От центрального входа прямо в реку вела широкая лестница, каждая ступенька которой была украшена сотней огоньков. Само здание тоже подсвечивалось красными и жёлтыми прожекторами.

Ничего более странного и величественного я в жизни не видела!

Это было самое роскошное строение на берегу, и, наверняка, одно из самых старых.

— Наш отель построили в восемнадцатом веке, — произнёс сопровождающий, будто отвечая на мои мысли.

В лобби лежали ярко-красные ковры, а потолок был усеян «звёздами» — крошечными подвесными лампочками, которые создавали иллюзию ночного неба. Вместо дверей повсюду были большие арки, и не было никакого яркого света — лишь приглушённый и тёплый.

Разглядывая красные диваны и кресла, стоящие на красных коврах, я вспомнила, что это особенный цвет для индусов. Кажется, и женщины в Индии выходят замуж именно в красном.

В номере, куда меня проводили, тоже было много красного: узкие ковры, покрывало на кровати, декоративные подушки на креслах… При этом на потолке была синяя индийская роспись, а над кроватью висел жёлтый гобелен. Несмотря на такой взрыв красок, который — я уже поняла — абсолютно точно передавал настроение Индии, все вместе эти вещи смотрелись идеально. Будто по-другому и быть не могло. Стоя посреди этой гармоничной эклектики, я ощущала себя особой королевских кровей.

Больше всего меня впечатлила полукруглая терраса. На ней стояли клумбы с роскошными канареечными цветами, а вид, который с неё открывался, просто захватывал дух. Величественный Ганг представал во всей красе, будто соединялся с горизонтом и уходил в небо. По реке плавали лодки с туристами. Я действительно оказалась в другом мире, но…

Почему я всё время думаю об этом наглом таксисте?

Пока мы плыли через Ганг, меня не покидало странное ощущение совершённой ошибки. Сначала-то я была довольна собой и уверена, что поступила правильно. Выиграла спор и наказала недобросовестного человека. Однако в глубине сознания теснились совсем другие мысли.

Какой смысл в твоей справедливости, Аня, если злой человек стал ещё злее?

Я представила, что наш мир — это круговорот добра и зла. И все наши поступки толкают это колесо. Добрые люди становятся добрее, а злые…

А что, если самое сложное в жизни — двинуть колесо в обратную сторону? Сделать добро злому человеку.

Повернуть вспять, нарушить закономерность, которая подкрепляет этот круговорот. Если несколько человек сделают так же, злой станет добрее.

Я удивилась, насколько это простая истина, и решила, что следующие несколько дней буду помогать тем, кто меньше всего этого достоин.

Дать подаяние доброму человеку, который тут же отблагодарит, может каждый. А вот сделать добро неприятному человеку, да ещё не ожидая благодарности, в разы сложнее.

Я подумала, что это место так влияет на меня. Тут весь духовный опыт будто обретал формы, становился яснее.

Посмотрим, что ещё приготовил Варанаси.

В дверь постучали. Я открыла и радостно улыбнулась — Виктор. Обнимая его, я наконец-то почувствовала себя в безопасности.

— Пойдём гулять. — он протянул мне руку. — Варанаси — необыкновенный город. Сама увидишь.

Я хотела сказать, что уже это ощутила, но понимала, что увиденное мной по дороге в отель — только начало.

Мы гуляли по Варанаси много часов, и я никак не могла привыкнуть к такому восхитительному, а порой ужасающему контрасту. Если бы нужно было описать этот город одним словом, то я бы назвала слово «хаос». Это был настоящий калейдоскоп чувств: шумные улицы, яркие цвета, громкие торговцы, древние святыни, храмы… По легенде, Варанаси был основан самим Шивой пять тысяч лет назад.

Для индуистов Варанаси был самым почитаемым местом на свете, настоящим центром Земли. Но больше всего Варанаси был известен как город мёртвых. Виктор сказал, что вечером я пойму, почему.

Город представлял собой паутину узких, сырых, грязных улочек и переулков. Некоторые были настолько тесные, что по ним можно было пройти только пешком, даже мопед бы не проехал. Мы проходили мимо бесконечных прилавков, на которых продавались ювелирные украшения, шелка, бронзовые и медные изделия. Видя белых людей, торговцы радовались и старались приманить нас к своим товарам.

Везде ходили коровы. Идя по городу, можно было легко угодить туфлей в кучу свежего навоза.

Да уж, про коровье дерьмо Виктор не преувеличивал.

Я всегда была очень брезгливой. Обычно даже мысль о том, чтобы пройти по такой грязной улице, вызывала у меня желание помыться. Однако в этом городе был какой-то особый дух. Всё ощущалось не так, как обычно. Более возвышенно, значимо, по-настоящему. Каждый предмет, звук, запах были наполнены особым смыслом. Всё вокруг дышало…

Счастьем!

Я поняла это, когда мы с Виктором пробирались через толпу каких-то оборванцев. Они громко говорили на хинди и совершенно не обращали на нас внимание. А я вдруг поняла, что счастлива. Не от чего, просто от самого факта, что я есть. Я как будто принимала и отдавала всё одновременно: любовь, жизнь, смерть.

Это самый красивый город на Земле!

Уже наступил вечер, когда мы вышли к берегу Ганга. Внизу была довольно большая площадка с кучей мусора, и сначала я не поняла, что это.

Виктор сказал:

— А вот и ответ, почему город мёртвых.

— Сотрудники отеля мне уже говорили, что сюда стекаются люди со всей Индии, чтобы умереть, — вспомнила я.

— А они говорили, как именно это происходит?

— Нет.

— Тогда смотри. — он кивнул на площадку, около которой собирались люди.

Сначала они принесли дрова и разложили их подобием стола. Натаскали поверх какой-то соломы и стали ждать. Вскоре показалась процессия. Несколько человек несли на плечах носилки, на которых лежало завёрнутое в яркую ткань тело.

— Это труп? — уточнила я, хотя знала ответ.

Виктор кивнул. По спине пробежал холодок. Я стояла как заворожённая.

Люди уложили тело на «стол», окружили его. Я подумала, что это, должно быть, их жена и мать — женщина, и не просто женщина, а та, которую очень любили. Ведь привезти тело в Варанаси могла позволить себе не каждая индийская семья.

И тут произошло то, что непременно должно было случиться — родственники подожгли тело. Для меня это оказалось неожиданно, я вздрогнула и инстинктивно отступила.

Огонь занялся моментально. Миг — и костёр заполыхал, освещая площадку. Я увидела: то, что показалось мне мусором, на самом деле было обгоравшими остатками брёвен и… Тел. Эта площадка была кладбищем. Точнее, крематорием. Местом, где тела сжигали на протяжении тысячелетий. Здесь был прах миллионов людей.

Я смотрела на костёр, не в силах пошевелиться. Зрелище было потусторонним и в то же время невероятно земным. Даже каким-то низменным. То и дело части тела покойной выпадали из огня. Рука, нога… Сгоревшие связки и сухожилия больше не могли удержать кости, и тело буквально расползалось под жарким пламенем. Работники похоронной конторы — Виктор пояснил, что не все присутствующие были в родстве с усопшей, — длинными палками бесцеремонно запихивали кости обратно в костёр. Это было и кощунственно, и как-то необъяснимо правильно.

— Когда костёр догорит, ближайшие родственники возьмут кости и отнесут их в реку, — тихо сказал Виктор, слегка прикоснувшись к моей руке. Я вздрогнула от неожиданности и от того, что представила…

Взять кости своей матери. Просто взять их руками, прямо из огня, ещё горячие. Немыслимо!

Я пыталась представить, что чувствовали люди, стоявшие вокруг погребального костра. Тот высокий мужчина, возможно, сын? Вот он стоит и смотрит, как его мать — женщина, которая его родила, которая растила его, любила, обнимала перед сном, жалела, когда он падал и сбивал колени — эта женщина сгорает дотла. Горят руки, такие нежные при жизни, дарившие ласку и утешение. Глаза, смотревшие на него с гордостью. Губы, шептавшие: «Сынок». Щёки, которые он сам целовал тысячи раз. Всё это, ещё вчера бывшее любимым человеком, морщится, чернеет, обращается в прах.