— Чего мы тут мучаемся с винтовками, вот, кто нам поможет. Давай, действуй! Покажи, на что ты способен, — кивнул Тарас Семенович в сторону шеренги приговоренных к смерти горожан. Гриша нехотя снял с плеча оружие. Передернул рукой затвор и взял одной рукой пулемет за сошку. Оставалось лишь нажать на спусковой крючок. Евреи стояли на краю рва целыми семьями, от мала до велика. Детки жались к мамкам, а взрослые обнимали руками младшее поколение своих родственников. Детишки всхлипывали, а матери пытались их хоть как-нибудь утешить. Стрелять в детей, женщин и стариков Чижов не пожелал. Ствол ДП-27 опустился вниз.

— Не могу, — признался Григорий.

— Как это не могу? — возмутился Онищенко.

— Я тебе приказываю!

— Не могу! — снова повторил пулеметчик.

— Не можешь? Стрелять во врагов Рейха не можешь? Тогда зачем ты здесь? Дай сюда оружие. Я тебе сейчас покажу, как это делается.

«Дегтярь» в чужих руках ожил. Ствол, извергая пламя, двинулся слева направо и по ходу его движения в яму падали убитые пулеметной очередью люди.

— Что тут сложного? Ведите следующих. Теперь ты. Хватит строить из себя кисейную барышню. Ты солдат или нет? Евреи наши враги и к ним необходимо относиться как к врагам. Бери пулемет, — приказал ротный.

— Я не буду стрелять, — твердо заявил Чижов.

— Ах, ты! Да это прямое невыполнение приказа, — влепил пощечину подчиненному Тарас Семенович.

— Под трибунал захотел? — разорался полицай. На его крики отреагировал немецкий офицер. Он уверенной походкой направился в их сторону.

— Wasist los? — раздалось на немецком языке. Тут же к ним подтянулся и гражданский переводчик.

— Господин унтерштурмфюрер этот полицейский отказывается выполнять приказ. Он не хочет стрелять во врагов Рейха, — доложил ротный. Офицер задал вопрос и в дело вступил переводчик.

— Почему ты отказываешься стрелять?

— Я привык сражаться с врагами, а не стрелять в безоружных людей, — ответил Чижов. Ульрих улыбнулся.

— Я знаю, что ты храбрый воин. Евреи наши враги, но они не похожи на партизан. С ними у тебя получается лучше, — переводил гражданский высказывания Дитриха.

— Так, что с ним делать? — не понял ротный, куда клонит немецкий офицер.

— Переведите его в оцепление. Такие люди еще пригодятся Германии, — распорядился унтерштурмфюрер.

— Слушаюсь, — козырнул Онищенко.

— Считай, тебе повезло, — передал он пулемет Григорию.

— Пойдешь у меня в оцепление, — недовольно распорядился Тарас Семенович.

Чтобы Чижов не мозолил глаза начальству, его отправили на блокпост на самую окраину города. За это он был даже благодарен своему командиру. Уничтожение еврейского населения гетто продолжилось и 28 августа. Желая спастись из рук палачей, обезумевшие от страха люди пытались любыми способами вырваться из районного центра. Они проскальзывали сквозь первое кольцо оцепления и выходили на блокпост, где нес службу Чижов. Здесь их арестовывали, тем, кто пытался бежать, стреляли в спину. Город словно притих испуганный таким размахом убийств. Ближе к полудню в районе гетто поднялось в небо черное облако дыма. На посту гадали, чтобы это могло значить? Вскоре от военных узнали, что евреи подожгли гетто и под прикрытием огня и дыма хлынули в другие районы города. В Сарнах началась беспорядочная стрельба.

— Сержант, машина, — предупредил Гриша своего начальника, завидев «опель блитц» движущийся в их направлении. Старший на блокпосту поднял руку вверх, предупреждая водителя о немедленной остановке. Дверца грузовика открылись, и полицейским навстречу шагнул словацкий офицер. Гришка без труда узнал в нем Йозефа Ковальского. Чижов подошел поближе к автомобилю.

За рулем сидел его знакомый «хиви» по имени Серега.

— Здорово, — приветствовал полицай водителя.

— Куда опять собрались?

— За горючим, — ответил Сергей. Внешний вид шофера не очень понравился шутцману. Уж больно напряженный он какой-то.

— Больше по селам не ездите? — хотел Гришка продолжить общение.

