— Чего желаете? — появилась у стола Валентина.

— Здравствуй Валя. Пивка, пожалуйста.

— Здравствуйте Григорий Васильевич. Давно вас не было, — приветливо улыбнулась женщина.

— Не получалось зайти. Как дочки поживают? Федя не обижает? — спросил Чижов, зная, что Игнатов навещает семейство Стружук.

— У дочек все хорошо. Могу предложить вареных раков.

— Неси раков, — согласился он. Официантка принесла поднос, на котором стоял бокал пива и тарелка с раками. Пользуясь тем, что посетителей было мало, Валентина подсела за столик Чижова.

— Что это вы наше заведение обминаете? Может, меня видеть не желаете? Иль я провинилась, в чем перед вами? — вкрадчиво поинтересовалась Стружук.

— Вы меня словно трофей передали дружку, а теперь и видеть не хотите, — укорила его Валентина.

— Я тебя не передавал. Меня попросили вас познакомить, я и познакомил. Выбор был за тобой, — не согласился Григорий с такой позицией женщины.

— Не велик выбор, — хмыкнула женщина.

— Может быть, заглянули на огонек? — предложила она.

— Не могу. Женатый я, — напомнил ей о своем статусе молодожена Чижов.

— Так мы о вашем визите объявление в районной газете писать не будем. Кто узнает? — не отступала официантка.

— Я сам так не хочу. Тебе бы было приятно, если бы твой мужик по чужим бабам шлялся? — строго спросил Григорий. Вдова только тяжело вздохнула.

— Где он тот мужик? Коль бы рядом был, я бы ему и измену простила.

— А Федор, что ж не подходит? — удивился Чижов.

— Федор не на мужика похож, а на почтальона. Я для него не баба, а почтовое отделение. Он больше о своем чемодане думает, чем обо мне. Принесет сверток, спрячет и бывай! Когда, никогда, на ночь останется. Нет стержня в нем, пустой он человек, — с сожалением заявила собеседница. В этом плане Гриша был с ней солидарен. Игнатов использовал Валентину, чтобы хранить свои вещички подальше от казармы, где их могли в любой момент прибрать к рукам, более ловкие товарищи. Планов на женщину у него не было, ни каких. Ему даже стало стыдно за то, что это он свел ее с Игнатовым.

— Ладно, Валь, заскочу как-нибудь к девчонкам, — смягчил он свою позицию. Такое решение вызвало улыбку на лице женщины.

Только в ближайшие дни такой возможности не представилось. 27 августа их батальон подняли по тревоге, погрузили на грузовики и направили в Сарненское гетто. Вспомогательные части вермахта вместе с шуцманшафтом организовали блокирование городского района, где проживали евреи и начали массово грузить людей в грузовики для дальнейшей отправки в неизвестном направлении. Парни из «шума» вваливались в дома и вытаскивали жильцов на улицу, где их гнали прикладами к транспортным средствам. Игнатов схватил за рукав дружка и потащил за собой.

— Федя, ты чего? — не понимал такого напора Чижов.

— Пошли к Борису Моисеевичу. Там есть чем поживиться.

Возле жилища уже орудовали парни из их батальона. Игнатов спешил, чтобы первым ворваться в помещение. Старик был бледен и перепуган таким появлением полицаев.

— Что случилось? Может костюмчик не подошел? — пролепетал портной.

— Собирайтесь Борис Моисеевич, — гаркнул на него Федор.

— Куда, позвольте узнать?

— В Германию. Всех вас отправляют в Германию, — соврал Игнатов.

— Зачем в Германию? Что мы там будем делать? — растерялся пожилой мужчина.

— Костюмы шить, — засмеялся полицай. Евреи очень исполнительный народ. Что им скажешь, то они и делают. Борис Моисеевич накинул на себя пиджак и хотел собрать необходимое имущество, которое могло понадобиться в дороге.

— Оставьте вы все это! — вырвал узелок из его рук полицейский.

— Там вам все выдадут, — в стиле черного юмора пошутил Федька.

— Гриша проводи Бориса Моисеевича к автомобилю.

Чижов указал деду на выход и подтолкнул его в спину. По улице уже тянулся поток евреев к выходу из гетто.

