— Твоя очередь, — кивнул Александр татарину, указывая головой на дверь. Тот сделал глубокую затяжку и, выбросив на землю окурок, шагнул внутрь помещения.

— Чего тебе? — наконец-то Селютин справился с ширинкой.

— Обыскал и ничего там не нашел, — доложил Чижов о результатах проведенной работы.

— Вот и хорошо. Иди в другой дом и делай там, все, что захочешь.

— Как это? — не понял Григорий.

— А так! Эту деревню приговорили к уничтожению, и теперь можешь почувствовать себя царем. Бери, что хочешь, люби кого хочешь, жителей все равно всех убьют, — открыл ефрейтор тайну карательной экспедиции. Эта новость просто взорвала мозг Чижова. Разве так можно? Селютин по выражению лица подчиненного понял, что с ним что-то не так.

— Чижов, ты о чем задумался? Это партизанская деревня. Тебе жалко партизан? Ты думаешь, они тебя станут жалеть? Это война. У кого крепче нервы тот и выигрывает, — высказался командир отделения.

— А как же дети, женщины, старики? Их — то за что? — расстроился полицай.

— Я смотрю, из тебя еще не полностью выветрилась большевистская пропаганда.

— У партизан есть жены и родители, которые и живут здесь. Из их детей вырастут такие же партизаны. Пожалей кого-то сейчас и все начнется заново. Это порочный круг, — философствовал Селютин. Гриша понял, что взывать к гуманности бесполезно, еще клеймо защитника советской власти поставят, а с таким здесь долго не проживешь. Он забросил за спину свой ДП-27 и пошел к соседним домам. Выбрал тот, где еще не орудовали его сослуживцы. Заметил, как от окна метнулось перепуганное девичье лицо. В сенях никого. Зато в горнице с иконой в руках стояла хозяйка, будто бы она собралась изгонять нечистую силу, а ее представителем выступал сам Чижов. Возможно, она была и права. Судя по методам работы «шума» ни как нельзя было назвать светлой силой.

— Где муж? — устало, спросил полицай.

— С сыном уехали на мельницу в соседнее село, — пролепетала она.

— Значит, партизаны, — сделал вывод Гришка.

— Какие же они партизаны? Мы живем по новым законам и ничего не нарушаем, — оправдывалась крестьянка.

— Угу, — не верил ей Чижов.

— Дочь где?

— Так нет у меня дочери, — врала женщина. Григорий осмотрел комнаты. Где-то же она ее прятала? Он не мог ошибиться. В окне было девичье лицо. Подошел к печи и заглянул на лежанку. Никого, только старый кожух, который подозрительно оттопырился. Потянул его на себя и нашел того, кого искал.

— Спускайся! А ты говорила, что нет дочери, — укорил он хозяйку.

— Не трогайте ее, она совсем молоденькая, — заныла маманя. Чижов посмотрел на дочурку. Худенькая, нескладная, почти подросток. Но даже это вряд-ли остановит его дружков. Да и дружки ли они ему?

— Побойся Бога, не трогай девочку! — молила мать. Гришка с силой вырвал у нее из рук икону.

— Поможет она тебе?

— Христом богом прошу! — упала на колени женщина. Шуцман посмотрел в окно. Сюда направлялись парни из его отделения.

— У тебя подпол есть? Только не ври! — накричал он на белоруску.

— Есть, — призналась та.

— Открывай! — приказал полицай. Хозяйка отодвинула в сторону дорожку и на обозрение Грише появилась крышка с металлическим кольцом вместо ручки. Женщина потянула за кольцо, и открылся вход в подполье. Шуцман заглянул вовнутрь. Дневного света хватало, чтобы понять, что помещение пустое.

— Залазь! — кивнул он девчонке на темный провал. Мамаша непонимающе смотрела на парня из украинского «шума».

— Лезь, кому говорят!

Девушка нырнула по лестнице вниз.

— Сиди тихо и не вздумай подать голос, — проинструктировал девчушку Чижов. Люк вернулся в исходное положение, и Гришка прикрыл его сверху домотканой дорожкой. Он еще раз подошел к окну. Гости были совсем близко.

— Где муж спрашиваю? В партизаны ушел? — внезапно заорал Григорий, чем напугал женщину. Он перевернул стол, с таким расчетом, чтобы столешница скрыла под собой вход в подполье. Затем разбросал по комнате подушки и матрас с кровати, и побил посуду. Крестьянка присела в угол, не понимая, что случилось с полицаем. В дом вошли Селютин и Абдулла.

— Ты чего тут разбушевался? — усмехнулся ефрейтор.

