— А ты не лезь в политику. Топай себе, куда прикажут, — уходил от острых тем сержант.

— А куда топать-то? Где полк? Для чего нам эта переправа? Должны были обеспечить отход дивизии, а ее то нет! Кто слева, кто справа? Одна неразбериха, — сетовал Чижов.

— Я вот тебе, что Гриша скажу. На твои вопросы не то, что замполит не ответит, на них и комбат ответов не знает. Ты их поменьше задавай, от греха подальше. Сейчас на человека клеймо поставить легко. Шлепнут и разбираться никто не станет. Глупо от своей пули погибать, — посоветовал взводный.

— Если сказали, что через нас дивизия будет отступать, значит так и будет.

— Тоже мне, прояснил, — остался недоволен таким ответом Чижов.

— Ждем дивизию, а приехали немецкие мотоциклисты. Это ведь разведка, тут и дураку понятно. Теперь кого ждать? Основных частей? Чем отбиваться будем? Винтовками и трофейными пулеметами? А если танки? — нагнетал ситуацию Чижов.

— Не паникуй Гриша, посмотрим. Может, не все так плохо, как кажется? — выражал оптимизм Потапов.

— А ты чего молчишь? — зацепил Григорий товарища.

— Я слушаю, — многозначительно ответил мужчина.

— Ну и слушай, — резко произнес пулеметчик.

— Вы тут внимательно за дорогой посматривайте, — сделал наставление взводный.

— Взвод обеспечения ужин готовит, из тех продуктов, что изъяли в сельпо. Получите свою пайку, но не расслабляйтесь, — добавил взводный и пошел к другим бойцам. Насчет ужина, новость хорошая. Они хоть и поели в селе, но при таком обеспечении уж лучше наесться от пуза, чем голодать. Сколько им тут стоять и кто кормить будет, неизвестно. Того гляди и фрицы могут появиться, а там как Бог рассудит. Григорий хоть и был официально атеистом, но в Бога тайно верил. Согласно солдатским байкам, пуля от полного живота лучше отскакивает. Когда по свежевырытым окопам прокатилась команда о приеме пищи, Чижов первым получил пайку каши, а после него побежал в тыл и Игнатов. Григорий выгреб из своего котелка все видимые остатки пищи и облизав ложку, спрятал ее за голенище сапога. Перекус вызвал приятную истому в теле. Захотелось даже немного вздремнуть. Но, нельзя! Еще этот Федор, где-то запропастился. Его полудрему разогнал ординарец комбата, который спрыгнул к нему в окоп.

— Ты чего скачешь, как черт? — возмутился красноармеец.

— Ты Чижов, что ли? — спросил парень.

— Я, — признался Григорий.

— Тебя комбат вызывает.

— Это еще зачем? — почувствовал неладное красноармеец.

— Я, почем знаю? Мое дело сообщить, — ничего вразумительного не сказал ординарец. Гришка вздохнул и, прихватив с собой свою трехлинейку, поплелся следом за бойцом. Командный пункт майора Близнюка находился в стадии строительства. Возле комбата стоял политрук Волков и еще несколько бойцов. Не успел Чижов доложить о своем прибытии, как с его плеча сняли винтовку. Плохое предзнаменование.

— Товарищ майор, красноармеец Чижов сеет панику среди личного состава и ведет подрывную работу, внушая сослуживцам недоверие к действиям Рабоче Крестьянской Красной Армии, и сомневается в правильности принятия решений руководством армии, — озвучил политрук тяжкие обвинения относительно Чижова.

— Я? — растерялся красноармеец.

— Я такого не говорил, — попытался он оправдаться.

— Как не говорил? Вот показания красноармейца Игнатова, что ты вел подрывные беседы и ставил под сомнения правильность действий командира дивизии, сомневался в успехе войны. А еще, товарищ Чижов отпустил сына украинского националиста, который в составе банды, ограбил государственный магазин — заявил лейтенант Волков, протягивая комбату тетрадный листок с доносом Игнатова. Майор взял в руки бумажку.

— Что предлагаешь, политрук? — хотел он знать мнение политработника.

— В мирное время передали бы его в особый отдел, пусть там разбираются.

— Где он сейчас, этот особый отдел? — спросил Близнюк. Волков учел это замечание.