— Послушайте, уважаемый, мне показалось, что господин полицейский сказал неправду, и нас не будут везти в Германию, — заговорил с Чижовым еврей. Что ему ответить? Не зря рабочие из организации Тодта копали глубокие котлованы. Эти ямы и станут им последним пристанищем. Только язык не поворачивался сказать портному об этом.

— Иди уже! — буркнул Гришка.

— У меня в доме осталась внучка. Вы приведете ее ко мне? — попросил старик.

— Приведу, приведу, — заверил его шуцман и отправил еврея в общую массу.

— Чижов, чего стоишь? Зачищай дома, чтобы ни один гад не спрятался, — заметил растерявшегося воина Бородай. Григорий поспешил вернуться в помещение, где оставил Игнатова. Федька копался в столе. Вещи из платяного шкафа были выброшены на пол, а некоторые уложены в баул.

— Ты чего тут ищешь? — не понял пулеметчик.

— Драгоценности, иглы, все, что можно продать. Борис Моисеевич зажиточный еврей и обязательно должен был, что-то припрятать, — не отвлекаясь от обыска, пояснил Федор. Но Грише были нужны не драгоценности, а внучка портного. Она ему очень напоминала первую жертву расстрела, в котором он принимал участие. Почему запоминается всегда первое? Первый класс школы, первая любовь, первая жертва…. Та еврейка в демисезонном пальто, словно голос его совести. Второй раз он не мог ее убить, а эта девочка так напоминала ту девушку. Пока Федька набивал барахлом баул он осмотрел несколько комнатушек и увидел внучку Бориса Моисеевича, которая пряталась за старым диваном. Федька завершил с обыском и направился к двери.

— Игнатов, что это у тебя? — раздался голос Степана Бородая.

— Все о наживе думаешь? Всех жильцов выгнал?

— Там Чижов этим занимается, — возложил Федор ответственность за специальную операцию на плечи товарища.

— Вася, проверь помещения, — послышался приказ Степана.

— И Зленко здесь, — отметил про себя Григорий. От этих пощады не ждать.

— Сара, — позвал он девчонку. Та выглянула из-за дивана.

— Иди сюда быстрее, — поманил он внучку рукой. Вид у Гришки был не такой грозный как у Федора, поэтому девушка послушно покинула свое убежище. Времени для принятия решения было мало. Чижов открыл створку окна выходящую на задний двор помещения и подхватив Сару, поставил ее на подоконник.

— Беги! Если сможешь, то беги из города. Здесь тебе оставаться нельзя.

— А как же дедушка? — пискнула еврейка. Ответа на этот вопрос у него не было. Вернее он был, но в этом случае лучше промолчать, чем что-нибудь говорить. Он сделал все возможное, чтобы спасти внучку портного и замолить свои грехи перед призраком девушки в демисезонном пальто, который преследовал его по ночам. Вместо слов он подтолкнул еврейку в спину. Она спрыгнула вниз и побежала. Гришка успел отойти в центр комнаты, когда здесь появился Бородай.

— Никого? — кивнул Степан головой.

— Всех вывел, — доложил Чижов. Украинец, заметив открытое окно, с подозрением подошел к подоконнику. Посмотрел во двор. Никого.

— Ты точно всех отправил? — недоверчиво прищурив глаза, переспросил полицай.

— Точно, — твердо ответил Гриша.

— Гляди у меня! Я за тобой присматриваю, — пригрозил ему пальцем Бородай. В коридоре ругнулся матом Вася Зленко и послышался женский плач. По-видимому, шуцман кого-то обнаружил. Это и отвлекло внимание Степы. Но о Чижове он не забыл. Когда заполненные людьми грузовики стали отъезжать с места стоянки, взводный приказал Григорию сопровождать в кузове арестованных. Так в качестве конвоира он и оказался на месте казни жителей гетто. Людей отделяли друг от друга, формируя определенные партии, а затем гнали к вырытым заранее котлованам, где находились расстрельные команды. Самое страшное было то, что жертвы видели, что происходит с их товарищами, но, тем не менее, безропотно выполняли все приказы палачей. Непосредственным уничтожением евреев занимались как сами немцы, так и вспомогательная полиция. От одной команды к другой важно расхаживал унтерштурмфюрер Ульрих Дитрих, знакомый Григория по Белорусскому рейду. Их ротный Онищенко, завидев на плече Чижова пулемет, вытолкнул его из стоя оцепления вперед.