— Муженек к партизанам сбежал, — ответил Чижов, изображая на лице лютое негодование. Хозяйка попыталась что-то сказать в оправдание, но ее никто слушать не стал.

— И больше никого нет? — задал контрольный вопрос командир отделения.

— Никого, — без всякого колебания произнес Чижов. Он понимал, что крестьянка обречена на смерть, но еще можно было спасти ее дочку, поэтому и решился на обман.

— Забирайте бабу, и пошли, — приказал Селютин. Абдулла вытащил во двор истерично кричащую женщину. Местных жителей сгоняли в центр села в колхозный амбар. Полицейские прикладами затолкали внутрь всех попавшихся карателям жителей деревни. Григорий стоял в оцеплении и наблюдал, как их ротный докладывает что-то немецкому офицеру, который руководил операцией. Что же дальше? Как поведет себя немец? Откуда Селютин взял, что все жители будут уничтожены? Но, когда в руках немецких солдат и самых рьяных шуцманов появились факела, стало все на свои места. Смотреть на горящий амбар, а тем более слушать крики селян смогли не все. Чижов удалился к грузовикам и там его стошнило. Он понимал, что война не обходилась без потерь мирных жителей, но это было совсем другое. Он ни как не мог осмыслить, откуда взялась такая жестокость? Вот хотя бы взять того же Селютина? Сам из столицы, образованный, современный, а радуется этому сожжению невинных людей, словно инквизитор уничтожению еретиков. И снова в его мозг закралась мысль, что он попал не туда и ему совсем не по пути с ребятами Ходаковского. Но, что можно предпринять в таком случае? Перейти на сторону партизан? Простят ли ему предательство Родины и участие в расстреле евреев? Наверное, нет. Их немецкие кураторы постоянно доводили до них информацию о зверствах партизан по отношению к солдатам Германии и их помощникам. Методы у лесных мстителей не многим отличались от карателей, по крайней мере, так говорили инструкторы. Проверять эти слухи на собственной шкуре не сильно хотелось. Да и победоносное шествие немецкой армии по территории Советского Союза говорило о том, что война скоро закончится и больше не останется силы способной противостоять вермахту.

Гриша изверг из себя очередную порцию блевотины и тут его сочувственно похлопали по спине.

— Слабак ты, Чижов. Зря тебя взял Ходаковский в наш батальон. Ненадежный ты воин. Чувствует мое сердце, что подведешь ты нас, — стоял рядом с ним Бородай.

— Вон, как расчувствовался за партизанскими семьями. Ты разве не слышал, как эти звери кастрировали наших парней попавших в засаду? — потребовал ответа Степан. Об этой истории знали все в батальоне. Если судить по действиям вспомогательной полиции к мирному населению, то это была заслуженная кара. Эта улыбающаяся тварь, изнасиловала и его Стешу, и будь он на месте лесных мстителей, то поступил бы наверное так-же. Об этом вслух естественно не сказал, но подумал.

— Это у меня не от сочувствия, а просто пищевое отравление, — соврал Гриша, но в его ложь никто не поверил. Деревню оставили целой. Толи времени на уничтожение не было, а может просто спешили и не стали тратить время зря. Вот теперь Гриня задумался, как к ним отнесутся партизаны, когда девчужка выберется из подполья и расскажет в лесу, что батальон сотворил с мирными жителями? Судя по лицам сослуживцев сидящих с ним на одной лавке в грузовике, они особых угрызений совести не чувствовали, а может, просто старательно скрывали свои эмоции. Затем была еще одна деревня, но здесь обошлось без массовых казней. Часть батальона двинулась дальше, а их взвод и подразделение немцев остались в населенном пункте. Судя по всему, им придется здесь ночевать. Полицаи и солдаты Ваффен СС разбрелись по домам. Игнатов раздобыл бутылку самогонки, хороший кусок сала и когда хозяйка дома наварила им картошки, они устроили небольшое застолье. Выпить Чижову не мешало, чтобы утопить в спиртном все свои переживания и тревоги. Нормально посидеть не дал Селютин, принесла же его нелегкая. Ефрейтор назначил парней из компании Чижова в караул, а самого Гришку трогать не стал, учитывая его нетрезвое состояние. Григорий беззаботно уснул на широкой лавке, прижавшись боком к теплой русской печке. Проснулся от позывов организма к малой нужде. Начинало сереть, и было достаточно прохладно. Григорий пробежался до уборной и, сбросив лишнюю жидкость из организма, зажмурился от удовольствия. Открыл глаза от знакомого свиста. Доли секунды и в стене туалета образовалось отверстие, как раз на уровне его головы. Звук выстрела донесся с некоторым опозданием.