Пока доктор Болдуин стоял к нему спиной, Нолан бросил окурок в чашку с остывшим кофе.

Порывшись в ящичке, доктор Болдуин достал папку, сел и открыл ее. Пролистав бумаги, он нахмурился, с каждой секундой наливаясь краской.

— Что-то не так, доктор? — поинтересовался следователь.

— Боюсь, что да, — ответил Болдуин. — Личное дело Уэйна Майерса исчезло.

К тому времени, когда Сейдж официально отпустили, бледное солнце уже закатывалось, а дневные серые облака сменились глубокой холодной синевой подступающих зимних сумерек. Чуть раньше доктор Болдуин позвонил Алану, чтобы сообщить ему о Розмари, но трубку никто не взял, что неудивительно. Вероятно, Алан был на работе — если только не смылся из города, оставив Сейдж без жилья. Может, завис у какой-нибудь шлюхи или все еще рыбачит с Ларри, что казалось маловероятным, хотя было бы недурно. Сейдж страстно хотелось несколько дней пожить в квартире одной.

Она стояла рядом с детективом Ноланом в главном фойе административного корпуса, высматривая полицейскую машину, которая должна была наконец отвезти ее домой. Казалось, прошло сто лет с тех пор, как она вошла в те же самые двери, приехав ради поисков Розмари. Когда к тротуару в конце концов подъехала черно-белая машина, Сейдж чуть не задохнулась от слез. Она действительно покидает Уиллоубрук. Взявшись за ручку двери клиники, Сейдж замешкалась и оглянулась на следователя.

— Спасибо вам, что слушали меня, — сказала она прерывающимся голосом.

— Не за что, дружище. Я бы сам подвез тебя домой, но мне еще нужно поговорить с доктором Хаммондом и Эдди Кингом.

— Я знаю, — кивнула она. — Все у меня будет в порядке. Передайте Эдди спасибо от меня, ладно?

Он кивнул:

— Понятное дело. Не уезжай с острова, договорились? Нам с тобой нужно будет на днях еще разок потолковать. — Он извлек из кармана карточку со своим именем и номером телефона. — И позвони мне, если что понадобится или вспомнишь детали, полезные для дела.

Кивнув, она толкнула дверь и вышла из Уиллоубрука. Затем, помедлив на верхней ступеньке, глубоко вдохнула, безмерно благодарная за обретенную свободу. Почему-то казалось, что теперь она ощущает все запахи — и холодную влажность снега, и землистый аромат голых веток, и даже мостовую. Прохладный ветерок, ласкающий лицо, доносил далекий шум транспорта, работающих двигателей, пение шин, автомобильные гудки. Глаза у Сейдж наполнились слезами. Спустившись по каменным ступеням, она торопливо прошла по тротуару и, не оглядываясь, юркнула на заднее сиденье полицейской машины. Коп на переднем сиденье быстро прикрыл рукой нос, словно от дурного запаха, и покосился на нее в зеркало заднего вида.

— Меня зовут Майнор, — представился он. — Вы в порядке?

Она кивнула, удивляясь, почему он зажал нос, но потом сообразила, что от нее, должно быть, воняет. Доктор Болдуин звонил в прачечную, чтобы ей принесли чистую одежду — платье в цветочек и коричневые кожаные туфли, которые, казалось, до этого носила чья-то бабушка, и Сейдж выбросила свои заношенные трусы и лифчик, но на ней все еще оставалось пальто Эдди, заляпанное грязью, кровью и дерьмом, а волосы были сальные и немытые.

— Детектив Нолан велел отвезти вас в апартаменты Гринуэй в Маринерз-Харбор, так?

— Да.

— Понятно. Будет сделано! — Он кивнул, включил передачу и отъехал от административного корпуса.

Сейдж откинулась на сиденье и уставилась в окно, молясь, чтобы Майнор не завел беседу. Ей было нечего сказать, да и сил на слова не осталось. Скорее бы домой. За окном машины голые ивы вдоль замерзшего ручья клонились к земле, словно опускали головы, стыдясь быть частью красивого городка, скрывающего ужасные тайны Уиллоубрука. Затем потянулись кирпичные корпуса с качелями и турниками, и Сейдж отвернулась, не в силах избавиться от мыслей о малышах, обреченных на мучительное существование в мрачных стенах.

