Она покусала губу, боясь перейти к следующей части разговора.

— Пожалуйста, скажи, что ты поговорил с Аланом.

— Я звонил, но он не отвечал, поэтому я решил зайти. В квартире орал телик, так что я не знаю, слышал меня твой отчим или нет; я с полчаса молотил в дверь, но он так и не открыл. Может, спал.

— Ужрался, наверное, в хлам, и вырубился. — Глаза у Сейдж заволокло слезами. Сколько еще ей сидеть взаперти в этом кошмаре? — Или сидел в баре с дружками. Надо было тебя предупредить насчет телика. Алан его вообще не выключает, даже когда уходит. Думает, что так к нам не влезут.

Сейдж знала своего отчима: наверняка оттопыривается с дружками каждый день теперь, когда она пропала. Наболтал им, наверное, что падчерица сбежала, чтобы собутыльники похлопали его по спине, сказали, как сочувствуют, поставили еще пива. Вот так же он позволял всем ставить ему выпивку в ресторане на поминках ее матери, в то время как Сейдж плакала в углу, дожидаясь, когда они пойдут домой.

— Я подсунул ему под дверь записку с моим телефоном, когда уходил, — утешил ее Эдди.

— А я думала, что сама напишу.

— Будешь дожидаться, пока я смогу притащить тебе карандаш и бумагу? — спросил Эдди.

Она покачала головой, сообразив, как глупо себя ведет. Ей-то казалось, что так будет лучше: Алан узнает ее почерк. Хотя еще вопрос, узнает ли. Самое главное, что Эдди оставил записку с сообщением, где находится Сейдж. Теперь можно только молиться, что Алан поверит.

— Он должен был увидеть записку утром, — сказал Эдди. — Когда поеду вечером с работы, заверну к нему для верности. Будем надеяться, в этот раз он откроет.

Сейдж вытерла глаза, пытаясь совладать с эмоциями. По какой-то причине, помимо очевидной отчаянной необходимости выбраться из Уиллоубрука, ей хотелось, чтобы Алан вышиб двери психушки и потребовал ее освобождения. Отчасти она надеялась, что отчим любит ее, хоть самую капельку, достаточную для того, чтобы волноваться о ее судьбе. Куда там. Никто его не волновал, кроме самого себя. Вот отец, ее настоящий отец, моментально примчался бы сюда спасать Сейдж. Но прежде всего, он и Розмари никогда бы сюда не отправил.

— Не дергайся, — посоветовал Эдди. — Попробуем и другие ходы. Я поговорю с дядей: вдруг сумеет как-то помочь. Сейчас он на конференции, но завтра вернется.

— И он тебе поверит?

— Скорее всего, в сотый раз велит мне держаться подальше от пациентов, но попробовать-то можно. Как только появится результат, сразу тебе сообщу. А пока что не заставляй сестру Вик гадать, почему ты опять плетешься в хвосте, и лучше поторапливайся.

Сейдж оглянулась на Уэйна, который выгонял женщин из дверей в коридор, поглядывая на нее и Эдди. Судя по наглой ухмылке, он не собирался прислушиваться к предостережению.

— Не похоже, чтобы Уэйна озаботила твоя угроза.

Эдди глянул на санитара, и во взгляде его сверкнула ярость.

— Он думает, я шучу, ведь мы оба знаем, что бывает, когда сослуживцы стучат друг на друга. Если я его сдам, мне придется вечно оглядываться, идя в одиночку к машине, даже если Уэйна уволят.

— Другими словами, — сказала она, — ты ничего не можешь сделать.

— Я уверен, что мы с дядей что-нибудь придумаем, но даже если я смогу доказать, что Уэйн по уши завяз, привлекать к тебе еще больше внимания я не хочу. И не надо, чтобы его уволили прямо сейчас. Сама подумай, он ведь позволяет нам разговаривать. А другой может и не позволить. К тому же с него станется сослать тебя в яму, и нам конец.

— Так что же, по-твоему, я должна делать, что он захочет?

— Нет! Я совсем не это имею в виду.

— А что тогда? — У Сейдж задрожал подбородок. — Как мне добиться, чтобы он ко мне не лез?

Эдди ласково взял ее за руку, сжав пальцами ладонь, и встревоженно заглянул в глаза.

— Не знаю, — признался он. — Все, что я могу сделать, — это попытаться как можно скорее вытащить тебя отсюда.

