— Уже поздно, — тихо ответила Мила.

Вирус уже в крови. Течет по венам и капиллярам. Бьется толчками на пульсе. Насыщает сердце кровью.

— Но препараты могут остановить их рост. Терапия помогает.

— Я знаю. Я все это знаю.

Мила не могла рассказать врачу, какие ужасы пережила в клинике три года назад. Как ее пичкали этими самыми препаратами. Заставляли пить таблетки, преодолевая тошноту, рвоту, постоянную температуру. Не привыкнув к одном лекарству, они тут же меняли схему и вновь приходилось привыкать к новому. А это очередная боль, унижение, слезы. И сейчас Мила не могла смотреть на эти огромные капсулы без содрогания.

Если бы не Сонька, с ее неизменным юмором и позитивом даже в самые ужасные ситуации, Мила не выбралась бы оттуда живой.

«Сонька, Сонька, скоро я прилечу, скоро», словно молитву шептала Мила.

— Я не хочу, чтобы потом ты жалела.

Тусклый голос врача отвлек Милу. Она выдохнула, передала конверт с деньгами Аббасу, который тут же спрятал его в нижнем ящике и закрыл на ключ. Мнимая надёжность. Мила вспомнила, как легко Жанат проник в ее квартиру вчера вечером.

— Я хотела спросить… — Мила замешкалась. Аббас приподнял бровь. — Женя… Откуда вы его знаете?

— Его имя пришло через такие каналы, что даже мне не дано знать, кто он такой. Сам я его никогда не видел, — тихо ответил Аббас.

Мила кивнула и направилась к двери.

— Мила, — негромко произнес Аббас. — Подумай над моими словами.

Мила без ответа вышла из кабинета.

Горячие тела плотным кольцо облепили ее. Душный воздух неподвижно стоял в салоне автобуса.

Хотелось вырваться на улицу. Сделать глоток свежего воздуха. Распрямить спину, скинуть сумку с плеча и послушать шелест листьев. Такое состояние настигало ее каждый раз после выхода из СПИД-центра. Слова про терапию, медикаментозный запах больницы, прохладное прикосновение латексных перчаток — все сплеталось в мучительную удавку и душило ее.

Мила протиснулась сквозь толпу и вышла на две остановки раньше.

Мила переставляла ноги в попытке поймать рваные пятна солнца на мощеном тротуаре. Старая игра из далёкого детства. Игры, которые Мила придумывала для себя и развлекала себя сама. У нее не было комнаты, полной игрушек, как у младшего брата. Когда Амир чего-то хотел, стоило ему ткнуть пухлым пальчиком и надуть пухлые губки, как родители тут же подскакивали в желании исполнить любой каприз золотого сына. Амир часто пользовался своим положением и скидывал на Милу проказы, которые он натворил. И Мила, как старшая сестра, всегда принимала на себя наказание за то, чего не делала. Неудивительно, что Амир вырос таким, какой он сейчас — эгоистичный, самовлюбленный, уверенный в безнаказанности. И до сих пор стоило этому молодому человеку с такими же чертами лица, как у Милы, ткнуть пальцем и сдвинуть брови, как родители опять подскакивали на месте и все начиналось сначала.

Телефон в кармане широкой юбки завибрировал. Мила глянула на экран и замерла. Буква «J» на экране мрачной тучей затмила летнее солнце.

— Как ты, милочка? — пропел хриплый мужской голос.

— Хорошо, как сам? — растерянно ответила Мила и присела на скамейку.

— О, какие мы вежливые, — удивился женя.

Черт! С Женей всегда нужно быть на чеку. Он всегда улавливал тончайшие колебания и замечал любую мелочь.

— У тебя очередное размягчение мозгов от терры или тебе не с кем поболтать? — усмехнулась Мила.

— Вот теперь, ты — это ты, — в трубке послышался его смешок.

«Я сама не знаю, кто есть я, если согласилась тебя отравить», подумала Мила. Летнее солнце померкло, подступил легкий ветерок, от которого Мила вздрогнула и накинула на плечи свободный пиджак из бежевого хлопка.

— Мне срочно нужны мои витаминки. Приходи завтра.

Мила заметалась на секунду. Она еще не получила флакон от Жаната. Она еще не продумала ситуацию. Она еще не оправдалась перед собой за все, что собиралась натворить. Мила еще не нашла способ впихнуть таблетку Жене в рот. К тому же она не имела никакого понятия, где искать Жаната, чтобы предупредить о предстоящем визите.

