. Сделай это.

Колетт снова заговорила.

— Все будут видеть в тебе жертву. Они будут гадать, что ты сделал, чтобы это произошло... что, если ты сам попросил об этом, а потом передумал. – Она ясно видела нерешительность на моем лице.

Она должна страдать за то, что сделала. Она должна истекать кровью. Я видел это так ясно теперь, когда перестал убегать. Но разве Колетт не права? Готов ли я к осуждению в глазах людей, когда обо всем станет известно?

— Ты насильница, Колетт. Растлительница детей. Все должны знать.

— Тогда подай на меня в суд, Бек, ценой собственного будущего... в НХЛ не так уж много жертв #MeToo¹², правда ведь?

Ее ногти впились в мою руку, и с рыком разочарования я отбросил ее назад и отступил в сторону, так что она упала на пол, но не вниз по лестнице.

Меня затошнило, голова раскалывалась, а ладони стали скользкими. Это была своего рода паническая атака, просто от мысли, что все узнают о моем прошлом.

Они будут гадать, что ты сделал, чтобы это произошло... что, если ты сам попросил об этом, а потом передумал.

Издевательский голос заполнил мою голову, вызывая головокружение. Я обернулся, желая подышать свежим воздухом и убраться к чертовой матери с этой тесной лестничной клетки, подальше от женщины, которая тихо смеялась на полу.

Дверь была приоткрыта, и там стоял человек с побелевшим от шока лицом.

Это была Ева, и она все слышала.

В ее темных глазах заблестели слезы и покатились по щекам.

Слезы обо мне. Жалость. Ужас. Шок.

Я не мог этого вынести. Не мог встретиться с ней взглядом. Я перешагнул через Колетт и направился вниз по лестнице, не смея оглянуться.

Я покинул кампус, оставив после себя след от горящей резины. Ева выбежала из общежития, догнав меня как раз в тот момент, когда я отъезжал. Я не мог разговаривать с ней прямо сейчас. Я не мог вынести выражения ее лица. Так что не стал тормозить и оставил ее стоять на тротуаре, провожая меня взглядом.

Я выехал из города на слишком большой скорости, рискуя собой и другими, как настоящий мудак.

Ты сломлен, Беккет. Тебя не спасти.

Я не думал о том, куда еду. Я не мог думать ни о чем, кроме темных глаз Евы и тех проклятых слез, скатившихся по ее щекам.

Я выехал на извилистую прибрежную дорогу, которая проходила вдоль скалистых утесов за пределами Хэйд-Харбора. Я часто ездил по ней, но никогда - на такой скорости. Моя нога уверенно давила на педаль газа, разгоняя машину все быстрее и быстрее, совсем как во время гонок. Прилив адреналина был похож на погружение в теплую ванну. Именно здесь я должен был находиться. Бросать вызов судьбе.

Машина закручивалась на поворотах, двигатель рычал, шины визжали. Я глубоко вздохнул. Ладони вспотели так сильно, что руки скользили по рулю. Сердце бешено колотилось.

Впереди был участок дороги со сломанным ограждением. Кто-то перелетел через него неделю назад и погиб в результате трагического несчастного случая. Я видел это в новостях. Я уставился на дыру в защитном ограждении. Она звала меня.

Если я сброшусь, мне больше никогда не придется видеть Колетт. Мне не придется притворяться, что все в порядке, когда это не так. Исчезнет чувство вины и стыда, ощущение, будто я худший, самый жалкий человек в мире. Нечистый. Грязный. Испорченный. Сломленный. Мне не придется видеть жалость в глазах Евы или ее слезы обо мне.

Я подъезжал к барьеру, нога почти упиралась в пол.

Ты должен стать неуязвимым, не таким, как я… Живи за меня, Беккет. Будь счастлив за меня, мой прекрасный мальчик.

Мамин голос из прошлой жизни вернул меня в тот день, когда мы окунули ноги в пруд Миллера. Фетида сделала своего сына непобедимым. Ей удалось достигнуть этого для каждой его части тела, кроме пятки, которая осталась уязвимой. В моем случае, это была моя душа, – ее нельзя было отмыть или защитить.

Зачем тогда жить? В моем сознании всплыло лицо. Тринадцатилетняя смелая Иви с потрепанной мангой. Ева смотрит наши игры и болеет за своего брата. Ева на выпускном, Ева на вручении дипломов. Ева в аптеке, в опасности. Ева в моих объятиях.

Барьер становился все ближе. Если ты сделаешь это, то никогда больше ее не увидишь. Я пытался игнорировать этот рассудительный голос. Он был очень похож на голос мамы.

Мог ли я отпустить Еву?

Нога ударила по тормозу, и машина вильнула к барьеру. Сырой, душераздирающий крик вырвался из меня, пока я ждал, не слишком ли поздно.

Каким-то чудом машина остановилась как раз перед тем, как передние колеса коснулись края неровной травы между дорогой и обрывом.

Запах жженой резины окутал салон.

Из меня вырвался дрожащий вздох, адреналин разлился по всему телу. Я толкнул дверь и вывалился наружу. Приступ паники навалился на меня с новой силой, мое время вышло.

Соленый воздух казался разреженным, и я не мог достаточно быстро втянуть его в легкие. У меня кружилась голова. Я, спотыкаясь, вышел из машины. Трава хрустела под моими кроссовками, вдалеке щебетали птицы. Слабые солнечные лучи ранней осени падали мне на кожу, но все это казалось таким далеким.

Я был заперт в аду. Он жил внутри меня, и каждый раз, когда я вспоминал о прошлом, он грозил поглотить меня целиком.