— Что ты понимаешь! — обиделся Григорий.

— Ну да, куда уж мне! Не понять мне ваши трусливые шкуры. Только я в отличие от вас Родиной не торгую, — твердо заявил Саюн.

— Вы там не в партизаны записываетесь? — шутливо поинтересовался Бородай, наблюдая со стороны за общением сослуживцев.

— Ни как нет, пан визе фельдфебель. Рассказываем, как хорошо служится в шуцманшафте, — отрапортовал Игнатов.

— Вы бы заодно узнали и про партизанский отряд. Хотя если и ничего не скажет, то унтерштурмфюрер Дитрих все равно своего добьется. Он мастер языки развязывать, — ухмыльнулся Степан. После таких слов собеседники притихли. Петровичу было страшно, хотя он этого и старался не показывать, а Гришка переживал за судьбу своего старшины, понимая, чем для него может завершиться эта поездка.

В Гуте Степанской они передали пленного партизана в руки своих немецких союзников. Улучив момент, Гришка поспешил домой. Стеша встретив мужа, не удержалась от слез. Он прижал к себе любимую женщину, пытаясь ее успокоить.

— Они приходили к нам! — сквозь всхлипывания пыталась сказать Стефания.

— Кто они? — поинтересовался шуцман, хотя уже догадывался, о ком могла пойти речь

— Партизаны, — выдавила из себя хозяйка.

— И что хотели?

— Убить меня! — снова заревела как белуга женщина.

— Тише, тише. Успокойся, все прошло. Сколько их было? — гладил жену по спине Григорий.

— Трое. Два молодых и один пожилой. Они забрали продукты, и нашли нашу фотографию. Молодой поляк в картузе, обозленный такой, хотел меня застрелить, чтобы отомстить за убитых в Сарне евреев, — рассказывала Стеша.

— Что за картуз? — переспросил муж.

— Фуражка такая модная.

— Фуражка говоришь? — вспомнил Чижов, найденный ими в лесу головной убор. Убитых лесных мстителей тоже было трое и, причем двое из них молодые. Не иначе эта группа и заходила к его жене.

— А тот, что постарше, это был дед? — задал он уточняющий вопрос.

— Да нет. Дедом его трудно назвать. Он военный, потому-что в форме был, — вспомнила Стеша детали. Гриша отстранил от себя супругу, чтобы посмотреть ей в лицо.

— Военный, говоришь? — переспросил Григорий.

— Ну, да, — подтвердила полька.

— Это он не дал застрелить меня, — добавила хозяйка.

— Как это? — хотел Гришка знать все детали.

— Сказал, что партизаны с женщинами не воюют. Тот молодой препирался, но все-же послушал старшего, — не стала вдаваться в подробности Стефания.

— А этот военный видел фотографию? — продолжал расспрашивать полицейский.

— Они все ее видели. Что ты прицепился к этому партизану? — не понимала его интереса жена.

— Кажется, я его знаю, — вздохнул Чижов.

— Партизана? Ты связан с лесными бандитами? — моментально пересохли слезы на щеках Стеши.

— Глупая! — возмутился шуцман.

— Кто я и кто они? — кивнул мужчина на свою форму.

— Просто мы преследовали группу, и среди них был тот, о ком ты говоришь, — не стал Григорий рассказывать жене всю правду.

— И что с ними случилось?

— Убили всех, кроме этого военного. Он сейчас сидит в подвалеусадьбы пана Анджея Мицкевича, — пояснил Гришка.

— А те двое? — не совсем отошла от шока пани.

— Я же тебе говорю, что всех убили. Не придут они сюда больше, — успокоил ее полицейский.

— А что с ним будет?