Впервые чуть ли не за целую вечность кто-то прикоснулся к ней по-доброму, ласково, но Сейдж, по-прежнему нервничая, отняла руку.

— Извини. Я знаю. И спасибо тебе за заботу.

— Ты, главное, держись, — сказал Эдди. — Мы обязательно что-нибудь придумаем. Но мне пора. Нужно закругляться с работой. — Он повернулся, направляясь к двери.

И тут Сейдж кое-что вспомнила.

— Погоди, — попросила она. — Норма сказала, что некоторых женщин здесь стерилизовали. А как с Розмари, не знаешь? Если я покажу доктору Болдуину, что у меня нет шрама, он поймет, что я не она.

Эдди, казалось, удивила такая идея.

— Не знаю, — сказал он. — Но доктора ты можешь увидеть только в том случае, если истекаешь кровью или находишься при смерти.

— Знаю, — отозвалась она. — Марла то же самое говорила. — Она вытянула руку запястьем вверх. — Тогда порежь меня. У тебя наверняка есть нож в тележке или что-нибудь вроде того.

Эдди отшатнулся.

— Что? Нет.

— Тогда скажи мне, где нож, я сама все сделаю.

Он вздохнул.

— Уборщикам не разрешается иметь острые предметы. Но даже если бы у меня был нож, я бы тебе не разрешил ничего такого.

— Тогда я подстрою, чтобы Уэйн меня избил. Ну пожалуйста! Мне нужно выбраться отсюда. Любым способом.

Эдди схватил ее за плечи и сурово заглянул в глаза.

— Единственное, чего ты добьешься такими действиями, — это приятные длинные каникулы в яме. Ты этого хочешь?

Закрыв лицо руками, она покачала головой, подавляя душащие ее рыдания.

— Прости, — вздохнул он. Я знаю, что тебе страшно, но все обойдется.

Опустив руки, она уставилась на него.

— Да неужели? Меня упекли в дурку, мне хреново, хоть помирай, сестру так и не нашли, а отчим — единственный человек, который может вытащить меня отсюда, — плевать хотел на то, где я. Даже, наверное, рад, что избавился от меня. — Не в силах больше сдерживаться, она расплакалась. — Разве что подруги беспокоятся. Может, наведаешься к ним и скажешь, что я здесь?

— Могу, — согласился Эдди. — Где они живут?

Утерев лицо, Сейдж попыталась собраться.

— Дон — в жилом комплексе на Белмонт-авеню в Маринерз-Харбор, квартира пять Б. А Хэзер примерно в десяти кварталах оттуда, на Гузнек-Драйв, над винным магазином. Знаешь, где это?

Он кивнул:

— Проезжал мимо.

— Наверное, лучше сперва наведаться к Дон, потому что у Хэзер папаша говнюк. Он тебя не знает, так что просто пошлет подальше.

— Понял, — сказал он. — Если твой отчим и на этот раз не откроет, пойду к твоим подружкам.

— Ты думаешь, доктор Болдуин послушает их, если они приедут?

— Не знаю, — пожал плечами Эдди, — Но можем попробовать, верно? — Он ободряюще улыбнулся ей.

Кивнув, Сейдж хотела ответить ему улыбкой, но губы у нее дрогнули, и глаза снова наполнились слезами.

К пятому дню заточения Сейдж в Уиллоубруке в палате D уже две ночи не было отопления, и никого не мыли в душевой со дня ее прибытия. Четырех пациенток обрядили в смирительные рубашки и увели неведомо куда. Две обитательницы умерли; одна сломала ногу. Вчера за обедом выдали только половинную порцию месива, а на ступнях и лодыжках у Сейдж появилась странная зудящая сыпь. На нее плевали и кричали, ее хватали, отвешивали пощечины и тумаки. Она изучила каждый угол, каждую стену и каждый предмет мебели в палате D и в дневном зале, как узник, изучивший свою камеру. Она знала, кто облегчается на пол, кто любит злить санитаров или отказывается снимать испачканную одежду, кто смотрит телевизор, а кто ведет себя так, словно телевизора не существует.

Утром, отстояв очередную изнурительную очередь за таблетками и через силу проглотив очередную миску бледной водянистой овсянки, Сейдж сидела в своем обычном углу в дневном зале, не сводя глаз с дверей в ожидании Эдди и страстно надеясь, что ему удалось поговорить с Аланом, Хэзер или Дон. Она представила, как входит доктор Болдуин и с извинениями ведет ее в вестибюль на встречу с отчимом или подругами.