Когда Майнор повел машину вдоль парка между территорией больницы и главными воротами, она вспомнила день своего приезда сюда. Казалось, все это было в другой жизни, да и сама Сейдж стала другим человеком. Где те времена, когда ее заботили прически и последние веяния моды, когда она интересовалась, кто с кем встречается, и была в курсе музыкальных новинок? Как можно теперь воспринимать жизнь по-старому?

Если бы только она осталась в тот день в автобусе! Наплевала бы на гордость, вернулась домой, попросила Хэзер и Дон о помощи. Вот только… она так страстно хотела спасти сестру. Хотела узнать, где Розмари, загладить свою вину перед ней, попросить прощения за то, что ничего не знала, не приезжала навестить, не помогла выздороветь. Она, Сейдж, была наивна, полна надежд и самонадеянна. Уместно ли винить себя за это?

А может, она попросту была глупа.

На выезде из парка она вспомнила, как в тот день думала и об отце: что ему понравились бы здешние деревья и пейзажи и что он никогда не отослал бы Розмари. Как он воспринял бы смерть одной из дочерей? Как повел бы себя, узнав о страданиях, которые довелось испытать Розмари? Наверняка пришел бы в ярость, был бы убит горем. Знать бы только, где найти его.

Затем она вспомнила об Алане. Как теперь встретиться с ним после того, что он сделал? Как жить с отчимом в одной квартире?

Она сделала глубокий вдох и попыталась собраться с мыслями. Первым делом нужно принять душ, переодеться и поспать. Она едет домой, и это уже хорошо. Об остальном можно подумать потом: как быть с Аланом, если он еще в городе; как рассказать друзьям о случившемся. Как найти в себе силы вернуться к нормальной жизни. Вероятно, ей предстоят трудные дни, даже недели, но разве можно сравнить их с тем, что переносили день за днем Розмари и тысячи других несчастных, запертых в Уиллоубруке?

Наконец они вернулись к цивилизации: дома, магазины, светофоры, люди на чисто выметенных тротуарах, автомобили на гладких дорогах, миниатюрные огоньки, мерцающие на ухоженных деревьях и изящно подстриженных кустах, — и Сейдж снова чуть было не расплакалась. Она думала, что никогда больше ничего этого не увидит.

До поездки в Уиллоубрук ее бесило, когда им с подругами порой не хватало денег на такси и приходилось идти пешком. Но теперь она вспоминала, как они смеялись, болтая о мальчиках и вечеринках, как солоноватый ветерок с океана раздувал им волосы. С этих пор, ступая на тротуар, она будет благодарить Бога за то, что у нее есть такая возможность. Но как сможет она — вернее, все люди — по-прежнему жить своей жизнью, работать, играть свадьбы, развлекаться и ходить по магазинам, когда всего в нескольких милях отсюда существуют такие ужасы?

Сейдж наблюдала за проходящими мимо: вот мужчина с белой собакой на розовом поводке; вот молодая пара — держатся за руки и смеются, а их дыхание клубится в морозном воздухе; вот седовласая дама несет авоську с апельсинами. Неужели они не знают, что там, в Уиллоубруке, люди подвергаются насилию? Неужели они не знают, что люди там каждый день умирают? Неужели им все равно?

Тут какой-то лысый мужчина, торопливо обходя седовласую женщину, толкнул ее в плечо и едва не сбил с ног. Та остановилась и удержалась на ногах, но мужчина даже не замедлил шаг, чтобы проверить, не пострадала ли она.

Ахнув, Сейдж обмякла на сиденье, сердце тяжко забилось в груди. Лысый походил на Уэйна. А вдруг Уэйн узнал, что ее выпустили из Уиллоубрука, и теперь хочет добраться до нее? Выследит и перережет горло, чтобы не болтала! Она чуть не свернула себе шею, рассматривая лысого, пока они проезжали мимо, затем снова села и облегченно вздохнула: это не Уэйн. У нее просто слишком разыгралось воображение.

Майнор свернул за угол и остановился на красный свет. Когда к светофору радом с ними подъехал фургон, Сейдж была уверена, что с водительского сиденья на нее зловеще и угрюмо смотрит Уэйн. Или он идет за ней по пятам с отточенным ножом в кармане, выжидая удобного момента. Вполне объяснимо, что Уэйн хочет ее смерти: она ведь рассказала всем о потайной комнате и о Норме, а также о своих подозрениях, что именно он убил Розмари, а потом Иви. Немудрено, что он хочет расквитаться с ней.