— Ну как? Сегодня готовы принять лекарство? Или опять будем проводить воспитательные беседы?
Вначале Мила выбирала беседы и это было очень большой ошибкой.
— Как же я ненавижу вас, зажравшихся сучек, у которых зудит в пизде так сильно, что они готовы скакать на первом стояке! — шипел доктор, держа ее за волосы рукой в перчатке, заставляя откинуть назад голову и открыть рот. — Пьете, как не в себя, в дорогущих клубах. Напыхиваетесь дряни! И вас дерет раком на толчке какой-нибудь охранник. А потом ваши богатенькие папочки привозят вас сюда и выбрасывают у ворот, чтоб избежать позора! — брызги вспененной слюны попадали Миле на лицо, иногда в рот, отчего она еле сдерживала рвотные порывы.
— Ты еще смеешь брезговать меня?! — врач приближает лицо к Миле вплотную. — Ты грязная заразная сука! Да мое дерьмо граненный алмаз, в сравнении с твоими слезами. Если бы не ВИЧ, я бы показал каждой линялой сучке из «золотой молодежи», что такое настоящий трах!
В такие моменты Мила благодарила небеса за ВИЧ.
Как заставить человека выпить таблетку? Есть множество методов, которые Мила узнала. Сейчас Мила должна придумать для Жени способ лучше, чем тот, которому ее научили.
Что она знает о Жене? То, что он жуткий мрачный тип, с бескровной кожей вампира и самым пугающим взглядом.
Хотя нет. Жанат с легкостью выбил факел первенства по бездушности леденящего взора.
По повадкам и манере одеваться Мила с первой встречи заподозрила, что Женя нетрадиционной ориентации. Хотя многие мужчины уделяют внешности много внимания, все же в манере Жени разговаривать и двигаться Мила улавливала жеманные жесты гея. Впрочем, Жена никогда не отрицал, а даже иногда подтверждал свою склонность.
Но это не дает Миле никакого преимущества. Только если она не привлечет его искусственным фаллоимитатором в обмен на то, чтоб тот проглотил наживу. Хотя наверняка у Жени есть свои запасы по этой части.
Ужас! Каким только пошлостям она не научилась у Соньки за те шесть месяцев, что они провели в стенах клиники!
Нужно отмести лишние мыли в сторону и думать о том, как провести хитреца. И потом подумать о том, как она будет жить с этим грузом на шее.
«Как можно сопоставить жизнь человека пластиковой карте?», спрашивала себя Мила. Но потом понимала, что это остатки Милы, которая была раньше, до ВИЧ и до клиники. Нынешняя Мила хладнокровно отбросила жалость и обдумывала план действии.
Было бы удобно подсыпать таблетку в чай. Но Женя скорее пригласит к столу стаю гиен, чтобы обглодать лицо Милы, чем предложит ей чашечку кофе. Таков уж он. Осторожный, скользкий, опасный.
Один из вариантов — Мила могла бы попросить Женю протестировать препарат при ней. Якобы Мила хочет быть уверена, что организм хорошо принял лекарство. Но это означает огромный риск, ведь такая несвойственная для Милы забота может вызвать подозрения. Стоит этому типу уловить лишнее движение, как он выкинет препарат в окно, а следом вниз головой полетит Мила.
Рычаг давления — беспокойство Жени за свое здоровье. И его страстное желание получить лекарство. Может удастся как-то это обыграть?
Миле приходилось быть жестокой и эгоистичной. Жанат был прав — если она не выполнит это задание, то жди беды. Отец ей не простит пошатнувшегося трона и сотрет Милу в порошок.
Именно по приказу отца Мила сдала анализ на ВИЧ. Она, как обычно не спрашивала, зачем это нужно, а безвольно потопала в СПИД-центр, сдала пол-литра крови и получила индивидуальный номер. Результат можно было узнать по телефону через несколько часов.
Когда в трубке печальный голос врача огласил ее диагноз и пригласил на повторную сдачу крови, пальцы онемели, и трубка с глухим стуком упала на ковер. «Это ошибка! Я должна повторно сдать тест! Этот кошмар не может происходить со мной!» — проносилось в голове Милы, пока ее тело медленно сползало на пол, не в силах сдержать обрушившийся ужас. На ее тоненькое вытье прибежала мать, которая тут же набрала номер мужа.