— Завтра не смогу, дел много.

— Когда сможешь? — в голосе слышалось нетерпение.

— Через пару дней, — Мила еще не была готова встретиться с Женей. Она хотела оттянуть момент встречи, обдумать тактику. Она даже не обдумала, какие последствия ее ждут после этого поступка.

Парусекундное молчание.

— Жду тебя завтра, — и Женя сбросил звонок.

Мила прижала телефон к губам. Теперь ей остается обдумать свои действия. И ждать Жаната. Ведь если он не успеет принести лекарства до завтра, то потом придется ждать еще несколько недель до следующей встречи.

Напряжение и ожидание горьким лекарством проникали под кожу. Текли по венам, танцуя с вирусом безумный танец. Танец сумасшедших. Обреченных. Именно так себя чувствовала Мила. Сумасшедшей, обреченной. Безумной, раз согласилась на ужасающий обмен. Виза в обмен на жизнь? Как в магазине. Ты мне карту, я тебе товар. Сдачи не надо.

Перед глазами стоял Жанат. Его расслабленная поза. Ровный голос. И обжигающее, как лед, безразличие и безжалостность в глазах. Он не относился к тому типу сумасшедших маньяков, что убивают ради оргазма и потом плачут над трупом. Наоборот, он прекрасно владел искусством лицевой мимики и жестов. Глядя в его пустые глаза ни за что не докопаешься до глубин его души. Если она у него есть, эта душа.

Жанат проник в ее жилище так легко и просто, словно для него это не впервой. Он знал о Соньке, о лечении, об отце и его отношении к диагнозу Милы. Слишком многое он узнал о Миле и это пугало до одури. Все ее болевые точки были у него, как на ладони и Мила понятия не имела, что делать дальше. Она не могла отказаться от ужасающего бартера. Если о Миле станет известно друзьям отца, его окружению, то он вмиг запрячет ее обратно в клинику, в жирные руки врача-садиста.

Когда еще Мила была молода и голову еще не посыпало пеплом, она жила в мире розовых фантазии. Человеческая жизнь и право на нее казались Миле священными постулатами. Когда-то она верила в священность клятв, в верность слова и в настоящую любовь. Но это было так давно…

Милу держали в больничной палате шесть месяцев. Даже здесь ее отец пожелал проявить показную для врачей заботу о дочери. Не мог же такой меценат и широкой души человек засунуть свою дочь в городскую клинику для торчков. Нет, он выбрал элитную клинику в пригороде. Она гарантировала специальный уход за пациентами и полную конфиденциальность.

Внешне клиника выглядела вполне прилично. Огромный трехэтажный особняк из красного кирпича. Красивый парк, аккуратные клумбы с пестрыми бутонами петунии и даже маленький пруд, в котором не раз хотела утопиться Мила во время редких прогулок. И каждый раз ее спасала Соня, вытаскивая из хандры и обсуждая, что они будут делать, когда вырвутся на волю, а эта надежда жила всегда.

Миле выделили палату четыре на четыре метра. «Комнату», как любили там выражаться, обставленную креслом персикового цвета, кровать с высоким ортопедическим матрацем. Даже стол с настольной лампой, если вдруг захочется рисовать или что-то написать. Но рисовать и писать Мила не хотела. Она сидела на кровати, уставившись в голубые стены и ждала. Ждала, когда за ней придут санитары.

Каждый раз, когда лязгал замок и дверь отворялась, Мила на секунду сжимала пальцы в кулак и жмурила глаза. Но эта была лишь секундная реакция, которую Мила отбрасывала и смотрела им в лицо равнодушным взглядом. Они аккуратно брали Милу за локти, выводили из палаты и вели по светлому коридору. По одной стене коридора шла длинная цепочка закрытых дверей. Дважды в день Мила проходила этот путь, но ни разу не услышала ни звука за плотно закрытыми дверьми. На противоположной стене в массивных золотых рамах висели картины с лучезарными пейзажами. Чинно и благородно.

— Милочка, — приветствовал ее доктор. Накрахмаленный халат скрывал рыхлую фигуру. Пухлые руки складывал на выпуклом животе. Влажные губы натягивались в радушную улыбку. Но глаза, блеклые и жестокие, горели огнем предвкушения.