— Бывает. Лейтенанту это даже нравится. А ты, что в акции не участвуешь? — кивнул Сергей на клубы дыма, тянувшиеся от города.

— Не мое это, — вздохнул Гришка.

— Понимаю, — сочувственно произнес водитель.

— Мне тоже не все нравится, — разоткровенничался шофер.

— Чижов, проверь кузов машины, — приказал полицейскому сержант проверяющий документы у словацкого офицера. Серега заелозил на водительском месте.

— А помнишь, как мы отбивались от бандитов в лесу?

— Конечно, помню, — подтвердил шуцман.

— Жена у тебя красивая. Как она поживает? — неожиданно напал на Сергея словесный понос. То молчал, понимаешь, а это поговорить захотел? Чего это он так разволновался? — гадал мужчина, подходя к заднему борту машины. Откинул полог брезента в сторону и заглянул вовнутрь. Ближе к заднему борту стояли бочки из-под горючего, а вот из-за бочек торчали головы людей разного возраста с перепуганными лицами. Евреи! — догадался полицай. Вот почему водителя потянуло на разговоры, видать не хотел, чтобы он досматривал автомобиль. Люди со страхом и мольбой в глазах смотрели на Гришу. Теперь перед ним встала дилемма поступить, как велит присяга или по-человечески? Не сдаст беглецов, то и сам пойдет под трибунал как пособник. Сдаст, то все они окажутся во рву под лесом. Он размышлял несколько секунд, пока не увидел среди людей внучку Бориса Моисеевича.

— Ну, что там с машиной? — нетерпеливо поинтересовался сержант.

— Все в порядке, — опустил Чижов брезент.

— Что-то ты долго, — заподозрил неладное старший их группы. Он двинулся к «опель блитцу» намереваясь лично провести досмотр. Ковальский занервничал. Сержант взялся за брезентовый полог. Это конец! — подумали одновременно словацкий лейтенант и Гришка. Полицай не успел одернуть брезентовую ткань, когда Чижов дал короткую очередь из пулемета.

— Мать твою! — дернулся сержант.

— Ты чего строчишь?

— Показалось, что в балочку побежала подозрительная группа людей. Думал беглые евреи, вот и пальнул, — сделав невинное выражение лица, сказал Григорий.

— Идиот! — не нашлось больше слов у старшего на посту. Досматривать машину он передумал.

— Езжайте! — махнул рукой полицейский. Лейтенант Ковальский быстро вскочил в кабину и Серега без промедлений направил свой грузовик подальше от блокпоста.

— А ты иди и проверь, в кого ты там стрелял, — злился сержант на Чижова. Гришка с удовольствием поплелся в сторону балки, прекрасно понимая, что там никого нет. Сегодня он реально спас с десяток жизней, но об этом никому нельзя говорить, даже Федьке.

Саюн приблизился к догорающему костру, возле которого в гордом одиночестве восседал самый старый член их партизанского отряда Дугинов Сергей Иванович. Старшина присел еще на теплую землю и подбросил веточек в догорающее пламя. Огонек с радостью принял такое угощение. Веточки затрещали и выбросили в ночное небо сноп искр.

— Чего не спишь Петрович? — с некоторой растяжкой спросил старик, словно он находился в состоянии какой-то медитации и новый посетитель лишь помешал ему проходить духовные практики.

— Да вот не спится, — посетовал военный.

— Завтра на задание, ты бы прилег.

— Какое это задание? В селе харчей выпросить? Мы в этом лесу второй год сидим, а не чего серьезного так и не предприняли. Вот, что значит райкомовцы у руля — недовольно заметил Саюн.

— Это ты зря. Анисимов толковый руководитель. Почем зря на рожон не лезет. Да и с кем? Людишек маловато, а винтовок и того меньше, — заступился за секретаря райкома партии, а ныне командира партизанского отряда старый большевик Сергей Иванович.

— Если в лесу так сидеть и не высовываться, то и до победы досидеться можно, — был более категоричен в своей оценке действий отряда Саюн.

— Врага бить, конечно, надо, я тут с тобой согласен, но у нас несколько иная задача. Ты сам видел, сколько еврейских семей по лесам прячется. Их ведь тоже надо кому-то охранять, помогать пережить эти невзгоды. Помнишь, как мы с бендеровцами схлестнулись? Вон их, сколько в округе бродит, что стаи волков. Кто бы кроме нас на защиту людей встал?