— Не мне решать, — грубо ответил шуцман. Он злился на Стешу, что она задавала такие глупые вопросы. Хотя виновата в его настроении была вовсе не Стефания, а сама ситуация, которая произошла. Саюн позаботился о нем в Вишневом, опекал в лагере военнопленных, а вот теперь спас от смерти и его жену. Если бы не его заступничество за Стефанию, то можно было считать, что они квиты, так как Гришка не сдал старшину, когда тот совершил побег. Теперь выходило, что он как бы в долгу. И надо же было такому случиться, что они встретились на поле боя и, причем по разные стороны. Эту злобу, скорее всего, вызывало чувство вины, спровоцированное голосом совести. Не так он представлял себе дальнейшую жизнь. Как не оправдывай себя, а клеймо предателя Родины не смыть. Желание выжить заставило его стрелять в себе подобных. Вчера это были граждане одной страны, которых он, основываясь на торжественно принятую присягу, обязан был защищать. Причем там абсолютно не говорилось, какой они должны быть национальности. В Союзе всем народам хватало места. Сейчас все было наоборот. Украинец ненавидел поляка и еврея, поляк недолюбливал русского и украинца, а немец презирал всех вместе взятых. Так хотелось сбросить с себя эту ненавистную форму и сбежать далеко, далеко, чтобы не видеть всего происходящего, но, увы….Стешу он кое-как утешил, но успокоения в собственной душе, так и не нашел. Женушка накрыла на стол, а сама побежала в курятник. Гришка помешивал деревянной ложкой густой борщ в тарелке, задумчиво уставившись в одну точку. Во дворе залаял пес, и встревоженно закудахтали куры. Чижов выглянул в окно и заметил на своем подворье Федьку Игнатова, который о чем-то разговаривал со Стефанией. Принесла же нелегкая! — буркнул шуцман, не сильно обрадовавшись незваному гостю. Хлопнули входные двери, и в горницу ввалился его дружок, а следом появилась и Стеша. Увидев угощение на столе, Федька без всякого приглашения умостил свой зад на свободный стул, поставив карабин к стене. Он уверенно потянулся к штофу с самогоном и плеснул в стакан, предназначавшийся хозяину, домашнего алкоголя. Сделал глубокий вдох, влил в себя «огненную жидкость», выдохнул и довольно крякнув, потянулся немытыми руками к соленым огурцам, лежащим на тарелке. Огурчик аппетитно захрустел и исчез во рту полицая. Такая беспардонность товарища ни сколько не удивляла Гришу. У Федьки по жизни был девиз «наглость-второе счастье».

— Стефания, и я не откажусь от борща, — изрек шуцман и демонстративно вытер руки о свою куртку. Стеша, как и положено радушной хозяйке, поставила на стол тарелку с горячей похлебкой и дополнительный стакан. Федор втянул ноздрями приятный запах, исходящий от недавно сваренного борща. Откусив краюху хлеба, он пару раз заехал ложкой в тарелку, громко присербывая при этом. Гриша ждал, когда гость объявит о цели своего визита. Игнатов не спешил это делать и снова потянулся к штофу.

— Чего приперся? — особо не церемонился в выражениях Чижов.

— Бородай прислал, — скривившись от очередной выпитой порции самогона, возвестил гость.

— Унтерштурмфюрер Дитрих наших в Пановку направляет. Партизанский обоз ускользнул от него. Теперь немец рвет и мечет. Он плотно сел им на хвост. Партизаны приняли бой и сумели выскочить из огненного мешка. В плен взяли пару человек, а вся верхушка ускользнула. Думает, что они могут в Пановку пойти, — поделился информацией товарищ.

— Тогда чего ты расселся, коль нам выступать? — возмутился хозяин.

— Нам, да не нам. Он тебя, меня и Селютина оставил пленных охранять. Вот, я за тобой и пришел. Да ты, так не спеши, пусть москвич «на часах» постоит. Ему полезно, а то строит из себя начальника, — позлорадствовал Игнатов. Федор не спеша доел свой борщ и только после этого они выдвинулись к панской усадьбе. Ефрейтор естественно недовольно побурчал за их долгое отсутствие. Лесных разбойников закрыли в каменном подвале, который им и предстояло охранять. Под потолком подземного помещения было сделано узкое окошко для вентиляции, сквозь которое можно было общаться с арестованными.

— Старшина, — позвал Чижов Саюна, предварительно оглянувшись по сторонам, не желая привлекать к себе лишнего внимания.

— Чего тебе? — послышался знакомый голос в ответ.

— Как ты там?

— Может, хочешь поменяться местами? — язвительно спросили из подвала. Чижов не ответил на этот вопрос.

— Спасибо тебе за Стефанию. Теперь я твой должник. Может, чего-нибудь передать? Жратвы, курева? — пытался Гришка оказать услугу сослуживцу в знак благодарности за спасенную жизнь жены.

— Не надо мне ничего из рук предателя. Я не продаюсь, — последовал жесткий ответ.