Те первые дни Мила провела в непрекращающейся истерике. Ее состояние кидалось из стороны в сторону, словно дырявая шхуна в бушующем море. От отчаянных рыданий до хрипоты в горле она постепенно переходила в состояние полного безразличия и непонимания. Вся жизнь казалась Миле чередой зря прожитых лет, а будущее виделось как черно-серая месиво бесполезных дней.
Отец был в ярости, когда узнал про статус дочери. На весь дом Омар кричал о том, что этот несмываемый позор на их семье. Вот как Мила отблагодарила родителей за сытную обеспеченную жизнь! Бесстыжая дрянь — это один из самых лестных эпитетов, которые запомнил пульсирующий от боли мозг Милы.
Через три дня, после очередной бессонной ночи, Мила впервые посмотрела на себя в зеркало. Опухшее от слез лицо, волосы, свалявшиеся в нечёсаные патлы, сухая стянутая кожа. Именно в таком виде ее застал отец в шесть утра у зеркала в коридоре.
— Куда намылилась? — спросил он ее, потирая сонные глаза. Усталыми движениями Мила надела плащ.
— Я … я не могу это так оставить, — ее голос охрип и дрожал. — Я должна… Надо писать заявление… Найти этого гада…
Отец вырвал из ее дрожащих рук ключи и злостно прошипел ей в лицо.
— У тебя извилины выпрямились? Какое еще заявление? — его голос сорвался на высокий крик. — Ты понимаешь, что после этого твое имя, а значит и мое, раструбят по всему городу! Эти потные журналюги готовы вынюхивать дерьмецо в помойках, лишь бы узнать как можно больше грязных подробностей! И тогда считай моей карьере конец! Мы лишимся всего! Ты этого хочешь для своих родных?! Нищенское существование с позорным клеймом?!
— Но… — Мила не могла собрать слова во вразумительное предложение. Жестокие слова отца не находили понимания в ее душе. — Это моя жизнь, мое здоровье. Это ведь не простуда, а смертельная болезнь. Мне надо лечиться…
— Вот именно! Позорная грязная болезнь, которая окатит нашу семью помоями, от которых никогда не отмыться! Никаких городских шараг! Я позабочусь о твоем лечении.
После этого было сделано несколько спешных звонков и в тот же день недоумевающую Милу отвезли в эту закрытую клинику с садистами-врачами, которые щипцами выуживали из Милы ее нервы, веру, желания и ее прошлое.
В день выписки почти помешавшуюся Милу навестил отец. Он сидел в кресле в ее палате и оглядывал обстановку.
— А тут ниче так, — прищелкнул языком Омар.
Мила молчала и вначале не совсем поняла слов, которые полились на нее дальше.
— Тебя выпустят отсюда сегодня.
Слова, как выстрел в лоб.
— Но только с условием. Ни о тебе, ни о твоей болезни никто больше не должен узнать. Никаких разбирательств и поисков виновных. Никаких вендетт. А то насмотритесь фильмов и возомните себя… Черт знает кем! Прошлое остается в прошлом, дверь в нее закрывается, а ключ остается в моем кармане. Потому что, если ты, милая моя, выболтнешь что-то или выкинешь фокус, который мне не понравится, в ту же секунду твой доктор примет тебя обратно с распростертыми объятиями. Кстати, он очень хорошо отзывался о тебе и о-о-очень сожалеет о твоей выписке.
Милу передернуло, что не осталось незамеченным.
— Я вижу, что ты хорошо поняла, что я сказал, и не будешь дурой.
Мила не находила слов. Единственная более или менее понятная мысль — ее выпустят. Выпустят сегодня же! На свободу, если она выполнит какие-то там условия отца, непонятные, доходящие до нее как сквозь вату. Ну да ладно! Любое условие, любые обещания! Хоть ежеутренние пляски на углях! Лишь бы выйти из этого ада!
Ее первая любовь, пик ее мечтании, виновник ее кошмара и главнокомандующий ее личным адом — Болат, исчез из ее жизни, словно его и не было. В первые дни кошмара Мила безуспешно пыталась набрать его номер, который был отключен. Потом мать мягко забрала из рук Милы аппарат и не вернула. После выписки из клиники Мила ходила в офис, в котором работал Болат. Но там заявили, что тот бесследно исчез ровно полгода назад, не написав заявления и не оставив объяснении.