— Учитывая военное положение, предлагаю показательно расстрелять красноармейца Чижова перед строем, как паникера и пособника врага, чтобы на корню пресечь подобные настроения в батальоне, — доложил свои соображения лейтенант. У парня выступила испарина на лбу. Как? За что?

— Товарищ майор, я не пособник врага. Это был просто мальчишка. Как можно стрелять в детей? — взывал Григорий к голосу разума офицеров.

— Такие мальчишки и их родители и стреляют нам в спину. Ты проявил слабость и снисхождение к сыну врага народа, а значит, ты им сочувствуешь, — чеканил слова политрук.

— Эко, ты хватил, лейтенант, — не принял такую точку зрения комбат.

— Оступился боец. С кем не бывает? А ты сразу высшую меру социальной защиты предлагаешь применить.

— Вы предлагаете простить? Пусть и дальше он сомневается в Советской власти? Сегодня один, а завтра десяток. Сначала обсуждают, а потом откажутся идти в бой? — накручивал ситуацию политработник.

— Я не сочувствую врагам и не против Советской власти, — не соглашался Григорий с такой постановкой вопроса.

— Вы у взводного спросите. Не было там ничего подобного.

— И с взводного твоего спросим, — обещал политрук.

— Товарищ майор, это дело политической важности. Надо в зародыше душить паникерство. Расстреляем одного, а остальные задумаются — настаивал на своем Волков.

— Важное дело солдата расстрелять, — продолжал колебаться Близнюк.

— Ваше право принимать решение, но я буду вынужден доложить об этом в политотдел, а это сами знаете, какие могут иметь последствия для вас, — забрал Волков у комбата донос Игнатова. Майор зло посмотрел на молодого лейтенанта.

— Угрожаешь?

— Ни в коем случае. Просто предупреждаю. Я, между прочим, стараюсь и для вас, чтобы в батальоне была дисциплина, и красноармейцы были морально устойчивы, — обозначил Волков направление своей работы. Григорий заметил, как грустно посмотрел в его сторону майор.

Ну, все, конец! — догадался воин. Кому нужен простой боец? Одним больше, одним меньше, зато политрук при деле.

— Товарищ майор, немцы! — прибежал на КП солдатик с плохой новостью. Комбат сразу поменялся в лице. Волков догадался, что если сейчас не додавит командира, то он отложит решение в долгий ящик или вообще забудет о нем.

— Так, что будем делать с Чижовым? — напомнил Волков о проблеме.

— Чижов, ты кажется у меня пулеметчик? — спросил комбат.

— Так точно, — ответил красноармеец, и с этим вопросом у него затеплилась искорка надежды.

— Дуй на позицию. В бою искупишь свою вину, — приказал Близнюк.

— Есть! — обрадовался Гриша.

— Что-то не так лейтенант? — повернулся комбат к политруку.

— Может, нам лучше расстрелять пулеметчика? Немцы за это только спасибо скажут. Как вы думаете? Молчите? Тогда идите и поддерживайте моральный дух бойцов, чтобы они видели вас, и им не лезли в голову дурные мысли, — распорядился комбат.

Чижов успел добраться до своего окопа до того, как батальон открыл огонь по противнику. Игнатов находился на позиции, но не у пулемета, а со своей трехлинейкой.

— Ты? — удивился Федор, появлению первого номера.

Что, сука, не ожидал увидеть? — подумал Чижов, но вслух сказал: «Я, кто же еще?»

Сказать этой мрази в лицо, все, что думаю о нем? Проглотит. Плюнуть? Утрется. И ничего с ним не поделаешь, только остается уповать на суд Божий. Он передернул затвор и начал прицеливаться по пехоте, идущей от леса.

— Не стрелять! Подпустим поближе, — двигался перебежками за их спиной взводный.

— Чижов, ты? — тоже удивился Потапов.

— А мне сказали, что тебя…, - не досказал он.

— К комбату вызывали, — зло выпалил красноармеец.

— Товарищ майор, очень надеется на меня, как на нового пулеметчика. Переживал, справлюсь ли я?

— Может, тебе вторым номером Иванова прислать? — догадался Потапов, что хотел сказать Григорий.

— Не надо. Нас с Федей теперь только смерть разлучит. Мы, как одно целое. Куда, я без него, а он, без меня?

При словах о смерти Игнатов втянул голову в плечи. Это выражение ему не очень понравилось.