Если честно, мне на ее кому-то когда-то обещанные встречи пофиг — зачем передо мной сейчас так сладко лебезит? За фантомное спасение благодарит? У нее в глазах застыл весьма определенный ужас, а пальцы скрючились на тонких ручках небольшой коричневой женской сумки — мнут кожу и туда-сюда, хорейно, перебирают. Она переступает с ноги на ногу и ритмично прикрывает красивые и грустные глаза — похоже, танцевальные связки-тряски продолжаются под свой персональный ритм. Занятно! А глаза-то у нее не черные — они просто слишком темные, насыщенные бурой краской, кофейно-карие! Как у меня!

— Не за что. Могу подвезти домой, если, конечно, не возражаешь? — немного подаюсь вперед, стараюсь говорить ей в ухо, заодно играть на публику, мол, мы с ней пара, только в небольшой размолвке — я долго ждал ее с работы, распсиховался, а сейчас буду мерзавку строить и уму-разуму обучать.

— Спасибо большое. Если Вас не затруднит? Здесь недалеко, времени много не займет. Прошу Вас, — начинает, кажется, потихоньку умолять. — Прошу…

— Без проблем. Не проси — этого не надо! Я помогу, — и тут же зачем-то ей наш эпизод напоминаю. — Руками трогать не буду, не волнуйся, не психуй и не ори. Договорились?

Громко сглатывает, пытается слезу пустить и с забитым видом на отмороженных оглядывается.

— Да.

— Не смотри на них. Иди в машину. Кому сказал? — последнее выкрикиваю для никуда не исчезающих уродов.

Открываю дверь и, глядя на девчонку, понимаю, что надо подсадить — она не слишком высокая для женщины, а для меня и «моей детки» — самая настоящая щуплая малышка.

— Извини, — обхватываю ее за талию и практически закидываю упругое тело внутрь. — Это было бы очень долго, а эту разгоряченную публику не стоит провоцировать на твое внеплановое шоу. Ты там как?

Девчонка натянута, как струна, тугие мышцы в тонусе, сухожилия не гуляют — на теле лишних деталей, как говорится, нет. Комок нервов, клубок ужаса и страха. Хмыкаю, захлопываю дверь, за каким-то чертом машу рукой уродам и кричу, как на футбольном стадионе:

— Порядок, парни. Птичка в клетке, я накажу ее по всей строгости нашего мужского закона. Обиженной не будет! Опаздывать не хорошо, а я не на шутку распсиховался.

— Отдери суку посильнее. Пусть визжит, паскуда, — уроды мне желают.

— Так и будет, парни…

Суки! Так и будет — я вас отдеру, когда увижу. Когда увижу! Когда? Когда же это будет? Сверюсь с графиком после того, как эту Несмеяну домой отвезу.

Усаживаюсь на свое место:

— Не дрожи. Ты так чечетку отбиваешь, что машину дергает.

Она уткнулась носом в колени и на меня совсем не смотрит.

— Как тебя зовут?

— Якутах, — шепотом отвечает.

— Странное имя. Мусульманка?

— Нет.

— Мне, в общем-то, все равно. Имя вроде мусульманское, а внешность у тебя…

— Это проблема?

— Да нет. Мне пофиг, говорю же. Просто думал, что ты — Катя, например, или Серафима. А ты…

— Это сценический псевдоним.

— А-а-а! Я понял, — нажимаю кнопку запуска двигателя и, чтобы задать наш будущий маршрут, у пассажирки уточняю. — Куда везти сеньориту?

— Микрорайон Ворошиловский, дом 25, — и резко замолкает.

— А квартира? Номер квартиры? Мне кажется, это не частный сектор, там ведь высотные дома? — на всякий случай уточняю.

— Подвезите, пожалуйста, по этому адресу, а дальше…

— Диагноз «Я сама», одалиска? — улыбаюсь и пытаюсь заглянуть ей в спрятанное от меня лицо.

— Вы знаете значение слова, которое неоднократно употребляете? — губами шелестит.

И я заткнулся. По правде говоря, «что-то», «где-то», «около того» — особо в это не вдавался, все подходящего повода «как-то» не было. С танцем живота близко, увы, не знаком.

— А есть какой-то сакральный смысл? — «газ» в пол и набираю скорость. — По мне, одалиски — красивые восточные женщины, которые призывно двигаются и заставляют нас, мужиков, от нереализованного желания стонать. Я не прав?

Я однозначно не прав и, по-видимому, разговор с малышкой на ближайшие пять километров закончен.

