Стейтен-Айленд, автобусная станция

Декабрь 1971 года

Люди до сих пор ищут в лесу останки пропавших детей.

Шестнадцатилетняя Сейдж Уинтерз трясущимися пальцами сгребла автобусные жетоны и отошла от окошка станции; в голове, словно жуткий детский стишок, назойливо крутились слова подруг. Она не впервые слышала такое предупреждение: любой житель Стейтен-Айленда[1] знал, что, входя в лес, нужно хорошенько глядеть на землю; но чем больше она думала о словах, сказанных прошлой ночью Хэзер и Дон, тем больше злилась: вместо того чтобы как-то утешить ее, наболтали всяких ужасов. Могли бы помочь выяснить, что случилось с Розмари, но нет: принялись ворошить старые слухи о сатанинских ритуалах, которые якобы проводятся под заброшенным туберкулезным санаторием. Ну, выпили, понятное дело, и в глубине души они, наверное, тоже были испуганы, но тут дело было серьезное. Ее сестра-близнец пропала. Но это не означает, что она мертва. Это не означает, что знакомая с детства городская легенда правдива. Кропси[2] — просто страшилка; родители пугают им детей, чтобы те слушались и не уходили далеко от дома. А Розмари живет в государственной школе Уиллоубрук — она не разгуливает по улицам, где ее может подкараулить чокнутый убийца.

Врачи, медсестры и учителя заботятся о ней, следят за тем, чтобы ее кормили как полагается, защищают, содержат в чистоте и обучают основным навыкам. По крайней мере, так сказал ей вчера вечером Алан, их отчим, когда наконец признал, что Розмари жива.

Поежившись при воспоминании о том, каким образом ей удалось узнать правду о сестре, Сейдж сунула жетоны в карман куртки и порылась в сумке в поисках пачки «Кулз». Курить хотелось до смерти — она прямо чувствовала вкус сигареты во рту. И вкус пепси, кстати, тоже, но треклятый автомат с газировкой накрылся. Вдобавок ко всему прочему ее мучило дикое похмелье. Голова раскалывалась, язык был как наждачная бумага, мысли путались в густом тумане. Из-за мерзкого самочувствия она дергалась еще больше, но винить, кроме самой себя, было некого. Ведь вот идиотка: решила, что шесть коктейлей с амаретто и десять рюмок мятного шнапса — лучший способ справиться с шоком от известия о том, что Розмари содержится в психиатрической клинике. Ну точно, идиотка.

Все еще копаясь в сумке в поисках сигарет, она направилась к выходу через грязный зал ожидания, торопливо миновав ряды голубых пластиковых стульев. По такой погоде, вероятно, было бы разумнее покурить в здании вокзала, но там воняло, как в писсуаре, и ей не хотелось пропустить автобус до Уиллоубрука. Чем быстрее она сядет в него, тем меньше шансов передумать.

Что-то постоянно цеплялось за ее кольцо настроения[3], мешая рыться в сумке. Она остановилась. Уж не паленое ли это удостоверение личности, которое она, выметаясь из бара вчера вечером, забыла сунуть в бумажник? Вытащив руку, она разглядела находку и ругнулась про себя. Пустой пакетик от презерватива зацепился за камешек кольца и теперь свисал с руки, как рекламный плакат. Отцепив пакетик, Сейдж подошла к урне и швырнула его в мусор. Все еще чертыхаясь, она вытащила из сумочки остатки шестизарядной упаковки презервативов и тоже выбросила; наплевать, пусть все видят. Она знает только одно: ее следующий дружок будет настоящим мужиком из тех, что сами запасаются долбаными резинками. При мысли о Ное у нее защипало глаза. Не застукай она недавно, как он обжимался с этой сучкой Иветт, мог бы поехать сейчас с ней в Уиллоубрук. А вместо этого он наверняка еще валяется в койке, наслаждаясь последними днями рождественских каникул и мечтая о встрече с ней. Что ж, будет ему сюрпризик. Она подсунула Ною под дверь записку, в которой велела никогда больше не звонить. Потому что не будет она мириться с тем, что ее парень бегает на сторону. И неважно, что они с Иветт «всего лишь» целовались: измена есть измена. И к тому же она сто лет назад поклялась, что и минуты своей жизни не потратит на человека вроде собственной покойной матери, которая только так гуляла от ее отца. Разбитое сердце — не оправдание.

При мысли о матери Сейдж поджала губы. Старая боль. Прежде она верила, будто ее родители настолько без ума друг от друга, что все остальное им до лампочки. В старших классах отец был звездой баскетбольной команды, а мать — капитаном группы поддержки; они поженились сразу после окончания школы. Предполагалось, что этот брак — навсегда. Сейдж и Розмари тоже думали, что навсегда, — пока впервые не увидели ссору. Тогда мать в первый раз бросила в отца бокал с мартини. В первый раз велела ему убираться. И в последний.

Розмари не понимала, почему родители постоянно ссорятся, но это изменило ее, и не к лучшему. Сейдж, напротив, знала, что у мамы и папы проблемы, решить которые она не может, и потому старалась игнорировать склоки. Поначалу, осознав, что мать пьет каждый день, Сейдж решила, что у отца связь на стороне, и возненавидела его за это. А потом узнала правду.

Обманщики — те, кто кричит и вопит, те, кто пытается переложить вину на другого. Словно это отец был виноват в том, что мать лжет, будто засиживается на работе, а сама в это время трахается с боссом. Как будто отец разрушил брак ее начальника заодно со своим. Что бы отец ни делал, как бы он ни старался, он никогда не был достаточно хорош для матери. Он мало любил ее, мало перед ней юлил, — всего, что он делал, было мало. За исключением того, что именно он каждое утро приносил ей кофе в постель и каждый вечер готовил ужин. Именно он отводил Сейдж и Розмари в садик и следил за тем, чтобы у них была чистая одежда. Именно он украшал дом к Рождеству и каждый год покупал самую большую елку, какую только мог найти, потому что это был любимый праздник их матери. Никто и никогда не заботился о матери Сейдж так, как папа. И у нее никогда не было причин не доверять ему.

Впрочем, у Сейдж никогда не было причин не доверять и Ною. Девчонки толпами увивались за ним в надежде привлечь его внимание, но ни на одну из них он толком не глядел. Хэзер и Дон вечно приставали к ней с вопросом, доверяет ли она ему, но Сейдж знала, как сильно он ее любит, — по крайней мере, думала, что знает. Она не раз видела, как другие парни развлекаются с разными девчонками, как льется рекой виски и пиво, как передаются по кругу косяки. А вот Ной всегда был с ней и только посмеивался над похождениями друзей. Она и не думала, что он станет обманывать ее. За весь год, что они были вместе, не появлялось ни записок в его шкафчике, ни пятнышка помады на шее, ни сплетен о том, что он хотя бы посмотрел на другую. До сих пор.