А ведь это были индийские имена! Случайно ли?

Костёр догорал. Когда всё закончилось, останки бросили в реку. Пока я с трепетом смотрела на это, Виктор сказал:

— Иногда в Ганге плавают не до конца сгоревшие трупы.

— А прах? — спросила я, не отводя глаз от процессии. — Разве он не окутал весь этот город незримой плёнкой?

— Окутал, и уже давно, — кивнул Виктор. — Поэтому и город мёртвых. Буквально. Тут повсюду частички миллионов сожжённых людей.

Я даже кивнуть не могла. Я была и в шоке, и в ужасе, и в экстазе.

Поздней ночью мы вернулись в отель. Я смотрела на его убранство другим взглядом. Царившая вокруг роскошь казалась ненужной и даже неуместной.

Как будто специально выбрали самый дорогой отель, чтобы увидеть контраст.

Я вспомнила голого старика на берегу. Была ли я сейчас более счастливой, чем он? Не могла сказать с уверенностью.

На следующий день Виктор повёз меня в пригород Варанаси — Сарнатх. Это место в сорока минутах езды от города мёртвых было одной из самых значимых буддийских святынь в мире.

Согласно преданиям, именно здесь Будда произнёс первое учение своим пяти последователям. До этого он много лет находился в изгнании, никому ничего не говорил, не преподал ни единого урока. В этом месте, которое сейчас ещё называли Оленьим парком, Будда просветлел и осуществил «поворот Колеса учения» — прочёл первую проповедь, в которой разъяснил «четыре благородных истины».

Пока мы ехали, Виктор рассказал мне интересную вещь. Есть такая теория: когда человек получает от Вселенной мудрость — он стремится стать отшельником. Просто не может больше сосуществовать с людьми. Он как сосуд, полный до краёв. И одиночество для него — высшая благость.

Как в древности рождались новые города, страны, культуры? Есть интересная гипотеза, что всё новое было создано отшельниками. Теми самыми сосудами, наполненными до краёв неким знанием. Такой человек отделялся от общины, уходил далеко, строил жилище и жил в уединении. А потом к нему начинали приходить люди. Сначала кто-то один — он становился проводником. Узнавал о мудрости отшельника и рассказывал о ней своим соплеменникам. Потом приходили первые десять человек, пятьдесят, сто… Они строили деревню. Город. Позже из этого города могло вырасти целое государство. Так рождались цивилизации.

Будда тоже был отшельником. А потом основал религию абсолютного добра. Здесь. Возможно, прямо на этом самом месте.

Проведя там почти весь день, я захотела посидеть прямо на траве под руинами ступы Дхармараджика[13]. Виктор не возражал. Он даже высказал идею, что именно на этом кусочке земли на Будду и могло снизойти просветление. Я улыбнулась, но не сочла это за шутку. Я уже знала, что всё возможно.

— У тебя есть бумага и ручка? — неожиданно спросила я.

Виктор поискал во внутреннем кармане пиджака и достал небольшой листочек с ручкой. Он понял, что мне нужно уединиться. Поднялся и сказал, что ещё прогуляется. Я благодарно кивнула и уверила, что буду на этом самом месте, когда он вернётся. Как только его шаги стихли, я закрыла глаза и погрузилась в себя.

Сложно сказать, сколько я просидела. Из самой глубины пришла одна фраза: «Ты только живи!» Эта фраза предназначалась Алексу.

Открыв глаза, я расправила на коленях листок бумаги и стала писать:

«Банджики,

Я не знаю, как нам можно быть вместе. Я верю, что мы сделали всё, что могли. Наверное, мы поняли, что это невозможно, по крайней мере, пока… Тем не менее, что я знаю точно, так это то, что и без тебя тоже не могу. Моя жизнь пуста и бесполезна. И ни деньги, ни мужчины, ни успехи в карьере не смогли убрать тебя из моего сердца. Любовь ли это или болезнь? Я не знаю. По ощущениям, это уже что-то не очень здоровое. И всё же я не хочу излечиваться. Я хочу чувствовать эту любовь в её полную силу. Я не хочу отказываться от неё. Как будто мы связаны каким-то канатом, и это скорее прекрасно, чем трудно. Как будто этот канат — моя единственная надежда на счастье…

Ты мне очень нужен. Я иногда вижу тебя, даже если тебя там нет. И единственное, что я могу сказать: живи и будь счастлив. Только, пожалуйста, живи.

