— Алексей…
Она зовет меня. Пятый день охренеть какая высокая температура — просто жуть. Кашель, словно выплевывание души, и насморк, а еще слезящиеся глаза, нервное, очень беспокойное состояние, словно перед бурей, и категорический отказ от еды. Климова серьезно заболела, но:
«Вы не переживайте, это обычная простуда и… Чересчур ослабленный иммунитет. У девочки проблемы с витаминами и сильное переохлаждение всего организма. Хрупкое телосложение и…».
Долбаный мороз, а я, мерзавец, действительно «перегулял» свою одалиску. Так нам, без последнего предположения, конечно, вызванный на дом врач авторитетно заявил.
Сказал, блин, как отрезал, и с превеликим удовольствием выписал огромное количество химической бурды, которую Оля чересчур старательно хотела во всех аптеках выкупить и дисциплинированно принимать. Нет, уж, хрен тебе, а не курс каких-то стойких к отечественным морозам наркотических продуктов! На свой страх и риск я подошел к приобретению заботливо назначенного с тщательным, вернее, въедливым подбором. Да я просто затерроризировал скучающего фармацевта в аптеке, заставив маленькую кругленькую дамочку в очках расчехлить мне весь состав медицинского продукта. Ну что сказать… Одалиска принимает только то, что «доктор Смирнов» ей прописал и, конечно же, чуть-чуть из официально назначенного. Оля через кашель и гундосый нос язвительно смеялась:
«Решил окончательно добить меня, Смирнов?».
Я этого не отрицаю, но смысл, который вложен мною в слово «добить» в ее случае все же несколько иной.
— Оль…
Полусидя, потому что лечь не может, укутанная с ног до головы в пуховое одеяло, пытающаяся улыбнуться, Климова терпеливо ждет в нашей комнате меня? Готов побиться об заклад, что так и есть!
С кухни прихватываю стакан воды и градусник. Надо бы измерить ей температуру и предложить горячее молоко с медом. Так мать нас с Серым всегда лечила. И, сука, помогало же. Как на собаках все заживало, но это, наверное, связано с тем, что мы с братцем — стальные супермужики с увесистыми яйцами?
Я, как обычно, прав, естественно, — тут ничего нового под Климовской луной. Уперевшись спинкой в изголовье кровати, подтянув ноги к себе, красавица читает очередную книгу при очень тусклом свете.
— Почему еще не спишь, малыш? — протягиваю ей стакан и осторожно присаживаюсь на край кровати.
— Тебя жду, — она отпивает, морщится и отставляет на тумбочку. Двигает двумя пальцами, подальше от края, а я за этим, как загипнотизированный, слежу.
Это клиника, «Смирнов»! Однозначный и подтвержденный диагноз! Батя оказался прав — житейский опыт, видимо, да и я ведь признал тогда… Не-не! Стоп-стоп-стоп, герои! Ничего не признавал — аффект, стресс, выброс адреналина, дрожащее женское тело и бегающий по моему лицу ее испуганный от своей же глупой откровенности взгляд. Да, блядь! Тогда х. йню спорол и не подумал, тем более что Климова точно не расслышала и ни хрена не поняла.
— Оль, у меня еще дела. Перестань, пожалуйста, геройствовать, ложись и засыпай. Что там читаешь? — пытаюсь заглянуть в разворот какой-то книги в ярко-красочной обложке.
Хотя она может и не отвечать, я и так все знаю — там обожаемый ею современный любовный роман.
Кривит лицо, как будто своего выбора стесняется, и обиженно гундосит:
— Береги любовь!
— Название такое? Что-то новенькое! Меня поражает современная самоуверенность, но больше всего то, как именно ты ведешься на это. Климова, ты — самый идеальный клиент для бешеных распродаж дешевого чтива. А кто автор?
— А тебе не все равно? — шмыгает носом, рукой, по-детски, тыльной стороной ладони вытирает кончик, и прикрывает, словно в охренеть каком страдании, воспаленные глаза.
Поздравляю, «Смирняга»! Ты, по всей видимости, беспардонно нагло, впрочем, как всегда, обидел Олю.
— Я серьезно! — пытаюсь развернуть бумажный фолиант к себе лицом. — Ну, хватит, Климова. Я задал вопрос.
— Да, такое вот название. Автор не один, их там много. Это сборник рассказов — современная проза…
— А дикий секс там есть? — подмигиваю и перебиваю.