— А имя «Якутах» что означает? — настойчиво не закрываю рот, пытаюсь отвлечь и разговорить девчонку.

Чего греха таить — таинственная незнакомка сильно будоражит кровь и разжигает не нужное мне сейчас плотское беспокойство.

— Изумруд, — спокойно отвечает.

Однако!

— А что зеленого в тебе? Тоска? Плесень? Что? С чего такой странный выбор? Якутах, Якутах, Якутах, — катаю имя на языке, смакую, пробую и так, и этак, как будто привыкаю.

— Любимый цвет — зеленый.

Хмыкаю!

— А красный, желтый в каких-нибудь иных позициях, кроме светофорного ряда, не интересует?

Похоже — нет! Десять минут скоростного бешеного движения и мы — на месте.

— Я проведу. Без разговоров, не пытайся и не начинай. Давай на выход, — командую, предвосхищая слезные просьбы о самостоятельном передвижении по темным коридорам, по злачным лифтовым кабинам и той подобной атрибутике не сильно благополучных спальных районов.

Она смирилась и уже не возражает. Молча выпрыгивает из машины, осторожно прикрывает дверь, затем с опаской и недоверием оглядывается на меня. Рукой показываю, мол, двигайся, подруга, показывай дорогу, — шагаю за тобой, царевна Несмеяна.

Я за тобой… Надутое выражение лица, а я по нему читаю: «Да-да, имеется разочарование в жизни и полный безоговорочный провал. Я — маленькая жалкая девчонка-неудачница». Все понимаю! Какая на хрен там улыбка, да? Ей не до смеха — это факт. Что-то, видимо, в жизни гадского и неподъемного происходит, что расслабить мимические мышцы она не может, а вот задний мост зачетный — тут ни дать, ни взять. «Улыбается» малыш призывно, просто манит поддержать его «улыбку». Без музыки половинки шаловливо играют, как будто бы моргают, а я рукой по своему бедру непроизвольно отстукиваю за каким-то чертом «этим дамам» ритм. Ухмыляюсь, отворачиваю морду в сторону и тут же, как привязанный к ее седалищу, с безумным слюноотделением, возвращаюсь.

— Седьмой этаж, пожалуйста, — просит внутри — я без разговоров выполняю.

Тесно тут, в кабине, без окон и дверей. Девчонка преет, краснеет и смущается, а я без зазрения совести рассматриваю ее. Веснушки! Твою мать! У нее на лице веснушки! Немного, на щеках и пара крапинок на носу, словно неуклюжие пшено на нежной коже рассыпали. Ресницы густой щеточкой по векам расположены — свои, настоящие, точно не искусственные. Ровненькие густые брови на концах стрелой и волнистые, очень длинные, по-моему, лавандой пахнущие темно-каштановые волосы.

— Как тебя зовут? — хриплю. — По-настоящему, слышишь? Как тебя зовут?

— Якутах, я же уже сказала, — упорно врет мерзавка. — Это мое имя.

Улыбаюсь, опускаю взгляд, протягиваю руку и пытаюсь ухватиться за очень маленькую кисть. Не удается! Прячет за спину и шепчет:

— Это лишнее.

— Какая крошечная рука! — по-моему, я восхищаюсь.

Дожил, брат! Женские конечности — и ты впадаешь в откровенный ступор, а затем — в экстаз.

— Пожалуйста, не надо. Вы обещали…

Седьмой этаж. Пружинит амортизатор и со скрипом дергаются по сторонам медленно растягивающиеся двери. Она выпрыгивает первой, быстро оборачивается и на весь коридор пищит:

— Спасибо, что провели, но дальше я сама. Спасибо, что помогли. Огромное спасибо.

Разбежалась! Выхожу следом и от нее ни на шаг не отступаю — просто не даю уйти.

— Пригласи меня, пожалуйста, к себе. Ненадолго. Я хочу поговорить с тобой и все. Честное слово! Якут… Твою мать! Как твое имя? — пообещал не трогать, но все равно хватаюсь за немного влажную руку. — Я — Алексей. Можно Лешкой, так даже лучше — я привык без отчеств. А тебя?

— Пожалуйста, Алексей, Вам пора домой. Очень поздно. Завтра на работу. Вы устали, а я себя очень плохо чувствую. Давайте…

— Сказал же, ничего не будет. Не собираюсь приставать. Хочу поговорить. Мне сегодня исполнилось двадцать восемь лет. День рождения, понимаешь?

Молча утвердительно кивает.

— Угости чаем или кофе. Последний предпочтительнее, но, впрочем, все равно.