Твоя Анджики».

Отправить такое письмо было бы огромной ответственностью. Оно могло дать надежду там, где её не было, а это незаслуженно жестоко.

На следующий день мы улетали из Индии. Я сдержала данное себе слово. Все эти дни помогала тем, кто этого не заслуживал. Я давала им деньги, еду и даже свою одежду. Ничего не ожидала взамен, даже слов благодарности. Они были не нужны.

Всё проведённое время в Варанаси я пребывала в необъяснимом состоянии покоя. Мне было всё равно, что и когда я ела, пила ли воду, во что была одета. Я просто была. И размышляла.

За последний год я приняла себя злую и бесчувственную. Вот и сейчас я принимаю себя бедную.

Уже в Хитроу, когда мы с Виктором стояли на выдаче багажа, я вдруг поняла: если бы не таксист, который, движимый жадностью, взял двух пассажиров, а потом два часа возил меня по городу — я бы это всё не испытала.

Нужно было дать ему сотню сверху! Заслужил.

Так я поняла, что любой стресс — это тоже путь. А вот куда он приведёт, зависит только от нас.

Лондон, 2005 г.

Вернувшись в Лондон, я поехала в старую квартиру за вещами. Виктор предложил помочь перевезти их в гостиницу, но я отказалась. Я уже точно знала, что с ними делать.

И сделать это я должна сама!

Через пару часов после прилёта я зашла в ломбард. Когда-то давно Алекс закладывал здесь цепочку, чтобы оплатить аренду квартиры. Он тогда сказал, что в этом месте приемлемые условия и довольно щедрый владелец.

Этот самый владелец сейчас стоял за решёткой, отделявшей прилавок от посетителей. Это был высокий грузный мужчина лет пятидесяти на вид. Выглядел он устрашающе.

— Продажа или с обратным выкупом? — спросил он хриплым басом.

— Продажа. — я достала из сумки свёрток с украшениями, которые когда-то дарили Заид и Виктор.

Рантье не удивился, но его взгляд стал пристальным.

Убедившись, что украшения действительно мои, он принялся тщательно их осматривать.

— Для точной оценки нужно недели две, может, месяц, — спустя двадцать минут сказал хозяин.

— Мне нужно сейчас, — твёрдо ответила я.

— Сейчас… Могу дать, допустим, четыре тысячи. За всё.

— Они стоят в десятки раз больше, это же…

— Поэтому я и сказал: нужен месяц, чтобы точно оценить, — перебил хозяин. — И четыре тысячи, если деньги нужны сейчас. Выбирай.

Я вспомнила огонь. Конечно, можно было подождать. Выжать из этих камней максимум. Почему-то я почувствовала, что не нужно этого делать. Прошлое лежало сейчас на прилавке ломбарда.

— Согласна! А одежду вы не принимаете? Дорогую, брендовую? — спросила я, пока оценщик отсчитывал четыре тысячи фунтов разными купюрами.

— Одежду можешь сдать в комиссионный секонд-хенд недалеко отсюда.

— Адрес не подскажете?

Вместе с деньгами мужчина протянул бумажку с адресом.

Из секонд-хенда я вышла с одним маленьким чемоданом и ещё девятью сотнями фунтов к тем четырём тысячам, что получила в ломбарде. Легче стала ноша не только в руках, но и на душе. Прошлое больше не тянуло меня назад. А с будущим предстояло разобраться.

Я приехала в отель и позвонила Виктору.

Мы выбрались на обед. В ресторане, ожидая заказ, я смотрела на Виктора и думала, почему бы не попросить инвестиции на проект у него. Он бы дал, в этом я не сомневалась. Если бы не поездка в Париж с Заидом, я бы попросила. Однако опыт, полученный тогда, что-то во мне изменил.

А Варанаси окончательно сделал меня другим человеком.

В Париже я осознала, что не хочу жить в зависимости от мужчины. А чтобы не возникло недопонимания или обиды, не стала говорить Виктору, что ищу инвестора.