— … короткие истории, написанные от лица мужчин, Смирнов, но женщинами. Все авторы женского пола. Да, конечно, есть и постельные сцены, но тут, в основном, про любовь, а не…
— Так порнухи нет? Ну там… Помнишь, ты мне как-то зачитывала, я еще смеялся, когда авторица писала, что он три часа тер ее влагалище — огонь, видимо, добывал. Пещерный человек со стояком — это ведь болезнь и патология. С таким в больницу попадают, Оля. Если эрекция не спадает — все, конец! И это не долбаная метафора! А там у бабы, описания, конечно, не было, но точно образовалась кровавая дыра — может он пространство и время через нее пронзал? Врут, блин, и совершенно не краснеют. Оль, давай, наверное, заканчивай с несуществующими мужиками с членами по тридцать сантиметров — это ложь и это, сука… Да это больно! Он же ей до мозгов сперму закачает… Господи!
— Леша, то, что ты сейчас описываешь — мерзко, пошло, цинично и очень… Мне обидно! Ты уничтожаешь то…
— В чем ты великолепно разбираешься! Извини-извини, все-все, я наглухо затыкаюсь. Продолжай, детка. Я внимательно тебя слушаю, — с барского плеча ей разрешаю, даже размахиваю в знак дозволения рукой. — Так что еще, помимо, страстного чувства?
— Там про оскорбления и издевательства в паре есть, про смерть, практически в один день, про расставания — вынужденные и реально добровольные, и про совместную старость — красивая любовь, увы, бездетной ста шестидесятилетней пары, на двоих естественно. Но, безусловно, больше про то, что нужно ценить людей, которые с тобой рядом, и особенно, когда очень тяжело. Ты…
— Оль, это ведь не божественные откровения и не банальное открытие новых географических единиц. Все так и есть, зачем про это писать, а самое главное, зачем так упоительно об этом читать. Ты, словно бешеная, заглатываешь буквенное содержание за одну ночь. Тебе, изумруд души моей, надо больше отдыхать, а значит, спать.
Нет! Климова меня не слышит. Оля демонстративно подводит вверх глаза, со свистящим звуком через приоткрытый рот выпускает злобное недоумение:
— Это не для таких темных циников, как ты, Смирнов. Леш, просто некоторые, столкнувшись с этим чувством, воспринимают все это как данность, мол, все обязаны любить, так в мире заведено, а кто-то не понимает, что вообще с этим делать, как не разрушить и не погубить… Своего рода…
Поджимаю губы и самодовольно хмыкаю:
— Инструкция для тугодумов, железных дровосеков или конченых придурков? Мне точно не подходит! Только не вздумай оттуда цитаты приводить на ночь глядя — мы с тобой поссоримся. Я чушь эту слушать просто не смогу!
— Леш…
— Укладывайся спать, Климова. Не раскаляй своим бодрствованием эту комнату. Я…
— Давай со мной, — пытается отвернуть одеяло. — Ложись.
— Душа моя, у меня есть незаконченные и очень неотложные дела, — сворачиваю ее намерение и, как живой вареник, со всех сторон двумя руками прижимаю. — Мне нужно будет съездить к Суворовым, но ненадолго. Туда и назад. Думаю, два дня максимум, если малышку не гнать.
— Когда? — она внимательно следит за выражением моего лица, как будто в сказанных мною словах присутствует подвох или мистическая тайна.
— Завтра.
Опускаю голову и прячу от нее свой взгляд.
— Я не хочу, чтобы ты уезжал, тем более один. А нельзя немного подождать?
— Оль, я вернусь, — насупившись и сдвинув брови, наблюдаю за ее реакцией. — Не переживай! Слово даю.
— Не об этом речь. Господи! Ты же свободный человек, я не приказываю тебе сидеть со мной — это неправильно и даже незаконно, просто мне не нравится даже само намерение и твоя спонтанность, Алексей…
В том-то и проблема, Климова! Отец тоже самое тогда сказал, что я неправильно себя веду по отношению к тебе — моя надуманная свобода, открытое пользование женщиной и нескрываемое нежелание что-то в своем семейном статусе менять его коробят, злят и вынуждают даже с матерью ругаться. Мол, «кроха» настойчиво доказывает во всем этом бедламе дружеский посыл, а «Смирный» — да пошло оно все на хер, горит сарай — гори и хата:
